СЛАВ ХРИСТОВ KAPACЛABOB - Кирилл и Мефодий

• Название: Кирилл и Мефодий
• Автор: СЛАВ ХРИСТОВ KAPACЛABOB
• Издательство: Издательство "Правда"
• Жанр: Современная проза
• Год: 1987

---

Там, в Риме, у смертного одра Константина, Ангеларий впервые попытался вспомнить эту песенку, но и она не помогла ему. Его плач был судорожным, отчаянным. Он навеки распростился со своей молодостью и мудрым, человечным учителем. Остались друзья, избранный путь и заветы Константина. Но трудно живется, когда есть только это. Нужны еще ласковые слова или неизреченная любовь, светящаяся в глазах. Их Ангеларий будет искать до конца дней своих, и не известно, найдет ли. Никто не заменит ему Константина. Даже Мефодий. Он добр, но суров, лишь изредка улыбнется, потреплет по плечу. Но может быть, он по-своему прав. Фальшивая ласка страшнее удара...

Так и жил Ангеларий среди тех, кто сеял семена слов. И боролся с неправдой — земной и небесной. Пока хватало сил, шел сквозь время, чтобы приносить людям добро там, где расцветали тернии зла и таились острые зубы злобы... Во время странствий по чужим землям частенько в его воображении явственно, зримо возникал родной город с каменными домами, с зубцами крепостных стен, с извилистой рекой, которая унесла смех беззаботного детства и горе вернувшегося блудного сына, забытого и изгнанного своими. Но в отличие от притчи ни одна дверь не, открылась ему навстречу, ни одна рука не протянулась для приветствия.

Воспоминание о возвращении домой снова вело его через скошенные луга и зеленые хлеба, которые то склонялись под легким ветром, то выпрямлялись, и при виде этого волнующегося моря душа плакала грустным голосом перепела. Вспомнилось, как однажды вечером пришел он в незнакомую деревню и какой-то хозяин, вместо того чтобы дать хлеба, натравил на него собаку. Но собака пожалела его. Перестав лаять, она остановилась против Ангелария, да так и осталась стоять, глядя в его глава, кроткая и послушная. Хозяин примчался с кнутом, занес руку, чтобы ударить его, но, встретив взгляд юноши, замер, укрощенный, как и его собака. В тот раз Ангеларий не осознал того, что произошло, но спустя некоторое время понял, что в его глазах есть загадочная сила. Он окончательно убедился в этом, когда по пути из Рима в Паннонию незнакомые люди напали на них и увели Мефодия. Человек, набросившийся на Ангелария, был крепкий, коренастый, с лохматой рыжей шевелюрой. Он замахнулся мечом и рассек бы Ангелария, если бы Ангеларий не схватил его за жилистую руку и если бы их взгляды не встретились. Человек этот вдруг оцепенел посреди дороги, как ленивая змея в первые весенние дни. Что за сила была в его взгляде, Ангеларий не знал, но его способность укрощать людей и зверей не осталась для окружающих тайной. Он делал это неосознанно. Он не ставил своей целью укротить кого-то. Мгновение всемогущества приходило неожиданно, и Ангеларий не знал, когда оно придет снова. Те, кто видел это, говорили потом, что он становился не похож на Ангелария, которого они знали. Иной, строгий и суровый человек глядел его глазами, заставляя каменеть людей и зверей. Когда Ангеларий слышал эти рассказы, у него возникало ощущение, что речь идет не о нем.

После отъезда Мефодия в Болгарию и Константинополь Вихинг распоясался. Случай свел Ангелария с Вихингом. Однажды знатные люди захотели послушать заутреню на славянском языке, но Вихинг воспротивился. В гневе он поднял руку на Ангелария, и тут люди увидели, как эта рука вдруг повисла, словно от удара, а глаза Вихинга стали покорными и мутно-сонными. Ангеларий впервые услышал себя в такой момент — его голос был голосом чужого, незнакомого человека, скрытого в нем:

— Вон!

И Вихинг безропотно повиновался. В этом «Вон!» была спокойная и одновременно твердая убежденность, что никто не может ослушаться его. Все были смущены происшествием, и с тех пор стоило только Ангеларию появиться на улице, как его начинал преследовать странный шепот. Поскольку он был стеснителен, то не знал, куда девать глаза.

С того дня Вихинг боялся встречи с ним. Завидев его, тотчас же прятался в ближайший двор или переулок. Его слуги рассказывали, что три дня он не мог прийти в себя, все ходил, как сонная осенняя муха. Лишь к концу третьего дня Вихинг, после того как облился ледяной водой, обрел прежнее равновесие. Ангеларий считал все это преувеличением, цель которого — обвинить его в общении со злыми духами. Разве такие же сказки не распространяли о Деяне, прежде чем убить его? Поэтому он старался к вечеру быть дома. Невежество таило в себе угрозу.

Он забеспокоился еще более, когда узнал, что папа рукоположил Вихинга епископом Нитры. Это было неожиданно для всех, кроме Мефодия. Конечно, диоцез был очень большим, и он не мог охватить его своим попечением. Ему полагались помощники, и папа по настоянию князя утвердил Вихинга. Таким образом папа удалял Вихинга из Велеграда и в то же время оставлял его под своим крылом, а кроме того, надеялся смягчить гнев немецких епископов и Карломана. После смерти Людовика Немецкого трое его сыновей не очень чтили святого апостолика, и хотя он отвечал им тем же, но порой ему приходилось считаться с недругами. Мефодий, Климент, Горазд, Наум, Ангеларий — все сеятели мудрых семян новой письменности понимали затруднения Иоанна VIII, но каждый из них по-своему объяснял его действия. Ангеларий с присущей ему кротостью думал, что папу вводят в заблуждение советники. Иначе разве рукоположил бы он епископом Вихинга, клеветника и бесчестного человека, для которого слово божье — только способ получать личные выгоды. Ангеларий не мог примириться с этим решением Иоанна. Порой ему хотелось сесть и написать письмо святому отцу, и он уже было приступил к его сочинению, но, посоветовавшись с Мефодием, отказался от своего намерения. Прочитав начатое письмо, Мефодий помолчал, и Ангеларий, видя, как он нахмурил лоб, подумал, что архиепископ, наверное, отчитает его, но Мефодий положил руку ему на плечо и сказал:

— Хвалю тебя, сын мой, что сердце твое открыто для истины, но… истина не всегда и не каждому дорога. Порви письмо, ибо тем, кто рукоположил Вихинга, истина не нужна. Если бы мы не были борцами за истину, нами не пренебрегали бы, на нас не клеветали бы и нас не преследовали бы. Любая истина для них — бельмо на главу, и зло не может терпеть ее. Так было, так будет... Спокойной ночи...

Но вопреки пожеланию Ангеларий не сомкнул глаз до рассвета. Слова Мефодия поразили его.

11

Снегом завалило и дворцы, и хаты, лишь черный дым из труб напоминал о жизни. Дорога от дворца Бориса-Михаила до большой церкви за стенами внутреннего города была еле заметна. Еще затемно рабы и слуги стали расчищать ее, по обеим сторонам каменной стены выросли огромные снежные валы. Князю предстояло идти на крещение: Кремене-Феодоре-Марии бог дал сына, и князь не мог не разделить ее радости. Кроме того, ребенка назвали его именем — Михаил. Поставив на деревянный, инкрустированный перламутром стол стакан молока, князь начал одеваться. Надо было надеть шубу — стоял мороз. Он подошел к окну, наклонился и, пораженный, застыл на месте. Внутренний и внешний город был неузнаваем. Большие здания утонули в снегу, а там, где должны были быть хаты, вился лишь дымок из труб.

Красота приняла облик ясной, чистой белизны, которая прикрыла холмы и горы, придала жизни особую таинственность и кротость. На огромном вязе за северной стеной тесно сидели вороны и промерзшими клювами перебирали блестящие перья. Эти черные птицы, как бы выписанные на белом фоне, выглядели нереальными, придуманными и одновременно зловещими... Борис-Михаил посмотрел вниз. Широкая терраса заслоняла от него часть двора. Откуда-то раздались веселые крики. Два раба выскочили из-под навеса и принялись бороться на снегу. Они вывалялись в белом снегу и разрумянились. Другие поощряли их криками, озябшие лица светились улыбками. Их игра понравилась князю, он тоже улыбнулся. Но вдруг люди испуганно отпрянули, притихли. Князь наклонился, чтобы понять, чего они испугались, и помрачнел. На лестнице стоял сын, Расате-Владимир. Ноги его были широко расставлены, и в руке пламенела золотая рукоять конского бича. Ударив им раз-другой по сапогу, он повернулся и вошел обратно во дворец. По-видимому, испугался мороза... Борис-Михаил присел за инкрустированный стол, хорошее настроение покинуло его. Владимир продолжал создавать хлопоты и неприятности. Его часто видели с Гойником перед тем, как серб во второй раз бежал из Плиски. Но только ли это? Один проступок следовал за другим, и отец не знал, что с ним делать. Наказать? Но как? Лишить права первородства? На это он не мог решиться, прегрешения сына не были столь велики. И все же он ему не нравился! Когда князю сообщили о дружбе Владимира с Гойником, он позвал сына и долго говорил ему об обязанностях престолонаследника. Расате-Владимир слушал, не перечил, но в конце разговора Борису-Михаилу показалось, что в глазах сына мелькнула плохо скрываемая насмешка: дескать, собака лает — ветер носит. Князь с трудом сдержался, чтобы не прикрикнуть на него. Но все было так мимолетно, что отец усомнился в своих подозрениях и потому взял себя в руки. Похоже, престолонаследник не внял наставлениям, ибо продолжал плохо относиться к людям, пренебрегать законами и позволять себе вещи, которые трудно извинить. К примеру, князь не может простить ему пренебрежения к книгам. Борис-Михаил не помнит, чтобы когда-нибудь видел сына с Евангелием или житием в руке. Владимир предпочитал развлечения своих пращуров: стрельбу из лука, конные состязания, гульбу и долгие застолья с кумысом. Он хотел таким образом доказать, что он настоящий мужчина, который никого не слушается и ни перед кем не склоняет головы. Нет, не может он понять движения времени и новых требований... Сердце Бориса-Михаила разрывалось от противоречивых чувств. Он все еще не мог поверить в столь односторонние пристрастия сына, отцовское чувство невольно смягчало прегрешения Владимира, объясняло их возрастом — однако сыну было не так уж мало лет. Он уже был женат во второй раз... Первая супруга скончалась совсем неожиданно, выпив отвар дурмана. Почему? Никто не понял. Расате-Владимир поспешно женился снова, украв дочь ичиргубиля Имника. Зачем надо было ее красть? Разве нельзя было попросить ее руки, как положено? Может, он боялся, что Великий совет не даст согласия на неравный брак? Борис не сердился: девушка красива, добра, — но сумеет ли сын оценить ее? Князь мечтал видеть первородного сына знающим, чего он хочет и к чему стремится. Мечтал породниться через него с могущественными королями и императорами, а он — устремился красть дочь Имника. Впрочем, это его дело... Нет, не только его. Если бы было как когда-то: имей жен столько, сколько можешь прокормить, — тогда другое дело, а сейчас? Сейчас — одна жена на всю жизнь! Так учит церковь. Так считает и он, великий князь Болгарии. А его сын делает что хочет.