Олег Дивов - День вампира (сборник)

• Название: День вампира (сборник)
• Автор: Олег Дивов
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-76085-5

День Вампира – праздник тех, кто видит все краски мира, слышит все звуки, знает все тайны. Избранным дана огромная сила и неограниченная власть. Избранным доступны утонченные наслаждения, какие и не представит себе обычный человек. Стань избранным, попробуй сам.

А потом сдохни, чем раньше, тем лучше. Лучше для тебя.

День Вампира – рабочая смена тех, кто идет по кровавому следу. Никакой романтики: вместо меча – топор, вместо магии – крепкое слово, и еще страх, страх на каждом шагу. И вопрос, на который мучительно трудно ответить: зачем это все? Насколько проще сдаться. Насколько легче плыть по течению и верить, что все нормально. А когда мир рухнет, выживут другие, не такие, как ты, – молодые и сильные.

Выживут и будут заново искать смысл жизни. И, кажется, найдут его в дружбе и любви.

А иначе зачем это все?

---

Почему тогда сразу, без скандала и шума, не направить мальчишку туда, где им займутся? Должны в России найтись какие-то закрытые «фирмы», интересующиеся подобными аномалиями. Были же они в СССР. Если верить слухам. И сейчас наверняка есть. Не может их не быть. Пусть забирают вервольфа. Худо-бедно, там Вовка почувствует себя нужным. При деле. Не разрежут же его на части для подробного исследования, елки-палки!

И будет парень жить.

Вот только как рассказать ему об этом?

«Чистой воды попытка свалить ответственность с себя. Я виноват, конечно. Но я не виноват. Мне надо возвращаться к жизни самому. Заново ее выстраивать. Интересно, насколько повлиял на это мое решение Вовка? Похоже, еще как повлиял. Что ж хреново так, а, люди?»

Вовка доел кашу, облизал ложку, повернулся к Лузгину и послал ему легонький сигнал утешения. Оборотень не понимал, что именно творится с его другом, но чувствовал, до чего тому плохо.

Лузгин, как мог, передал оборотню мысленно, что им предстоит большой серьезный разговор о Вовкином будущем. Передал и сам опешил – хорошо получилось, емко, образно.

Вовка занервничал, но ответил, что готов к беседе в любое время.

Тут его позвали загружать в пилораму бревно. Лузгин закурил. В поле зрения снова показался Муромский.

– Ты не жалей его, Андрюха.

У удаляющегося Вовки на загривке встопорщилась шерсть.

– Хочу, и жалею, – сказал Лузгин. – Вы, что ли, не жалеете никого?

– Да я всех жалею. Тебя вот, например. Людей жалеть надо.

– Беспредметный какой-то разговор.

– Точно. Я это… Что за фокус ты задумал с фотографиями?

– Спорю на бутылку – когда мы приедем забирать отпечатки, нас встретит ФСБ. Заинтересованное дальше некуда.

Муромский заметно поежился.

– Я с ними разберусь, – заверил Лузгин. – Вы-то при чем? Вы герой, поймали вервольфа… Согласитесь, так удобнее. Чем ехать к ним и доказывать, что у нас не приступ белой горячки, сразу доказательства на бочку – хлоп!

Муромский шумно вздохнул.

Лузгин заметил, как Вовка издали коротко зыркнул веселым глазом. Оборотню явно нравилось замешательство Муромского. Сути разговора он не понимал, но результат ему был по душе.

– В «Кодаке» отсматривают негативы, – объяснил Лузгин. – И если обнаружат нечто странное, тут же стучат. Попробуй отнеси туда пленку с окровавленным трупом, увидишь, что будет. Они, конечно, сволочи, и для себя трудятся. Я слышал, почти у каждого проявщика есть фотоальбомы по интересам. Кто отбирает прикольные снимки, кто по бабам специализируется… Ладно, бог им судья. Главное, они отслеживают все, выходящее за рамки закона и нормы. Уж такое чудо, как Вовка, не проглядят. Надеюсь, капнут именно в ФСБ. Но даже если ментам – будьте спокойны, я все устрою. С московскими журналистами никто не хочет связываться. Нас либо уважать приходится, либо сразу убивать.

– Вот это я давно понял! – веско сказал Муромский и тяжело утопал к пилораме.

* * *

Лузгин отщелкал все тридцать шесть кадров – оборотень анфас и в профиль, в полный рост, лежа, сидя, в движении… Несколько снимков с мерной рейкой. Только на природе – ни разу в кадр не попал человек или строение. С Вовки даже ошейник сбили. Лузгин очень не хотел, чтобы остались какие-то доказательства причастности зашишевских к поимке «зверя». Он и думать забыл, как уговаривал крестьян стать героями сенсации. Слишком все изменилось с тех пор.

Местные вроде бы не возражали. Они, кажется, поняли, что странная история с вервольфом близится к концу – и бог с ней. Один Сеня повздыхал немного. Но Муромский сказал ему: «Дедушка, забудь. Ну его на хер. Оно нам надо?» Дедушка согласился: не надо.

Вовка позировал охотно. Он четко увязал фотосессию с будущими переменами в судьбе, которых немного страшился, но и страстно желал. Оборотень устал. Ему хотелось вырваться из рамок, четко выставленных Зашишевьем.

Сдавать пленку отправились с Муромским на его «Форде». Лузгин решил, что случай подходящий, и сбрил бороду. Долго рассматривал себя в тусклом бабушкином зеркале. Показалось – лицо помолодело, а взгляд обрел какую-то новую глубину. А может, добровольная абстиненция повлияла: Лузгин уже неделю не пил Витиной самогонки. Надоело.

Город производил странное впечатление. Древние русские городки с населением сто-двести тысяч человек обычно покойны и неспешны. Но тут было нечто другое. Выйдя из машины, Лузгин огляделся и всей кожей ощутил неестественную сдержанность, пропитавшую городскую жизнь. Люди на улицах, люди в автомобилях, люди в окнах домов будто все чего-то напряженно ждали. На миг Лузгину стало очень страшно.

– Вовка, черт, – прошептал он. – Неужели я от тебя нахватался? Заразился…

– А? – спросил Муромский. Он хмуро озирался по сторонам, ему тут не нравилось.

Город умирал.

Он был густо заляпан рекламой, завален хорошими товарами, через дорогу красовался щит «Интернет – здесь» (стрелка указывала под землю, на облезлую подвальную дверь), а машину Муромский запарковал у супермаркета вполне московского уровня. Тут были офис мобильной связи и искомый «Кодак-экспресс». В городе можно было найти все, что требуется для жизни. По слухам, даже работу, оплачиваемую не прилично, но сносно. И уровень преступности считался терпимым.

А город умирал, Лузгин это чуял крошечным своим шестым чувством, несоизмеримым с Вовкиным, но развившимся явно из-за общения с вервольфом.

– Атмосферный городок, – сказал Лузгин. – И кто так убил мою родину? Уж точно не Чубайс. Кишка у него тонка.

Муромский неопределенно хмыкнул. У него на возможности Чубайса был свой взгляд.

В «Кодаке» на приемке заказов сидела флегматичная полноватая девица с вызолоченным перманентом и в кофточке дикой расцветки. К этому осколку советского прошлого клеился тощий сутулый мужик, удивительно похожий на птицу-падальщика. Лузгин давно не видел таких роскошных типажей.

– Да ты не волнуйся, лапуля, – донеслось до Лузгина. – Он вывихнул руку, и доктор запретил ему пить. Все будет культурно! Посидим, расслабимся, поговорим о современном искусстве…

Нижняя челюсть приемщицы ритмично двигалась.

– Ну-у, не зна-аю, – невнятно жеманилась девица.

– Добрый день, пленочку возьмете? Проявка, печать.

Падальщик глянул на Лузгина – как и положено, одним глазом, – прошил насквозь, аж до дрожи, оценил, классифицировал, счел невкусным по причине недостаточного разложения и деликатно отвернулся. «Мент», – подумал Лузгин.

Девица, жуя, вяло оформила заказ.

– Послезавтра с утра.

– А срочный тариф есть?

Падальщик оглядел Лузгина вновь, уже не как потенциальную добычу, а с каким-то естествоиспытательским интересом.

– Завтра после обеда.

– Отлично.

Лузгин расплатился и пошел в магазин, где Муромский, раздраженно сопя, изучал длиннющий список покупок, которым его снабдила жена.

– Наш, но давно в Москву перебрался… – объяснил падальщик девице.

«Точно мент», – решил Лузгин.

Он остановился у витрины с охлажденными продуктами, быстро пробежал глазами по ценникам и оторопел.

КРОВАВОЕ МЕСИВО

Стараясь не терять самообладания, Лузгин закрыл глаза, открыл, перечитал ценник и с облегчением вздохнул. Там было написано: «Крабовое мясо».

Всего-то.

Часа два они провели в разъездах, набивая багажник «Форда» товарами по списку. И с каждой минутой город, такой когда-то родной, нравился Лузгину все меньше. Ни узнавание знакомых мест, ни воспоминания юности не помогали – впечатления необратимо портил всепроникающий запах мертвечины. Город утратил индивидуальность, стал неприятно похож на Москву. Он просто существовал, без какой-то идеи, без смысла. Только Москва жадно пожирала жизненную силу, текущую в ее чрево со всей страны, и тут же выплескивала наружу излишки, создавая иллюзию бьющей фонтаном энергии. А этому городу неоткуда было подпитаться. Вот он и умирал.

Они остановились на перекрестке, Лузгин увидел впереди почтовое отделение. Тут же хлопнул себя по карману и понял, что оставил мобильник в рюкзаке. Отвык от этого чуда техники.

– Заедем? Я быстро в Москву звякну.

Очереди не было, соединили почти сразу.

– Маринка! – позвал Лузгин. – Ты меня еще любишь?

– Какой же ты дурак… – сказала жена. – Господи, какой дурак! Когда ты вернешься?

– У меня тут случайно наклюнулась работа, но я справлюсь за неделю, ну, дней за десять максимум, и сразу домой! – протараторил Лузгин. – Марина, я правда дурак. Был дурак. Больше не буду. Простишь?

– Не спеши, приезжай, когда сможешь. Да, я люблю тебя…

Лузгин вышел на улицу, закурил и подумал – вот и все. Он подписал Вовке приговор.

Но и себе ведь тоже.

Всю обратную дорогу Муромский молчал, что-то соображая, и уже на въезде в Зашишевье разродился:

– Знаешь, Андрюха, давай-ка ты завтра с Яшиными. Братья доски на базу сдавать повезут, ну и… База от центра недалеко, три остановки автобусом. А то у меня левый шрус похрустывает, слышал на повороте? Надо разобрать и промазать как следует.