Максим Гиллельсон - М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников

• Название: М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников
• Автор: Максим Гиллельсон
• Издательство: Художественной литературы
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1989
• ISBN: ISBN 5-280-00501-0

Настоящий сборник — наиболее полный свод воспоминаний о Лермонтове его современников: друзей, сослуживцев, родственников, писателей. Среди них воспоминания Е.А.Сушковой, А.П.Шан-Гирея, И.С.Тургенева, А.И.Герцена и других.

---

божденным наконец-то из-под 21-дневногоареста,

которым его заставили искупить свою маленькуюсаблю:

вот что значит слишком рано стать знаменитым!.. 31

281

Петербург, пятница, 21 октября< 1838 г.>

...Мы продолжаем вести наш обычный скромный

образ жизни: по утрам — визиты (я больше не спорю

из-за них с маменькой, лишь бы вечера оставались

свободными); вечерами в наших красивых комнатах

у горящего камина я чувствую себя совсем счастливой,

особенно когда приходит охота читать или работать...

<...> По-прежнему к десяти часам приезжают гости, но

их немного. Впрочем, в это воскресенье было человек

десять: Шевичи, Озеровы, Путята, Одоевская 32, Левиц­

кий, Лермонтов, Серж Баратынский и Веневитинов...

Петербург, пятница, 4 ноября< 1838 г.>

...Итак, постараюсь пока вспомнить, что мы делали

на этой неделе. В субботу мы получили большое удо­

вольствие — слушали Лермонтова (он у нас обедал),

который читал свою поэму «Демон» 33. Ты скажешь, что

название избитое, но сюжет, однако, новый,он полон

свежести и прекрасной поэзии. Поистине блестящая

звезда восходит на нашем ныне столь бледном и тусклом

литературном небосклоне. <...>

Вчера, в четверг, провела у нас вечер Сашенька

Смирнова 34 вместе с Лермонтовым и нашим милым

Абамелеком. Какая она веселая и как похорошела!..

Царское Село, понедельник утром, 26 июня

< 1839 г.>

...В субботу утром вся колония прекрасных дам

Царского совершила поездку в Петергоф, а мои братья

приехали из лагеря, чтобы провести эти два дня с нами...

В десять часов вечера мы сидели за чайным столом

с Валуевыми 35, м-м Клюпфель, Лермонтовым и Реп­

ниным 36, как вдруг, ужасно некстати,появляется

верный Амос,прибывший курьером из лагеря с при­

казом братьям явиться в Петергоф на завтрашний бал

«в чулках и башмаках». <...>

Вчера, в понедельник(ибо я пишу тебе уже во втор­

ник), был дивный день. М-м Смирнова вернулась из

Петергофа (менее осчастливленная, чем давеча, потому

что на сей раз ей пришлось ожидать в толпе,затеряв­

шись среди множества слишком интересных «особ»,

но не менее пикантная в своих многочисленных вуалях);

она видела дорогого Жуковского 37, который чувствует

себя великолепно и первыми словами которого были:

«Ну, что Карамзины? Катерина Андреевна все спорит?»

282

Ты же помнишь — это была его излюбленная тема.

Маменька нашла, что подобные воспоминания, после

восемнадцатимесячного отсутствия, не слишком любез­

ны.Что до меня, то мне это даже нравится, потому

что эти слова характеризуют Жуковского и его

логику. <...>

За чаем у нас были Смирновы 38, Валуевы, гр. Шува­

лов, Репнин и Лермонтов. С последним у меня в конце

вечера случилась неприятность;я должна рассказать

тебе об этом, чтобы облегчить свою совесть. Я давно уже

дала ему свой альбом,чтобы он в него написал. Вчера

он мне объявляет, «что когда все разойдутся, я что-то

прочту и скажу ему доброе слово».Я догадываюсь,

что речь идет о моем а л ь б о м е , — и в самом деле, когда

все разъехались, он мне его вручает с просьбой прочесть

вслух и, если стихи мне не понравятся, порвать их,

и он тогда напишет мне другие.Он не мог бы угадать

вернее! Эти стихи, слабые и попросту скверные, на­

писанные на последнейстранице, были ужасающе

банальны: «он-де не осмеливается писать там, где оста­

вили свои имена столько знаменитых людей, с боль­

шинством из которых он незнаком; что среди них он

чувствует себя, как неловкий дебютант, который входит

в гостиную, где оказывается не в курсе идей и разгово­

ров, но он улыбается шуткам, делая вид, что понимает

их, и, наконец, смущенный и сбитый с толку, с грустью

забивается в укромный уголок», —и это все. «Ну,

как?» — «В самом деле, это мне не нравится: очень

зауряднои стихи посредственные». — «Порвите их».

Я не заставила просить себя дважды, вырвала листок

и, разорвав его на мелкие кусочки, бросила на пол. Он

их подобрал и сжег над свечой, очень сильно покраснев

при этом и улыбаясь, признаться, весьма принужденно.

Маменька сказала мне, что я сошла с ума, что это

глупый и дерзкий поступок, словом, она действовала

столь успешно, что довела меня до слез и в то же время

заставила раскаяться, хотя я и утверждала (и это чистая

правда), что не могла бы дать более веского доказатель­

ства моей дружбы и уваженияк поэту и человеку. Он

тоже сказал, что благодарен мне, что я верно сужу

о нем, раз считаю, что он выше ребяческого тщеславия.

Он попросил обратно у меня альбом, чтобы написать

что-нибудь другое, так как теперь задета его честь.

Наконец он ушел довольно смущенный, оставив меня

очень расстроенной. Мне не терпится снова его увидеть,

283

чтобы рассеять это неприятное впечатление, и я на­

деюсь сегодня вечером вместе с ним и Вольдемаром

совершить прогулку верхом...

Царское Село, среда утром, 5 июля< 1839 г.>

...В пятницу мы совершили большую прогулку

верхом, а вечером у нас снова собрались все наши за­

всегдатаи, в том числе и Лермонтов, который, кажется,

совсем не сердится на меня за мою неслыханную

дерзость по отношению к нему как к поэту. <...>

Царское Село, понедельник утром, 24 июля

< 1839 г.>

...<В четверг> мы ездили с Беннигсеном 39 и брать­

ями в Павловск, где было большое празднество;

московские купцы давали обед в честь петербургских;

обед обошелся в 15тысяч рублей; можешь представить

себе весь этот шум, голоса и лица, разгоряченные вином,

дым сигар и запах шампанского, толпу, запрудившую

аллеи, всех этих разряженных прекрасных дам купе­

ческого звания, песельников Жукова 40, оглашавших

воздух своими немного дикими песнями, и среди всего

этого нас, царскосельчан, державшихся маленькой

кучкой, которые то бродили, то сидели, слушая музыку,

смеялись, болтали, зевали по сторонам <нрзб.> на

пеструю незнакомую толпу — и так до одиннадцати

часов вечера, после чего мы вернулись домой и пили

чай с Валуевыми, Репниным и Лермонтовым; лишь

в третьем часуэти господа нас покинули, а братья

отправились обратно в лагерь. <...>

В субботу у нас за обедом собралось много гостей.

<...> Были Валуевы, Вяземский, Лермонтов и Вигель.

Из-за последнего все и собрались; он должен был

читать нам свои мемуары (братья тоже приехали из

лагеря). С половины седьмого до десятимы были так

захвачены чтением Вигеля, что не заметили, как проле­

тело время. Даже Вяземский, который отнюдь не отно­

сится к числу его друзей, был очарован. Это остроумно,

смешно, интересно, порою глубоко и написано в стиле,

исполненном изящества, легкости и силы, сообразно

сюжету, который он трактует; различные портреты

набросаны рукой мастера, и там есть персонажи

настолько забавные, настолько живые, что кажется,

будто ты жил вместе с ними, и если бы однажды увидел

их, то пошел бы им навстречу, улыбаясь, как старым

284

знакомым. Итак, в десятьчасов «заседание» было

закрыто, и мы отправились в Павловск к м-м Шевич,

у которой были именины. <...>

В воскресенье двенадцатичасовым поездом я со

своей горничной поехала в Петербург навестить бедную

графиню Беннигсен. <...> В пятьчасов я была уже дома;

там я застала Валуевых, Вяземского и г. Поля Муха-

нова.<...>

Вечером мы все отправились в Павловский воксал.

Странно было снова ехать в коляске, сидя напротив

Муханова — the same, but how different *. Я все время

с трудом подавляла сильное желание засмеяться. Он

потом еще пил у нас чай вместе с Валуевыми, Вязем­

ским, Лермонтовым, Репниным и Виктором Балабиным

и уехал ночным двенадцатичасовым поездом, пообещав

приехать на этой неделе, которую он еще пробудет

в Петербурге, где рассчитывает этой зимой поступить

на службу...