Хьюго Виккерс - Грета Гарбо и ее возлюбленные

• Название: Грета Гарбо и ее возлюбленные
• Автор: Хьюго Виккерс
• Издательство: Русич
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: 5-88590-639-4

Книга британского писателя Хьюго Виккерса рассказывает о киноактрисе Грете Гарбо, ставшей легендой еще при жизни. Судьба этой знаменитой женщины предстает перед читателем в переплетении с судьбами людей, любивших ее.

Марлен Дитрих, Мерседес де Акоста, Эва Ле Галльен — эти и многие другие личности сыграли важную роль в жизни Греты Гарбо, самой красивой женщины всех времен, блистательной актрисы, создавшей на экране образы загадочных роковых героинь.

---

Мерседес любила Калифорнию и ощущение свободы и независимости. Она обожала ходить в брюках и, живя вдали от Нью-Йорка, любила чувствовать себя хозяйкой просторного дома с многочисленной прислугой. Правда, временами она испытывала угрызения совести из-за своего оставшегося в Нью-Йорке мужа, Абрама Пуля.

«Я искренне была привязана к нему и глубоко переживала, что он одинок. Зная, что Абрам неравнодушен к одной манекенщице, я написала ему письмо, в котором предложила ему сделать ее своей любовницей. Он почему-то воспринял это предложение совершенно неправильным образом и прислал мне в ответ разгневанное письмо, в котором обвинял меня в полном отсутствии моральных принципов. Однако вскоре после этого до меня дошли сведения, что он уже давно воплотил в жизнь мое предложение».

В 1935 году Пуль подал на развод, решив, что ему все-таки стоит жениться на манекенщице. Такого поворота событий Мерседес никак не ожидала.

«Ведь, в конце концов, мы любили друг друга. Мы были друзьями и прожили вместе пятнадцать лет. А то, что наши интимные отношения уже давно утратили ощущение новизны, разве могло служить поводом к разводу? Я была воспитана слишком по-европейски, чтобы, подобно американцам, сломя голову бросаться в суд с заявлением о разводе, как только вам становится нечем заняться с супругом в постели».

Как Мерседес отмечала в набросках к автобиографии;

«У меня было такое чувство, как если бы отец или кто-то из близких друзей написал мне, что больше не желает даже слышать обо мне».

Мерседес сорвалась в Нью-Йорк, чтобы обсудить возникший вопрос, пребывая в твердом убеждении, что ее супруг лишь для острастки грозит ей новой женитьбой. Так оно и оказалось на самом деле — Абрам признался, что в действительности и не помышлял о том, чтобы им развестись, и даже не рассчитывал, что Мерседес даст ему развод. В ответ на подобные признания Мерседес сделала ход конем — она принялась убеждать супруга, чтобы тот развелся с ней и женился на своей манекенщице. После чего последовала бурная дискуссия о том, каким образом это лучше осуществить. Абрам хотел, чтобы Мерседес съездила в Рино и там развелась с ним. Однако та отказалась, чем повергла супруга в ужас.

«Где это слыхано, чтобы мужчина подавал на развод с женщиной, — так не принято», — заявил он.

Но Мерседес твердо стояла на своем.

«Я отвечала ему, что мне наплевать на условности, и поскольку уж он первым завел об этом разговор, то вполне мог сам подсуетиться и подать на развод».

Вскоре после этого Мерседес уехала в Италию и провела там какое-то время, погрузившись вместе с двенадцатью монахинями в уединенную атмосферу монастыря. Затем она отправилась в Париж, где с явной неохотой снова вернулась к прежним привычкам, после чего переехала в Австрию, в поместье Каммер, где остановилась в гостях у Элеоноры фон Мендельсон. Как обычно, замок был полон таких знаменитостей, как Раймунд фон Хофманншталь, Элис Астор, леди Диана Купер и Айрис Три; среди гостей мелькали также Макс Рейнхардт и Тосканини. Вскоре после этого Мерседес возвратилась в Нью-Йорк.

И снова она не задержалась там слишком долго. Гарбо неожиданно вызвала ее телеграммой в Стокгольм: «Я жду тебя к обеду в следующий вторник, в восемь часов вечера в обеденном зале «Гранд-отеля».

Мерседес, неисправимая любительница приключений, охотно откликнулась на этот призыв и всеми правдами и неправдами сумела-таки в урочный день добраться до Швеции, прибыв в Стокгольм холодным ранним утром.

Только Мерседес была способна по достоинству оценить все, что последовало за этим, и только Гарбо была способна подвергнуть ее таким испытаниям. Она позвонила Мерседес уже в шесть утра, разбудив ее, усталую с дороги, и заявила:

«Я сейчас буду у тебя».

После чего она заставила Мерседес пойти с ней в зоопарк. Вслед за этим последовали четыре часа блужданий по темноте и пронизывающему холоду, но Мерседес, похоже, не замечала никаких неудобств.

«Я была слишком возбуждена и давно мечтала побывать в Стокгольме вместе с Гретой, и поэтому мне казалось, будто я вижу сон наяву», — писала Мерседес.

Обед состоялся, как и было запланировано; «вечер прошел в сентиментальной атмосфере», с икрой, шампанским, под оркестр, исполнявший любимые мелодии. После этого Гарбо и Мерседес отправились погостить с графом и графиней Вахмайстер, и Гарбо свозила подругу взглянуть на домик, в котором она родилась.

«Она (Грета) не стала ничего рассказывать. Мы просто немного постояли молча. Я была ужасно растрогана. Растрогана потому, что вижу дом, где она появилась на свет, и потому, что она привезла меня сюда. Я знала, что этот жест многое для меня значит. Когда мы отправились в обратный путь, никто из нас не проронил ни слова».

Вернувшись в конце 1935 года в Голливуд, Гарбо снялась в «Анне Карениной». Этот фильм, пожалуй, стал ее крупнейшей работой в кинематографе или, по крайней мере, дал ей возможность во всем блеске проявить свое артистическое дарование. На следующий год Гарбо снялась в «Камилле» Джорджа Кьюкора. Годы спустя режиссер вспоминал, как его восхищала недосказанная манера ее игры — в сцене туберкулезного приступа Гарбо передавала страдание героини не надрывным кашлем, а внезапной одышкой. А еще каким-то образом наружу прорывался ее эротизм.

Она не касалась Армана, но осыпала поцелуями его лицо. Именно так и создается эротика. Это именно та, неподвластная цензорам идея, которую актер адресует публике.

Гарбо с поразительной легкостью устанавливала эту связь с публикой, казалось, она делилась со зрителями своими интимными переживаниями, причем делала это смело, со всей откровенностью. В этой сцене не было даже намека на «телесный контакт», что, впрочем, не играло никакой роли. В характере у Гарбо имелась еще одна черта, без которой невозможно сыграть любовную сцену. Внешне актриса оставалась довольно спокойной, но под холодной поверхностью в ней бурлила настоящая страсть. Вам известно, что она способна на безрассудные поступки и ее ничем не остановить, ведь в душе у нее клокочет вулкан…

Кьюкор, рассказывал Сесилю о настоящей Гарбо:

«Разумеется, она чувственная женщина, и если захочет, то не остановится ни перед чем — если положит глаз на мужчину, заманит его к себе в постель, а затем выставит за дверь за ненадобностью, — однако свою чувственность она всегда приберегает для кинокамеры».

Мерседес, наоборот, считала, что Гарбо держится в студии слишком скованно и что, мол, она вообще переняла замашки своей туберкулезной героини.

Спустя четверть века Мерседес было суждено испортить себе самой жизнь, опубликовав свои мемуары. И хотя Гарбо было известно, что, даже когда они бывали вместе. Мерседес, не зная устали, строчила воспоминания, она не придавала этому особого значения и, по всей видимости, никогда не касалась этой темы в присутствии Мерседес.

Марлен, наоборот, заняла совершенно противоположную позицию — она с неподдельным интересом читала наброски, нередко помогая весьма полезными советами, и в конечном итоге выносила написанному свою оценку.

«Ей все это искренне нравилось, — заявила Мерседес в момент публикации. — По правде говоря, она даже хотела переписать все своей рукой — в этом вся Марлен».

Сесилю вряд ли пришлись бы по душе кое-какие из замечаний Мерседес. В одном месте Мерседес, описывая визит в Музей Фрика вместе с Сесилем, приводит цитату, а именно высказанное Сесилем замечание, когда они с Мерседес остановились возле причудливых позолоченных часов:

«Неудивительно, что мы из поколения невротиков. Мы слишком стремительно перенеслись из одного мира — в другой: от мирного тиканья часов к реву реактивных самолетов и атомной бомбе — все это произошло слишком стремительно. Все переходы нашего века были слишком бурными… потрясающими».

Марлен предложила опустить имя Сесиля по той причине, что тот якобы никому не известен.

Глава 4 Стоковский, Она Мансон, Джордж Шлее и Валентина

В тридцатые годы Сесиль Битон чаще пожинал плоды успехов, нежели терпел поражения, несмотря на то, что пережил ряд семейных и любовных трагедий, а кроме того, по собственной глупости, крах своей карьеры в журнале «Вог». Его любовь к Питеру Уотсону ничуть не угасла, и Сесиль попеременно «то бывал на седьмом небе от счастья, то был готов с горя наложить на себя руки».

Именно в эти годы он много путешествовал, расширяя свой кругозор, и даже подружился с такими мастерами, как Челищев и Берар. В Париже он сотрудничал с журналом «Вог» и сумел войти в кружок Жана Кокто. Обе его сестры вышли замуж, и поскольку брата и отца уже не было в живых, то Сесиль возложил на себя обязанности главы семьи.

Сесиль начал делать снимки королевской семьи. В 1937 году его пригласили сделать официальный портрет герцога и герцогини Виндзорских во время их бракосочетания в Париже, а спустя два года Сесиль получил вызов в Букингемский дворец сделать фотопортрет королевы Елизаветы (ныне королева-мать, прим. пер.). Битон также создавал эскизы декораций и костюмов для балета, выпускал книги и продолжал создавать серию портретов знаменитостей и представителей британской аристократии, а также делал фото для журналов мод. Его творчество обрело зрелость, а при помощи светотехников и прочего персонала ему удавалось создавать изысканные образы, причем в его стиле чувствовалось влияние сюрреалистов.