Гавриил Левинзон - Прощание с Дербервилем, или Необъяснимые поступки

• Название: Прощание с Дербервилем, или Необъяснимые поступки
• Автор: Гавриил Левинзон
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1982

Повесть о современном подростке, о его жизни в школе и в семье, о его ошибках и заблуждениях, о том, как он разобрался в сути мещанской психологии.

---

— Чувал, — стал успокаивать я его, — я же не варвар! Садись и говори. Как доктору, понял?

Он сел в кресло, но к разговору все не приступал, а опять начал злиться. Уж не знаю, на кого и из-за чего. Я придумал, как заставить его заговорить: я принес из другой комнаты стул и уселся на этот стул напротив Чувала.

— Слушаю тебя.

— Понимаешь, Быстроглазый… — Чувал решил с неприятным делом покончить побыстрей и перешел на такую скороговорку, что не стало в его речи слов, а были одни предложения: — Понимаешь, Быстроглазый, в нашем доме живет очень симпатичный старичок — поляк Эдуард Казимирович. Так вот, когда тепло, я с ним здороваюсь, а когда холодно, у меня не получается. Это мне жизнь отравляет. Что ты на это скажешь?

— Ты видишь, Чувал, я не смеюсь, — сказал я. — И должен признаться, твой рассказ меня заинтересовал. Только ты уж слишком быстро принялся за дело. Ты хочешь сам себя перегнать. Притормози и толково объясни, почему это не при всякой температуре ты можешь здороваться с польским старичком.

— Потому что, когда холодно, ходят в шапках, — чуть помедленней объяснил Чувал.

— Ты видишь, я не смеюсь, — сказал я Чувалу. — Так что же ты так смущаешься? Внимательно слушай меня. Я вижу, что без моих наводящих вопросов толку не будет.

Я стал задавать наводящие вопросы, и вскоре все выяснилось. Оказывается, польский старичок снимал перед Чувалом шляпу и раскланивался. Чувал раз попробовал снять перед ним шапку, но сразу же передумал: уж очень неловко получалось — так и осталась на голове с задранным козырьком. Эдуард Казимирович вполне мог подумать, что Чувал над ним насмехается. С тех пор Чувал в холодные времена года прячется от Эдуарда Казимировича. Не жизнь, а мука: Эдуард Казимирович часто выходит прогуляться. А сегодня Чувалу купили новую шапку, он стал ее примерять да и вышел в ней на лестницу. И такое невезение — столкнулся с Эдуардом Казимировичем и так растерялся, что бросился вниз по ступенькам и чуть не протаранил старика.

Меня эта история почему-то взволновала. Я заходил по комнате, обдумывая, какой Чувалу дать совет.

— Ну что ты наделал, Чувал! — говорил я. — Зачем ты обижаешь старого человека? Он перед каждым сопляком шляпу снимает, а ты… Это высокая культура, учти! А что, если этот прекрасный человек решил, что он тебе неприятен?

— Вот и я об этом думаю! — сказал Чувал. — Быстроглазый, придумай-ка что-нибудь!..

— Придумаю, — сказал я. — Ты, случайно, не говорил в присутствии старика: «Какой неприятный»?

— Да ты что!

— Ну да, конечно, — сказал я. — Ты на такое не способен. Но есть такие: ранят в самое сердце, а потом радуются. Есть, есть, Чувал, не удивляйся! Сиди спокойно, я вот еще немного подумаю и избавлю тебя от твоих мук.

Минуты две я ходил по комнате, и мне все стало ясно, и план появился.

— Все дело в том, Чувал, — приступил я к спасению человека, — что ты не догадываешься, сколько радости в движении. Я давно это заметил. Ну-ка сделай вот так руками. А теперь так! А теперь, пожалуйста, ножкой вот так. Скажи, тебе все это доставляет радость? Нет! Может, ты и бегать не любишь?

Чувал ответил, что бегать — еще так-сяк, пожалуй, нравится.

— Ты скованный человек! — сказал я. — Тебе же все равно, что дома сидеть, что по улице ходить, тебе безразлично, что твои ноги и руки проделывают. Ты закрепощен, как говорят спортсмены, ты связан — в общем, задеревенел. Куда тебе здороваться со старым поляком! Ну-ка догадайся, что в срочном порядке тебе нужно? Не можешь? Кружок современных танцев. У нас тут неподалеку, в клубе полиграфистов, такой кружок есть. Я тебя запишу. А пока что давай научимся самому необходимому.

Минут пятнадцать я обучал Чувала перед зеркалом снимать шапку и кланяться. Хиггинс тоже решил подучиться — я ему принес из прихожей папину шляпу. Дело шло совсем плохо. Я обнаружил, что голос у Чувала тоже задеревенел. «Приветствую вас! Как поживаете?» он произносил таким тоном, что можно было подумать, он собирается съездить тебя по челюсти.

— С таким голосом, — сказал я, — только в грабители. А ну давай попробуем другое. Ну-ка расслабься. Жаль, что у тебя нет очков. Один мой знакомый десятиклассник при встрече вместо шапки снимает очки и говорит: «Салют, милейший!»

Мы испробовали с Чувалом новый вариант. Так как очков у него не было, он просто прикладывал ладонь к виску. Дело пошло, он все больше и больше веселел. Я уже прекратил занятия, а Чувал все прикладывал руку к виску и выкрикивал: «Салют, милейший!» Он сказал, что при первой же встрече вот так, раскованно, поздоровается с Эдуардом Казимировичем.

Я сел на диван передохнуть.

— Какие еще трудности? — спросил я Чувала.

Он опять засмущался.

— Ты, конечно, заметил, Быстроглазый, — приступил он к изложению другой своей трудности, — что я иногда ухожу с уроков. Но я это делаю не потому, что боюсь двойку получить, а потому, что взволнован…

— Из-за чего? — перебил я. — Говори пообстоятельней, потому что ты можешь пропустить важное.

Чувал ответил:

— Мало ли из-за чего!

Сегодня, например, он прогулял из-за того, что одна девочка из параллельного класса, проходя мимо него, сказала подружке: «Какой славный!» Чувал прогулял два урока, все ходил по парку и думал: заговорить с этой девочкой или нет? А вдруг она не о нем сказала? Потом он уже не о девочке думал, а о том, как славно кругом: небо, деревья… И люди такие славные попадаются…

— Чувал, — спросил я строго, — ты подошел к девочке?

Он ответил:

— Нет.

— Продолжай, Чувал, — сказал я. — Мы в конце подытожим.

— Я кончил, — сказал Чувал. — Вот. Помогай.

— Тебя бы мало кто понял, — сказал я, — но я понимаю. В том, что ты прогуливаешь уроки, когда взволнован, я не вижу ничего плохого: у тебя такие хорошие мысли во время гуляния — это все искупается. Но я не могу понять, Чувал, другого. Как это ты до сих пор не подошел к девочке? Она ж тебя любит!

Чувал вскочил. Наверно, он уже в парк собрался.

— Спокойно, — сказал я и усадил его на место. — Ты сейчас же пойдешь к этой девочке, понял? Она тебя ждет! Это точно. У меня поразительная интуиция: я никогда не ошибаюсь.

Хиггинс поддакнул мне. Он сказал, что то же самое говорил Чувалу.

— Чувал, — сказал я, — Хиггинс хороший товарищ. Но ему недостает напористости. К тому же он слишком много внимания уделяет своим чувствам. Вам нужен третий, такой, как я. — Я решил дать им убедиться, что без меня им не обойтись. — Идите, действуйте, — сказал я. — Если появятся затруднения, звоните.

Хиггинс позвонил уже через пять минут. Он сообщил, что Чувал хоть и упирается, но идет. И еще он злится — не знаю ли я, на кого?

— На жизнь, — ответил я. — Не обращай внимания. Жизнь требует обыкновенных поступков, а он умеет совершать только необъяснимые.

— Можно я буду держать тебя в курсе дела?

— Конечно, Хиггинс! — сказал я. — И даже нужно. Иначе вы все провалите.

Через полчаса Хиггинс позвонил опять. Он сообщил, что Чувал бродит у дома той девочки, но пойти к ней не решается и уже два раза порывался убежать в парк.

— Я так и думал, — ответил я. — Что ж, пора мне вмешаться. Ждите меня, я приду и организую. Только вот что, я могу задержаться. Стоит мне выйти, как люди бросаются ко мне с просьбами.

О том, как, продолжая устраивать чужие дела, я попутно выяснил интересующий меня вопрос. В этой главе вы получите совет, касающийся того, как проверить, влюблен ли ты в девочку

Неторопливым дербервилевским шагом я покинул квартиру. Выходя из парадного, я столкнулся с женщиной, которой симпатизирую, с нашей соседкой — дверь напротив — Людмилой. Она молоденькая, красивая и хотя еще студентка, но у нее уже есть муж и ребенок. Что-то Дербервиль подметил в ней такое, — в ее глазах и в том, как она прядку со лба убирает, — что заставляет его покровительствовать ей.

— Здравствуйте, моя дорогая! — сказал я. — Чудесная погода, не правда ли? Лондон нас балует.

— Удивляюсь, — сказала она, — почему я тебе разрешаю называть себя «моя дорогая». Придется мне, наверно, бабушке на тебя пожаловаться.

— Пегги мне не может ничего запретить, — сказал я. — Пегги совершенно беспомощна. Вы заметили, как она постарела?

Я тут же решил, что, когда Пегги станет совсем уж старенькой, я куплю ей домик в каком-нибудь графстве — названия графств повылетали из головы, — буду выплачивать ей пенсию, тысячу фунтов в год, а вместо нее возьму себе в услужение эту милую женщину.

— Заметила, — ответила милая женщина по имени Милдред, — бабушка целый день вкалывает, а вы ей никогда не поможете, милорд.

Это верно: у бабушки много обязанностей по дому, и последнее время ей их заметно трудней выполнять — она все чаще стала вздыхать в моем присутствии. Это значит: «Ты бы помог мне, выбил бы ковры или хотя бы пол натер в квартире, ты же видишь, я не управляюсь». Но ковры, сколько их ни выбивай, все равно пыльные, а полы в нашем доме и без того зеркальные.