Пенни Самнер - Дерево ангелов

• Название: Дерево ангелов
• Автор: Пенни Самнер
• Издательство: Ред Фиш. ТИД Амфора
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2006
• ISBN: 5-483-00156-7

Эпический роман о трех поколениях эмигрантов переносит нас из дореволюционной России в истерзанную войной Англию, а оттуда — в тропические леса Австралии.

* * *

Нарядный, словно ларец тончайшей работы, дом; сказочный сад, написанный на стене; ангел в листьях пальмы — вот лишь некоторые из чудес русской помещичьей усадьбы, где растет Нина Карсавина с чудаком отцом, красавицей матерью, старшей сестрой Катей и экономкой Дарьей, которая знакомит ее с русскими народными сказками и традициями.

Но когда мать умирает, а отец постепенно теряет рассудок от горя, Нина принимает нелегкое решение навсегда покинуть родину.

Накануне Первой мировой войны девушка попадает в Англию, где ей предстоит освоиться в совершенно новой для нее жизни.

Русская революция и две мировые войны разбросают Карсавиных по всему свету.

И лишь когда Нинина внучка, художница Джулия, принимается за поиск собственных корней, трагическая история семьи наконец складывается в единое целое…

---

Наконец доктор Виленский установил трепан.

— Сейчас мне понадобится зонд, который вводится с двойной целью: удалить мелкие осколки кости и выяснить глубину проникновения. После вскрытия костной полости вырезанные участки кости необходимо немедленно окунуть в антисептический раствор и положить на марлю. Зонд…

Нина подала зонд. Виленский ввел его и тщательно обработал отверстие вдоль лезвия трепана.

— Несколько раз повернуть и поднять — этого должно быть достаточно. Вот так…

Нина взяла вырезанный круглый кусочек кости пинцетом, аккуратно окунула его в раствор и осторожно положила на марлю, где он — о чудо! — превратился в пуговицу из слоновой кости.

— Гиперемия твердой мозговой оболочки. Госпожа Чижова, проверьте, есть ли мозговой пульс.

Лейла просунула в отверстие обтянутый резиной палец и покачала головой.

— Так я и думал. Сейчас я вскрою мембрану и обнажу мозговую ткань. Обнаженный участок нужно обработать йодоформом во избежание дальнейшего распространения инфекции. Госпожа Карсавина, скоро мне понадобится полая игла.

Когда мембрана была разрезана, Нина увидела, как оттуда выпячивается, вздуваясь, точно теплое тесто, какая-то желтоватая масса.

— Это и есть мозг, — пояснил Виленский. — Он выпирает наружу из-за давления. — Он взял у Нины иглу и медленно запустил ее в середину вздутия. — Ага! — Что-то заклокотало, и смрад стал еще сильнее. — Мы добрались до верхнего слоя полости абсцесса. — Наклонившись, Виленский воткнул иглу глубже, и струя гноя брызнула ему на фартук. Он даже не заметил этого. — Живо мы управились! Госпожа Чижова, раздвиньте отверстие пошире щипцами, чтобы я мог вырезать омертвевшую ткань.

Нина держала ванночку, куда хирург бросал пораженные болезнью кусочки мозга, некоторые из них были величиной с конский боб. Затем Лейла промыла полость раствором борной кислоты. Однако гной не переставал сочиться. Виленский бодро сказал:

— Нам понадобятся лампы. Где-то должна быть еще одна полость, так что мне придется сверлить опять.

Нина с Лейлой поставили лампы, и Виленский приставил трепан к основанию черепа. На этот раз на трепанацию ушло больше времени, а затем вся процедура повторилась почти без изменений. Гноя теперь было еще больше, и Лейла заливала очаг нагноения раствором, пока он не стал свободно вытекать и из верхней полости.

— Ему не потребовалось еще хлороформа?

Нина покачала головой.

— Он впадает в кому. Теперь нужно сделать дренирование.

Нина передала тонкие стеклянные трубки с резиновыми наконечниками, и доктор вставил их в отверстия в черепе.

— Не зря мы их купили, — с удовлетворением заметил он. — В большинстве российских больниц до сих пор используют декальцинированные куриные кости.

Лейла присыпала раны борной кислотой и начала накладывать повязки из стерильной марли. Нина глядела на пару пуговиц из слоновой кости, лежавших на марлевой подкладке. Доктор ответил на ее невысказанный вопрос:

— Вставлять кость на место не всегда необходимо. Если бы он поправился, кожа затянула бы дыры. Но абсцессы оказались на удивление глубоки, и, нужно признать, шансы, что пациент выживет, крайне малы. Будь у меня возможность сделать эту операцию пораньше, все могло бы быть иначе. А вообще, — он стянул марлевую повязку и улыбнулся, — мы вполне успешно завершили нашу первую сложную операцию.

Неважно было, что юноша обречен — зато внутри он был безупречен, как резная чаша, как выпитое через дырочку яйцо. Когда перевязка была закончена, Виленский снял фартук и вышел поговорить со стариком-отцом, который все еще молился во дворе. Лейла откинула простыню, и Нина увидела, как прекрасно тело юноши — тело, в котором все еще пульсировала жизнь, бежала по жилам кровь. Она протянула было руку, чтобы дотронуться до него, но Лейла накрыла его свежей простыней, а потом показала, что нужно прибраться.

Пол был скользкий от гноя и крови, и первым делом они вымыли его; потом сложили инструменты в стерилизатор, надраили раствором столик, опорожнили ведра с кровавой водой. Лейла предоставила Нине вымыть раковину, сама переобулась, а потом пощупала юноше пульс и занесла результат в историю болезни.

Нина стащила резиновые перчатки. Ее руки были усеяны красными пупырышками, но они совсем не причиняли боли. Она вымыла в раковине перчатки и повесила их сушиться, с усилием сглатывая слюну — у нее было какое-то странное ощущение в горле. Взглянув на нее, Лейла чиркнула записку:

«У тебя онемел язык — это пройдет».

Снаружи послышался исполненный величайшего достоинства голос старика — отца скрипичного мастера:

— Ему не на что было надеяться — вы дали ему последнюю надежду. Это все, чего мы можем ожидать в этой жизни. Ну а теперь его жизнь и смерть — в воле Божьей.

Лейла написала еще одну записку:

«Ты молодчина! Теперь иди поспи».

Быстро наклонившись, Нина поцеловала ее в щеку. Уже повернувшись к выходу, она заметила две пуговицы из слоновой кости, сиротливо лежащие на подносе, и, воспользовавшись тем, что Лейла отвернулась, сунула их в карман.

Светила полная луна, так что Нине не потребовалась свеча, и она с легкостью несла одеяло через луг. В оранжерее она бросила одеяло на землю и достала из кармана кружочки влажной кости. Они были поразительно гладкими и, лежа на ладони, поблескивали в лунном свете. «Смотри! — звучал в голове мамин голос. — Невероятно!» Но в этом не было ничего невероятного — они дали скрипичному мастеру последний шанс. Она положила оба кругляшка, бок о бок, под самым стволом пальмы и с силой вдавила их пальцами глубоко в теплую землю, чтобы там они превратились в ракушки, привезенные из Биаррица…

Проснувшись через несколько часов, Нина начала задыхаться — в горле словно засела пробка. Встав на четвереньки, она попыталась вдохнуть, ловя открытым ртом холодный воздух, с трудом втягивая его через распухший язык. Наконец ей удалось отдышаться, делая один лихорадочный вдох за другим; постепенно вздохи переросли в рыдания. Она плакала от испуга, оттого что у нее болело горло, оттого что она была одна в саду… и всегда будет одна. Мама умерла, и скрипичный мастер с мраморно гладким черепом тоже умер. Нина вспомнила его последний взгляд, и теперь она поняла, что в нем читалось, — ужас. Когда она давала ему хлороформ, он увидел собственную смерть. В нос опять ударил отвратительно сладкий запах хлороформа, и ее стало рвать прямо на одеяло.

Руки и ноги дрожали, а горло и носоглотка горели огнем. Когда отпустило, она встала, доковыляла до бочки с дождевой водой и, прополоскав рот, чтобы избавиться от мерзкого вкуса, стала пить свежую воду, а потом упала в плетеное кресло.

В лунном свете оранжерея казалась огромной, точно собор. Нина просидела так очень долго, чувствуя лишь отчаяние да боль в горле. Но постепенно стало проявляться ощущение, будто все ее нервы на пределе. Что-то подобное она иногда испытывала маленьким ребенком, когда играла с какой-нибудь из полудиких кошек, живших в хлеву: кошка подходила ближе, так, что носом почти касалась Нининого носа, и, когда звериная плоть становилась совсем близко, кончик носа у Нины начинало покалывать. Сейчас такое же ощущение было у нее во всем теле, как будто совсем рядом притаился какой-то большой зверь.

— Нина! — послышалось вдруг откуда-то сверху, и она, вскинув голову, вгляделась в верхушку пальмы. — Нина!

Голос был низкий, и она не только слышала его звучание, но и ощущала его цвет. Голос был бронзовый.

— Нина!

Пальмовые листья превратились в крылья. Показалось лицо. И глаза, от которых ничто не могло укрыться.

Ангел.

— Нина!

Голос доносился издалека, из-под крыши оранжереи, которая теперь была выше самого высокого здания на свете, — и в то же время был совсем рядом, шептал ей прямо в ухо.

— Да… — прошептала она в ответ.

— Ты должна уехать, далеко-далеко.

Дарья нашла ее на рассвете. Небо было бледно-серым, за конюшней пели петухи. В полумраке пальма казалась старой и унылой, и Нина поняла, что пальма тоже умрет. Она уже видела, как рабочие вынимают стекла из дальней стены, и теперь поняла, что оранжерею потихоньку разбирают, чтобы использовать стекла в новых парниках для рассады и кабачков. Их пальма исчезнет так же, как исчезла та, на фреске.

— Так вот ты где, — Дарья глядела на нее сверху вниз, кутаясь в шаль.

От Нины разило рвотой, которая засохла спереди на халате и в волосах. Ей было все равно.

— Он умер, так ведь? — спросила она хрипло.

— Он так и не пришел в себя. Отец сидел с ним до конца.

Доктор Виленский оперировал, зная, что им не спасти жизнь юноши. А она приняла кокаин и видела ангела. Нина снова подняла глаза на экономку, которая не сводила с нее пристального взгляда.