Николай Малишевский - Польша против Российской империи: история противостояния

• Название: Польша против Российской империи: история противостояния
• Автор: Николай Малишевский
• Издательство: Букмастер
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: 978-985-549-247-5

Вниманию читателя предлагается уникальная по широте использованных исторических источников книга, позволяющая взглянуть на сложную историю польско-российских отношений. Польские восстания и мятежи на западных границах Российской империи предстают в виде исторических документов, свидетельств очевидцев, личных писем непосредственных участников событий с обеих сторон.

---

Возьмем еще одно из тех желаний папы, об исполнении которых он постоянно ходатайствует. Это желание состоит в том, чтобы дети смешанных браков воспитывались непременно в римско-католическом исповедании. Веруя, что вне католического исповедания нет спасения, папа всеми силами стремится к осуществлению этого желания. Он не допускает равенства исповеданий. Равным образом и ни один католический священник не может благословить брак католика с православной или православного с католичкой, если сочетающиеся не дадут обещания воспитывать детей в католическом исповедании. Недавно одно лицо, принадлежащее к царствующим фамилиям, не нашло во всей Европе католического священника, который согласился бы обвенчать его с католичкой, не полагая условием, чтобы дети их были католики. Если бы, при такой настойчивости, мы отменили относительно католиков наш закон, требующий, чтобы дети смешанных браков воспитывались в Православии, мы фактически допустили бы перевес католицизма над Православием.

Наша Церковь, при полном убеждении в своей истине, совершенно в то же время свободна от духа слепой и ревнивой исключительности, которым одержимо римское католичество. В том-то и заключается великое достоинство нашей Церкви, дающее ей преимущество перед другими вероисповеданиями, что она, свято сохраняя чистоту Православия и отвергая односторонности и уклонения, не относится, однако, фанатически к другим христианским вероисповеданиям и, скорбя о разъединении, скорбя о заблуждениях, затмевающих истину, не простирает своей ревности до того, чтобы в чувстве разногласия и отчуждения терять чувство общей истины и единства. Можно скорбеть о заблуждении, но можно и должно уважать то, чем человек или общество соединяется с истиной, и допускать возможность преобладания истины над заблуждением даже в самом заблуждении. Католический фанатизм готов проклясть самое Евангелие там, где оно является в неуказанной форме латинского текста; Православие чтит и в иноверце христианскую веру и христианскую мысль. В этом-то и состоит высокое преимущество Православия над латинством, и это одно уже ясно указывает, которой из двух Церквей принадлежит будущность.

Если бы папа желал только, чтобы в России, стране Православия, оказывалась терпимость относительно латинства, то такое желание давно уже исполнено. В России римско-католический обряд проживает свободно, без всякого притеснения. В России и закон, и народ, и господствующая Церковь оказывают полную терпимость как к латинству, так и к другим признанным христианским вероисповеданиям. В наших городах свободно воздвигаются католические храмы, католики признаются христианами, а не считаются язычниками или проклятыми, как считаются православные и протестанты в странах, где господствует римское католичество на всей своей воле. Православная Церковь не препятствует смешанным бракам между православными и католиками, и русский священник благословит подобный брак, не связывая заранее совесть родителей и не грозя им всеми карами ада, если они воспитают своих детей в римско-католическом законе. Так ли поступает римско-католический священник? Он уверен, что вне пределов папской власти нет спасения для христианской души, и он благословляет смешанный брак только на том условии, чтобы иноверец по крайней мере в детях своих отступился от своей веры и предался папе, да и то требуется еще особая диспепсия.

Если в России закон постановляет, чтобы дети от смешанных браков непременно воспитывались в Православии, то этот закон не есть догмат Церкви. Это закон государства. Если папа считает такой закон стеснительным, если римско-католический первосвященник действительно ищет религиозной свободы, то пусть он явит пример ее в своих собственных владениях. Он соединяет в своей особе и государя и первосвященника: пусть же провозгласит он у себя ту долю религиозной свободы, которую ему желательно видеть в России; пусть освободит он совесть людей в Римской области, пусть допустит он свободу смешанных браков без лживых диспепсий, в которых изощряется изобретательная фантазия римской консистории; пусть католический священник благословляет смешанный брак, не ставя обязательных условий относительно детей; пусть католики в Риме свободно переходят в Православие; пусть все это папа сделает у себя и затем уже обратится к нашему правительству с ходатайством, чтоб и оно поступило таким образом и отменило законы, стесняющие религиозную свободу. Наша Церковь от этих отмен не пострадает, истина ее не умалится, она останется тем, чем она была, и, может быть, еще яснее обозначится ее истинная сущность. А что сталось бы с римско-католической Церковью, если бы такие перемены вдруг произошли в ее недрах и в ее владениях? Что произошло бы с римско-католической Церковью, если бы папа в ее собственных недрах провозгласил ту религиозную свободу, которой он требует от нас? С католической Церковью произошло бы странное обстоятельство: она утратила бы свой отличительный характер; она перестала бы быть тем, что она есть, она перестала бы быть римско-католической Церковью. Пусть папа сложит с себя титул наместника Христова, пусть главенство над Церковью предоставит он незримому Христу, пусть папа превратится в то, чем он должен быть и чем он был сначала, до разделения Церквей; пусть он станет архиереем без всяких других притязаний, пусть затем исчезнет государственная организация церковного общества, а с тем вместе изуверство, дух лжи и властолюбия, не разбирающего средств и делающего Церковь христианскую орудием гнусных преступлений, колеблющим и разрушающим нравственные основы человеческого существования. Когда все это исчезнет, тогда исчезнет и латинская ересь, тогда, может быть, восстановится древнее единство Церкви и папе, епископу православному, не будет надобности хлопотать о каком-нибудь конкордате с нашим правительством. А так как этого нет и, по всему вероятию, это будет нескоро, то какой же смысл могут иметь претензии папы на русское правительство, какой смысл могут иметь его требования, чтобы русское правительство допустило у себя то начало религиозной свободы, которое он сам отвергает и проклинает в своих владениях?

ИСТИННЫЙ ЛИБЕРАЛИЗМ, МЕРЫ, ПРИНИМАЕМЫЕ ВЛАСТЯМИ В ЦАРСТВЕ ПОЛЬСКОМ, И СТАРООБРЯДЦЫ В ЗАПАДНОМ КРАЕ, № 128, Москва, 12 июня

Критические минуты государственной жизни, неся с собой опасности и грозя пагубой, имеют, несомненно, подобно всякому испытанию, ту полезную сторону, что выставляют с поразительной ясностью все слабости, заблуждения и ошибки прежних действий и прежних взглядов. Народ, имеющий будущность, должен выйти сильнее прежнего из посетившего его испытания. Общественная и государственная жизнь его должны очиститься. Самосознание его должно стать глубже. Если мы находимся теперь в затруднении, значит, мы должны исправить свои дела и понятия, значит, мы думали неверно и действовали не так, как велел нам долг. Все эти погрешности теперь обнаруживаются и свидетельствуют против нас; их последствия стоят перед нами во всей наготе своей, и мы должны благодарить судьбу, что она дает нам теперь случай проверить себя, увидеть свои ошибки, уразуметь их серьезность и освободиться от них, если можно, в самом их корне.

Нас упрекают в жестокости; мы скорее должны упрекать себя в том, что мы слишком уступчивы, слишком расположены к угодливости, слишком мало наклонны ценить свое по достоинству. Имея за собой несомненное право, мы как бы конфузимся своего права и, будучи чисты совестью, нередко действуем так, как действуют люди, у которых нечиста совесть. Вместо того чтобы открыто и твердо исполнить то, что велит долг, мы стараемся в ущерб делу, на нас возложенному, показаться любезными и гуманными, и когда возвращаемся к исполнению своего долга, то, естественно, подпадаем упреку в двуличности и иезуитизме. Мы не говорим о Царстве Польском, где все чиновники — поляки, но и наши дела в Западном крае не дошли бы до теперешнего положения, если бы между тамошними русскими было меньше людей, уверявших себя, что, действуя по закону и совести, они навлекут на себя такие неудовольствия и даже оскорбления, которые принудят их отказаться от всякой мысли о самостоятельности в законном исполнении долга. Сохраняя верность России и доброжелательство краю, эти люди полагали, что единственное средство быть полезным не только России, но и самому краю заключается в двуличности. Таким образом, из правых они сами делали себя неправыми. Имея перед собой энергичного врага и компрометируя себя перед ним, русская распущенность довела дело до того, что всякое поползновение русского человека не обнаруживать бездействия власти, не допускать отступлений от закона и не потворствовать нарушителям его считалось если не преступлением, то поступком очень предосудительным и признаком придирчивости, не соответствующей тому порядку управления, который должен быть основан на доверии и снисходительности. Словом, русских совсем запугали; и они уже не того совестились, что не исполняют своего долга, а того, что исполняют его. Как ни мало похож этот образ действий на приписываемую русским варварскую жестокость и грубость, однако же нельзя не видеть, что он вовсе не служит нашей чести. Он имеет свой корень вовсе не в либерализме или гуманности, а в недостатке уважения к закону — в том недостатке, которым страдаем все мы, русские, от Немана до Камчатки.