СЛАВ ХРИСТОВ KAPACЛABOB - Кирилл и Мефодий

• Название: Кирилл и Мефодий
• Автор: СЛАВ ХРИСТОВ KAPACЛABOB
• Издательство: Издательство "Правда"
• Жанр: Современная проза
• Год: 1987

---

Расате-Владимир распорядился, чтобы гостей разместили как подобает, позвал Сондоке — теперь он был самым опытным в иностранных делах. Расате-Владимир наблюдал за ним некоторое время и решил, что Сондоке работает не с таким рвением, как прежде. Он стал слишком задумчив и озабочен. Хан ведь не говорил ему, что хочет разлучить его дочь с мужем. У нее, правда, дети... Да и Таридин молчит, не даст ответа. Он один из преданных Борису людей. Воины в Брегале были отобраны Борисом-Михаилом — смелые и неподкупные люди, они едва ли полностью перейдут на сторону хана. При первом же призыве его отца они пойдут против нового хана и князя Болгарии — Расате. Там отцовская твердыня, но только ли там?

Расате-Владимир чувствовал неуверенность, ему казалось; он во шел в болото и не знает, за какой куст ухватиться, чтобы не увязнуть. Желание отца встретиться и поговорить заставило его, как ежа, свернуться в клубок и прислушиваться к чужим шагам. Сондоке не раз говорил ему о приглашении отца, однако Расате об этом и слушать не хочет. Дело зашло слишком далеко, и разговор не сможет переубедить его. Он боится, как бы приглашение отца не оказалось ловушкой... Отец будет настаивать на своем, говорить обо всем, что услышал и увидел, запугивать, и что тогда Расате станет делать? Упадет на колени и попросит прощения? Ни в коем случае! Он, Расате, — князь и хан государства. К нему шлют послов чужеземные короли и василевсы, ждут его слова, ищут его дружбы, а он станет молиться какому-то монаху, который все свое уже взял от жизни! Если он осуществил свои желания — отказался от трона, принял монашество, — почему его сын не может жить по своим законам? Но вот беда: люди еще колеблются, присматриваются, на какую сторону встать. А некоторые, подобно кавхану, полностью определились. Шуменская крепость превратилась в его убежище. Он не появляется в Плиске, даже семью забрал к себе. Расате-Владимир несколько раз посылал гонцов и приглашал его по разным поводам, однако он не выходит из крепости: то занят, то болен. Если б он приехал в Плиску, Расате ни за что не выпустил бы его.

Но только ли с ним все так складывается? Дядя, Ирдиш-Илия, продолжает объезжать войска в верхних и нижних землях. И Расате до сих пор не знает, что дядя думает о нем. А что он может думать? Более преданного воина у отца нет! Выходит, сыну совсем не легко. Друзей у него прибавилось, но Расате доверяет только тем, кто в свое время вместе с ним ел и пил в Овечской крепости. Остальные — как привитая почка на чужом стволе: неизвестно, приживется ли, даст ли росток, не говоря уж о том, даст ли плоды. И неизвестно, какие плоды. Для проверки необходимо время, а Расате временем не располагает. Если вот только попросить германских послов прислать ему отборных наемников, которые обеспечат его будущее... Этой мыслью Расате-Владимир не поделился ни с кем из приближенных, ибо те могли обидеться и он потерял бы и их. Приход германцев в столицу для охраны хана мало кому понравится, но если он увидит, что дела плохи, то не будет раздумывать и позовет их...

Если он обопрется на чужое плечо и почувствует себя в полной безопасности, то сведет счеты со всеми, кто колеблете я и одним глазом глядит в его сторону, другим — в сторону монаха. Германское посольство приехало очень вовремя, и сейчас надо так повести дело, чтобы потом не жалеть. Раз кавхан Петр на хочет прибыть и занять свое место по левую руку хана, значит, пришло время назначить кавханом овечского таркана Окорсиса. Это придаст ему смелости, да и люди поймут: хан от слов перешел к делу...

На второй день после прибытия германского посольства был созван Великий совет. На нем не присутствовали, хотя и были приглашены, Домета, Таридин, кавхан Петр, Ирдиш. Накануне совета Сондоке со всей семьей уехал из Плиски и, договорившись с боилом Мадары, обосновался там. Узнав об этом, хан позеленел от злости. Эту крепость он считал верной, своей. Боил, который там распоряжался, клялся ему в верности, а теперь переметнулся. Расате-Владимир все больше убеждался, что внутренние крепости — опасное кольцо вокруг столицы, и страх начал сжимать его сердце. О преславских турмах он и не думал больше. Если ближайшие крепости переметнулись, что уж говорить о Преславской, где полно славян и в двух шагах от нее находится отец. Но вместо того чтоб образумиться, пойти к отцу, он решил стоять на своем до конца. Уже на первом заседании Великого совета Расате-Владимир предложил выбрать кавханом Окорсиса. Покорные ему боилы приняли предложение без возражений. Только архиепископ Иосиф не согласился. И довод его был справедлив: ведь есть кавхан, зачем выбирать еще одного? На его вопрос никто не ответил. Во второй раз старик возразил, когда на место Сондоке предложили Котокия, передав ему и личное имущество Сондоке. Архиепископ выступил в защиту Сондоке, и все увидели, как лицо Расате потемнело, руки задрожали и тяжелая десница опустилась на рукоять меча. Хана отрезвил новый кавхан, Окорсис, распорядившийся ввести германское посольство. Котокий первым встретил германцев у дверей тронного зала. Теперь он входил в роль Сондоке, и чувствовались неопытность и смущение, которые он испытывал от новой службы.

Послы вступили в зал тяжелой, деревянной походкой. Глава посольства подошел, поклонился Расате-Владимиру и подал свиток с золотой печатью. Хан принял его, и вдруг до него дошло, что тех, кто понимает язык германцев, на совете нет. Из присутствующих лишь архиепископ знал этот язык, я хан сунул свиток ему в руки:

— Читай!

Иосиф начал читать:

— «Король Арнульф шлет свои наилучшие пожелания князю Владимиру, желая ему «деревья и успехов на отцовском троне и напоминая о старой дружбе, которая не раз поднимала их войска против общих врагов...»

Говоря о своих добрых чувствах, Арнульф хитро приплетал благословение папы и намекал, что ошибка, допущенная отцом, будет исправлена сыном, сердце и ум которого осенены божьей милостью, что возвышает его над всеми людьми в государстве. Безбожие, насаждавшееся якобы константинопольскими священниками, не благословлено святым Петром, а является кознями дьявола... Этих слов архиепископу было достаточно, чтобы свернуть послание и передать новому кавхану. Это озадачило Расате-Владимира, он пожал плечами и, не глядя на архиепископа, спросил:

— Ты закончил?

— Нет, великий князь, — ответил архиепископ, — но мое духовное звание и моя христианская совесть не могут не восставать против написанного здесь; и я отказываюсь читать, потому что послание содержит сквернословия против твоей и моей церкви...

Слова архиепископа смутили присутствующих. Боилы опустили головы, и только Котокий подошел к архиепископу и попросил его выйти. Старец поднялся, увидел недовольное лицо Расате-Владимира и пошел к двери. За его спиной раздался голос князя:

— Задержать!

Котокий, не сразу поняв смысл приказания, попытался вернуть архиепископа на место, но Расате подчеркнул:

— Не тут, за дверью задержать!

Посольство стояло чинно, как будто ничего не случилось. Когда старец вышел и князь попытался улыбнуться, один из германцев сделал шаг вперед и попросил дать ему свиток: он был переводчиком и знал язык болгар.

7

Книг становилось все больше. Знание приходило к людям робкой походкой, как ребенок, который делает первые шаги. Борис-Михаил уже не радовался книгам. Ни для кого не было тайной, что его старший сын Владимир отказался от отцовских заветов. Арест архиепископа Иосифа взбунтовал умы, подлил масла в огонь, и гнев поселился в сердце отца. Допоздна горела в келье восковая свеча, и гонцы от разных Тарханов начали открыто посещать его. Люди испугались за себя и просили монаха вразумить сына. Борис-Михаил принимал их в присутствии Симеона и Докса и провожал словами:

— Готовьтесь!

Посланники и гонцы не спрашивали больше ни о чем. Они были воины и знали, что это означает. И все же, когда их шаги затихали, Борис-Михаил поднимал взгляд на Докса:

— О чем ты думаешь?

Доке постукивал пальцами по столу и глядел без обычной своей веселости. О чем мог он думать? Дела шли плохо. Если бы не посольство Арнульфа, положение еще можно было бы исправить, но тут вмешивалась третья сила — Арнульф и, вероятно, папа. Здесь нужна крепкая рука, иначе они могут оказаться изгнанными из собственной страны или повешенными в лесу на поругание крепостным крестьянам и рабам.

— О чем думаю? По-моему, тебе надо браться за меч. Хотя мне это неприятно, все же я должен сказать тебе. Архиепископа Иосифа на княжеском дворе привязали к столбу и оставили стоять на солнце целых три дня, а теперь бросили в подземелье. Если б так поступили с каким-нибудь обыкновенным попом, еще куда ни шло, но с главой церкви, твоей церкви...

Борис-Михаил молчал, и это молчание пугало Докса. Дольше ждать было нельзя. Расате-Владимир объявил открытую войну знатным родам, которым покровительствовал его отец. Все имущество Сондоке было отдано Котокию, ичиргубиль Стасис был повешен на внешних воротах в назидание другим. Он пытался выехать тайно из столицы, но был пойман и казнен. Расате-Владимир поклялся: такая участь ожидает каждого, кто не с ним; выходило, что это относится и к отцу... Наум вовремя покинул плисковскую обитель, иначе и о нем пришлось бы беспокоиться. Священникам не разрешалось входить в город; всякому сброду, поселившемуся около столицы, было позволено издеваться над ними. Надо действовать, пока люди не перепугались и не покорились Расате.