Факир Байкурт - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Факир Байкурт
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1987

Факир Байкурт (род. в 1928 г.) — один из крупнейших современных турецких писателей. В сборник избранных произведений входит один из последних его романов, «Куропатка», сюжетная простота которого сочетается с панорамным показом современного общества снизу и до самых верхов. Такую же панораму разворачивают в своей совокупности и включенные в сборник рассказы, рисующие жизнь сельской и городской Турции, затрагивающие трудное положение турецких эмигрантов в странах Западной Европы.

Писательской манере Байкурта свойственны живость и занимательность, лукавый юмор, почерпнутый в народной среде.

Все произведения, включенные в сборник, публикуются впервые.

---

Я плохо запомнил, где надо свернуть, где идти прямо, но название «Яйла-палас» запомнил хорошо. Спасибо, люди указали, нашел все-таки. Спросил хозяина, здесь ли живут старик с мальчиком.

— Здесь, здесь! — ответил он. — Только нет их сейчас на месте. Может, гуляют в парке Генчлик. Ты либо тоже иди туда, заплати за вход пятьдесят курушей, может, встретишь своих, либо сиди тут, дожидайся. А то погуляй по городу и приходи вечером.

Что ж, пятьдесят курушей не бог весть какие деньги. Повезет — повстречаю их, а не повезет, так хотя бы в парке побываю, решил я.

Посмотрим, что скажет отец, увидев меня. Взглянет ли мне в глаза Яшар? Моя резиновая обувь совсем стопталась, кепка обтрепана, оброс я, небрит. Ну и видок! Давно пора сходить в парикмахерскую, да все никак не получается. Я уже и не помню, когда в последний раз ел свежий хлеб, масло, горячую пищу — суп, мясо. Попробуй наешься бубликами. Я будто по рукам-ногам связанный. Сила есть, желание работать есть, а работы — нету. Дождусь ли очереди на поездку в Германию? Не наведаться ли еще разок на биржу? Брюки — латаные-перелатаные, пиджак обветшал. Тут, пожалуй, не встретишь одетых бедней меня. А впрочем, иные выглядят не намного лучше моего, видно, у них судьба такая ж черная, как у меня. И никакого просвета. Только-только забрезжит слабая надежда, как ее тут же отнимают. Все в руках сильных мира сего — и законы, и деньги. Полиция и та у них в подчинении. А нас, простой народ, в невежестве держат. Разметали нашу силу по сорока тысячам деревень. Те из нас, кому удалось получить хоть какое-никакое образование, кто смогли уехать на заработки в Германию или Голландию, не оторвались ли они от родных корней?

Я купил билет и прошел в парк Генчлик. Эх, гиблое дело — отыскать тут нужного человека. Считай, на ветер выбросил пятьдесят курушей. Ну да ладно, уж коли занесло меня сюда, надо хоть как следует парк осмотреть. Бог весть, доведется ли когда еще здесь побывать. Иду и глазею по сторонам: каких только диковинных цветов да деревьев тут нет! А фонтаны-то как хлещут! Уж не наши ли слезы да пот бьют из этих фонтанов? Кому достаются плоды наших трудов? Кому достаются за столом лучшие, отборные куски? Кто спит на мягких постелях? Почем тарелка добротной еды в Анкаре? Куда ни глянешь, всюду вывески: «Отель „Стад“», «Бююк Анкара», «Бульвар-палас», «Кент», «Барыкан». Кому по карману питаться в больших, шикарных ресторанах в Чанкае, Каваклы, в Йенишехире, Мешрутийе?

Вода в фонтанах подсвечена цветными фонарями. Фонтаны, фонтаны… Течет, бежит по трубам чистая, прозрачная вода. А ты попробуй сосчитай, сколько сот деревень пьет мутную воду Кызылырмака? Здесь, в парке, есть летние рестораны. Сколько дней пришлось бы мне вкалывать, чтоб оплатить один обед в таком ресторане? Тут небось подают и салаты, и сладости. А если понравилось сладкое — пожалуйста, можешь еще раз заказать. Эх, разок бы отведать!

Я в тоске и печали покинул тебя,
Наконец я вернулся — обними же любя.
Ты меня родниковой водой напои,
Я пришел издалёка, приголубь же меня.

А кто напоит, кто приголубит тебя, Сейдо-эфенди? Кому ты нужен?..

Тут и там мелькают афиши с именами и портретами знаменитых певцов и музыкантов — они выступают в летних театрах парка Генчлик. Выходит, и песня, и мелодия становятся товаром на этом рынке! Выходит, и за них можно деньги получать. Интересно, сколько стоит билет в летний театр? Какие слова говорят там на сцене, отчего люди в зале так заразительно хохочут? Есть ли среди публики простые люди из народа, вроде меня или обитателей геджеконду? Может ли кто-нибудь из нас позволить себе хотя бы раз в год сходить с женой и детьми в театр? Как бы не так!

Да, посмотрим, что скажет отец при встрече. А Яшар как взглянет мне в глаза? Попробуй отыщи их тут, среди дразнящих ароматов жарящегося шашлыка. Я сглатываю набежавшую слюну. Ноги сделались вялые и непослушные. Едва ли у меня достанет сил добраться до отеля «Яйла-палас».

И вдруг я представил себе, как из-за угла неожиданно выносится на большой скорости минибус и — о счастье! — налетает на меня, сшибает с ног. Вот о чем я мечтаю — погибнуть, исчезнуть, уйти из этого мира, но так, чтобы не мучиться, не страдать, не чувствовать боли. Раз — и все! Не хочу, чтобы меня везли на машине в больницу, чтобы делали операцию, накладывали швы. Просто умереть в один миг. Как я посмею взглянуть отцу в глаза? Захочет ли посмотреть мне в лицо родной сын?

Я так обессилел, что не в силах был бы одолеть даже самую малую горку. Автомобили работают на бензине, минибусы — на дизельном топливе. А какое топливо надобно человеческому мотору, чтобы работать без перебоев? Я делаю несколько шагов и останавливаюсь, чтобы передохнуть. Разве наберешься сил, глотая заместо пищи чистый воздух?

И все-таки мне повезло! Вот они, мой отец и сын, идут мне навстречу. Мы повстречались на небольшой площади перед отелем. Они тоже заметили меня — Сейита Бюкюльмеза. Моя фамилия значит «Несгибаемый», но я-то знаю, что меня давным-давно согнуло в три погибели, сломало, искорежило жизнью и стыдом. Я смотрю на них, они — на меня. Они не могут произнести ни слова, и я не могу. Мы только глядим друг на друга. Однако собрал я свою волю в кулак.

— Селям алейкюм, — говорю.

«Селям» — приветствие Аллаха. Не пожелают — могут не ответить. Но мой долг — произнести это приветствие первым. Отец, видно, понял мое намерение.

— Алейкюм селям, — ответил он.

— Здравствуй и ты, Яшар-чавуш, — говорю я сыну.

Вместо ответа он торопливо приблизился и поцеловал мне руку. И на том спасибо. Я в свой черед поцеловал руку отцу. Небось я не глупей собственного сына и разумение о том, как себя вести подобает, не утратил. Отец не отвел руку.

— Как живешь, отец? Как твои дела, Яшар-чавуш?

— Спасибо, хорошо, Сейдо-эфенди. Да будет здоров тот, кто справляется о нашем здоровье.

— Ну как, удалось вам отстоять себя в городе?

— Неопытны мы, да и позабыли, как надобно отстаивать себя.

— Почему?

— Как почему? Навык растеряли. — Отец оглядел меня с головы до ног. — Ну а ты чего добился, сын? Устроился на работу к американам?

Эх, лучше б я помалкивал, тогда б и мне вопросов не задавали.

— Нет, ничего у меня не вышло. Мои бумаги вернулись с плохим отзывом.

— По какой такой причине?

— Проведали, что я голосовал за Рабочую партию.

— Ну и что? Разве Рабочая партия запрещена законом?

— Написали, будто я неблагонадежный, из дурной семьи.

— Чего другого ждать от негодяев!

Слова отца пришлись мне по сердцу. Он будто бальзамом полил мои раны. Я все еще держал его руки в своих и с теплотой пожал их. Однако он не ответил на мое рукопожатие.

— Я письмо получил от гада Харпыра, — сказал я. — Плохое письмо. Как прочитал, так сразу сюда кинулся. Первым делом пошел к Теджиру, просил его устроить мне встречу с американцем, чтоб высказать ему все прямо в глаза. Не захотел Теджир помочь. «Проку все равно не будет», — сказал он. Земляк называется! Не удалось мне вернуть куропатку. Хорошо хоть, что Теджир указал, где вас можно найти. Долго искал я, пока встретились вот. Но и вам, как я погляжу, ничего не удалось добиться.

— Что именно ты имеешь в виду?

— Куропатку. Ведь не удалось вам заполучить ее обратно?

— Не удалось. Прогнали нас оттуда.

— Почему ж вы тогда домой не возвращаетесь? Чего ждете?

— А мы не сдаемся, не потеряли еще надежду.

Отец тяжело дышал, и у меня болью защемилось сердце. Похоже, он тут изрядно набедовался, вид у него не очень сытый. Да и у Яшара под глазами тени залегли. Пуще прежнего, видать, гложет его тоска по куропатке. Мне показалось, что стоит задать ему пару вопросов, и он зарыдает.

Мы по-прежнему стояли на одном месте. Им, ясное дело, не хотелось приглашать меня в постоялый дом, а мне и подавно некуда было пригласить их, откуда взять денег?

— Если вы решили не отступаться от своей затеи и будете продолжать борьбу за куропатку, я готов быть с вами до конца. Я собственными руками отдал ее американцу и теперь намерен потребовать ее обратно. Может быть, стоит подать жалобу в полицию?

Отец пристально глянул на меня. Он стоял чуть выше и потому смотрел сверху вниз.

— Не стоит. Все, что надо, мы сделаем сами.

— Но ведь у вас ничего не вышло.

— Пока человек жив, надежда в нем тоже жива.

— А знаете ли вы, что этот гад собирается уезжать?

— У нас в запасе еще несколько дней.

— Его в Испанию переводят.

— Знаем. Я многое обдумал. Мне уже восьмой десяток идет, кое-что я в людях и в жизни смыслю. Не может он уехать, забрав с собой куропатку. Аллах не допустит. Да и мы не сидим сложа руки. Я жизнь готов положить на то, чтобы вернуть птицу мальчику. А не удастся, так и американу она не достанется.