Константин Симонов - Так называемая личная жизнь

• Название: Так называемая личная жизнь
• Автор: Константин Симонов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

- Кто-то другой - да, - сказал Лопатин. - А он - нет.

- Ладно, ост-тавим этот разговор до проверки фактами. Во всяком случае, пока ты был под Тарнополем, а я, как тебе уже известно, летал на три дня заметь, всего на три дня - в северные уезды Рум-мынии, где мы вступили в так ск-казать буржуазную Европу, я обнаружил там одного известного тебе деятеля литературного т-тыла, в новенькой форме, с трофейным п-пистолетом, и удивился, как он быстро п-поспел туда из К-куйбышева, где безвыездно проживал с октября сорок п-первого...

- Его встретил, его и клейми.

- А ты не злись на меня. Оставив на твою долю п-приятную возможность думать обо всех лучше, чем они есть на самом деле, мне пришлось, для равновесия, взять на себя неб-благодарную обязанность думать наоб-борот, только и всего. Ты, я вижу, не в своей т-тарелке. В чем дело?

- Все вместе, - сказал Лопатин. - Жаль сестру, тоскливо, что уехала Нина, глупо, что ссыпалась на голову Ксения, и вдобавок ко всему провожаю тебя. Еще час назад и в голову бы не пришло.

Они шли по перрону вдоль состава. Гурский ехал в первом вагоне, но он оказался не первым - между ним и почтовым стоял еще один, служебный вагон, у которого толпились военные.

Военных было много у всех вагонов, но у других были штатские, и мужчины и женщины, а тут - только военные.

- Довольно много нашего б-брата. - сказал Гурский. - "К-красная стрела" для меня символ чего-то молодого и д-довоенного. Было в этом даже нечто т-таинственное, никак не хотелось сп-пать, и все казалось, что ты вст-третишь в коридоре какую-то необыкновенную женщину и вообще п-произойдет что-то прекрасное, хотя на самом деле происходили только б-бутерброды и двести грамм к-коньяку. Но все равно, время шло, а это странное суеверие п-продолжалось. И все очень любили п-провожать друг друга на "Красную стрелу", не п-правда ли?

- Да, провожающих теперь немного, - сказал Лопатин. - И состав короче, чем до войны. Мне говорили, что путевое полотно оставляет желать лучшего. Там, где подолгу стоял фронт, местами вообще но едут, а ползут.

- Ты п-прозаик, - сказал Гурский. - П-подожди, я положу чемодан и выйду к тебе.

- Ну вот, - сказал он, выскочив налегке из вагона, - п-проводница, когда брала у меня билет, не узнала меня и но сказала: "А я вас помню еще до войны!" А я ее узнал, только она очень п-постарела и п-подурнела. Отчего так п-постарела и п-подурнела женщина, которой всего-навсего тридцать? Не только страшно сп-просить у нее, но страшно подумать. Один бог знал, что могло достаться на ее долю за эти три года! Мне жаль женщин, когда они стареют и д-дурнеют.

- Интересно, где наши начнут - на Карельском перешейке или где-то еще? - оглянувшись по сторонам, негромко сказал Лопатин.

- Оставь, пожалуйста, в п-покое войну. Мы при ней состоим и будем состоять, но сейчас у меня нет ни малейшего желания говорить о ней. Я беспокоюсь за тебя. У тебя приступ одиночества, и мне очень не нравится п-приезд Ксении. Когда у человека приступ одиночества, он способен на п-поистине идиотские поступки. П-пожалуйста, не совершай их до моего возвращения.

- Можешь быть спокоен - не совершу.

- Я был бы сп-покоен за тебя, если бы сам не совершил однажды поступка, которого до сих пор не прощаю себе, - мог жениться на той единственной женщине, на которой д-действительно должен был жениться, и не женился т-только потому, что во время п-подлого приступа одиночества со мной оказалась не она, а та, на которой я не должен был жениться. В итоге я тот, кого ты видишь перед собой - не п-первой молодости мужчина, пут-тешествующий, как в ст-тарину говорилось, по личной надобности от станции до станции на первых попавшихся лошадях и п-привычно симулирующий, что так ему и надо. Хотя, может быть, ему надо совсем не так. Одиночество вещь не плохая, но его нельзя принимать лошадиными дозами. А у тебя, по-моему, именно такой оп-пасный момент. И не произноси, пожалуйста, никаких слов. Если я и д-достоин сожалений, оставь их при себе.

Поезд уже трогался. Гурский полез в вагон и повернулся к Лопатину, стоя на верхней ступеньке.

- А поллитровки ты достоин? - спросил Лопатин, идя рядом с вагоном.

- Вп-полне достоин, но у тебя ее нет...

Лопатин вытащил из кармана шинели бутылку и, продолжая идти рядом с вагоном, протянул ее Гурскому.

- Оказывается, я просто п-пошляк. Предавался словесному блуду, вместо того чтобы молча выпить с тобой. Но я накажу себя и п-привезу ее обратно нетронутой...

Поезд уже набирал ход, Лопатин отстал на полвагона, когда Гурский высунулся и крикнул:

- Если мама поместит тебя в моей к-комнате, а сама будет спать в п-проходной, не спорь с ней. И вообще не спорь с ней, п-потому что она лучше нас с тобой знает, что надо и чего не надо делать.

Поезд шел все быстрее. Молодая женщина, бежавшая за вагонами и кричавшая что-то свесившемуся с подножки лейтенанту, чуть не сбила с ног Лопатина, а потом сам он чуть не столкнулся с другой женщиной, заплаканной, неподвижно стоявшей посреди перрона с бессильно опущенными руками.

И подумал о том, о чем обычно старался не думать, - что и эта женщина, обессиленно стоявшая на перроне, и та, все еще продолжавшая бежать за вагонами, и он сам, и все они вместе, и каждый в отдельности могут уже никогда не увидеться с теми, кто уезжает сегодня в Ленинград на этой, так непохожей на довоенную, "Красной стреле". br>

12

За те пять дней, что Ксения провела в Москве, добывая, как она говорила, пьесу для театра, Лопатин виделся с ней еще два раза.

Первый раз - после того, как, переночевав у Гурского, понял, что все равно неизбежно надо идти к себе на квартиру, потому что накануне вечером, кроме тетради и пол-литра водки, не взял ровным счетом ничего, даже запасных очков.

Съездив, как приказал редактор, с утра в госпиталь и сделав рентген грудной клетки, по словам врачей достаточно благополучный, чтобы при желании считать себя практически здоровым, он прямо из госпиталя позвонил домой.

Ксения, как он и ожидал, к телефону не подошла. Было одиннадцать утра, и она, наверное, бегала по Москве. Все складывалось как нельзя лучше, и он по дороге из госпиталя в редакцию решил заскочить домой на редакционной "эмке", побросать веши в чемодан и сразу же закинуть его к Гурскому.

Но Ксения оказалась дома и была в том холодно-враждебном настроении, которое он хорошо знал и которого в былые времена у нее хватало на два и даже на три дня, вплоть до очередного бурного объяснения, слез и всего последующего.

Сейчас во всем этом не было никакого смысла, но привычка брала свое.

- Извини, не думал, что застану тебя. Я звонил. Никто не ответил.

- Телефон твой, а не мой. Я не подхожу к нему.

Насчет телефона она, конечно, сказала неправду. Наоборот, скорей всего, решила остаться на эти дни здесь потому, что в комнате у ее нынешнего мужа, помнится, не было телефона. Но само по себе для начала ссоры это звучало неплохо. Сказать в ответ что-нибудь про телефон значило ввязаться с не в спор, и Лопатин промолчал, прошел в кабинет и стал собирать вещи.

- Все-таки решил скитаться по чужим квартирам, - сказала Ксения в открытую дверь его кабинета, пока он собирал чемодан. - А я-то думала, у тебя хватит ума понять, что вчерашний разговор больше не повторится.

Лопатин продолжал молча собирать чемодан.

- Я сегодня с утра подумала, - по-прежнему через открытую дверь сказала Ксения, - что, наверно, ради твоего удобства мне следует перебраться туда, к Евгению Алексеевичу, но потом решила не потакать тебе - с какой стати? Это ведь ты, а не я, не можешь пробыть пять дней в одной со мной квартире. Так ты и скитайся, раз тебе это правится. Достаточно я терпела твой характер, пока жила с тобой, теперь у меня на это нет ровно никаких причин. Ровно никаких причин, - повторила она еще раз, когда он уже вышел из кабинета с чемоданом в руке.

- Разумеется, - миролюбиво согласился он и двинулся к двери.

- Не забудь запереть свою комнату, а то потом окажется, что у тебя что-нибудь пропало, сам же куда-нибудь засунешь и забудешь, а я буду виновата.

Он ничего не ответил и открыл наружную дверь.

- Может быть, ты скажешь мне хотя бы до свиданья?

- Конечно. Как раз и собирался это сделать. До свиданья!

И не успел закрыть за собой дверь, как Ксения сама с треском захлопнула се изнутри.

Таким было их утреннее свидание, после которого он никак не ожидал еще одного, но оно все-таки произошло, и тоже утром, в день отъезда Ксении.

Откуда она узнала, что он живет у Гурского, он так и не выяснил. Очевидно, звонила в редакцию и кто-то сказал ей.

- Василий Николаевич, вас просит к телефону какая-то женщина, приоткрыв дверь в комнату, где он спал, сказала Берта Борисовна. - Я сказала ей, что вы еще спите, но она сказала, чтобы я вас разбудила. Она сказала, что вы будете жалеть, если я вас не разбужу.

- Раз буду жалеть, сейчас подойду.

Натянув брюки и надев на босу ногу шлепанцы Гурского, он вышел и взял трубку.