Жорж Сименон - Мегрэ и строптивые свидетели

• Название: Мегрэ и строптивые свидетели
• Автор: Жорж Сименон
• Жанр: Классический детектив

---

Мегрэ отрицательно покачал головой.

— Значит, написала?

Мегрэ кивнул.

— Вы, наверное, не можете показать мне ее записку? Хотя она, конечно, изменила почерк?

Положим, она даже не потрудилась это сделать, но не стоит ему рассказывать.

— Я так и думал, что это случится в один прекрасный день, только не хотел верить… Она просто уличная девка, извините за выражение… И однако, я не обижаюсь на нее… Я был счастлив целых два года, правда…

Долгие годя ничего не было известно о его любовных связях. И вдруг на сорок первом году жизни он внезапно поселился с девицей по имени Жермен, которая была моложе его на двадцать лет и незадолго до их знакомства ежедневно прогуливалась по авеню Ваграм.

— Ты женился на ней? В мэрии?

— Даже в церкви. Она же из Бретани. Она, наверное, уже переехала, к Анри?

Он имел в виду молодого сутенера по прозвищу Анри — мой глазок.

— Нет, это он перебрался в твою квартиру. Каноник не возмущался, не клял судьбу, он обвинял в случившемся одного себя.

— Сколько я заработаю?

— От двух до пяти. Инспектор Лапуэнт допросил тебя?

— Да. Он записал все, что я ему рассказал.

Раздался телефонный звонок.

— Алло! Комиссар Мегрэ слушает.

Он слушал, нахмурив брови.

— Повторите фамилию, пожалуйста.

Он подвинул к себе блокнот и записал: «Ляшом».

— Набережная де-ля-Гар?.. В Иври? Хорошо… Врач уже прибыл?.. Констатировал смерть?..

Каноник сразу отодвинулся на второй план, и казалось, что он сам это почувствовал: он поднялся с места, не ожидая разрешения.

— Я полагаю, у вас есть другие дела…

Мегрэ обратился к Лапуэнту:

— Отведи его в камеру, а сам немедленно отправляйся спать!

Мегрэ открыл шкаф, чтобы взять пальто и шапку, но внезапно повернулся и протянул руку толстяку с розовыми щеками.

— Не наша вина, старик.

— Я знаю.

Мегрэ не надел шарфа. Проходя через комнату инспекторов, он позвал Жанвье, который только что пришел и был еще свободен.

— Пойдешь со мной.

— Хорошо, патрон.

— А ты, Люка, позвони в прокуратуру, На набережной де-ля-Гар, в Иври, убит человек выстрелом в сердце. Его фамилия — Ляшом. Кондитерская фабрика Ляшом…

Это имя напомнило ему детство, проведенное в деревне. В то время во всех полутемных деревенских лавчонках, где рядом с овощами продавались галоши и литки, всегда можно было найти обернутые в целлофан пачки печенья с этикеткой «Кондитерская фабрика Ляшом». Там было и сухое печенье «Ляшом», и вафли «Лящом», впрочем, и то и другое имело одинаковый картонный привкус.

С тех пор он никогда не слышал этого имени и не видел картинок, на которых был изображен мальчуган с чрезмерно красными щеками, с идиотской улыбкой, поглощающий вафли «Ляшом». И только изредка в какой-нибудь заброшенной деревне можно было еще встретить эту фамилию, написанную полустертыми буквами на старой кирпичной стене.

— Предупреди оперативный отдел.

— Хорошо, патрон.

Люка снял телефонную трубку. Мегрэ и Жанвье спускались по лестнице.

— Возьмем машину?

Утренняя меланхолия Мегрэ совершенно рассеялась в привычной атмосфере уголовной полиции. Будничные заботы заполнили его мысли, ему было некогда задумываться о своей жизни, решать личные вопросы.

Воскресенье — опасная вещь и даже вредная! В машине он закурил трубку, которая снова обрела привычный вкус, и спросил Жанвье:

— Ты слышал о бисквитах «Ляшом»?

— Нет, патрон.

— Ясно. Ты слишком молод!

А может быть, их просто никогда не продавали в Париже? Существует множество изделий, которые производят специально для провинции. А бывает, что вещи, совсем вышедшие из моды, продолжают изготовлять для определенной клиентуры. Он вспомнил о знаменитых во времена его молодости аперитивах, нынче их можно найти только в заброшенных трактирах, стоящих далеко от больших дорог.

Переехав через мост, они не смогли сразу свернуть на набережную из-за одностороннего движения, и Жанвье пришлось изрядно покрутиться, прежде чем они снова выехали к Сене напротив Шарантона. На той стороне был ясно виден старый винный рынок, а левее — железнодорожной мост, на который медленно взбирался поезд.

Там, где некогда стояли редкие особняки, высились теперь шести-семиэтажные доходные дома, в нижних этажах которых разместились магазины и бистро. И все же то там, то здесь еще виднелись пустыри, мастерские, несколько одноэтажных домишек.

— Какой номер?

Мегрэ ответил, и они остановились перед домом, который некогда выглядел богатым. Трехэтажный особняк, сложенный из камня и кирпича; позади него высилась огромная труба, напоминающая фабричную. Около ворот стояла машина. Полицейский агент прохаживался взад и вперед по тротуару. Трудно было определить, находится этот дом в Париже или уже в Иври. Очевидно, именно эта улица и была границей, отделяющей пригород от столицы.

— Здравствуйте, господин комиссар. Вас ждут наверху. Калитка не заперта.

Ворота, выкрашенные в зеленый цвет, казались очень большими. Мегрэ и его спутник вошли в узкую калитку и сразу же очутились под сводами, похожими на своды уголовной полиции, только с той разницей, что здесь туннель заканчивался двумя дверьми с облезлыми матовыми стеклами. Одно стекло было выбито и заделано куском картона.

Здесь было холодно и сыро. Мегрэ не мог сразу решить, в какую из дверей войти. Наконец он выбрал правую и, по-видимому, не ошибся, потому что перед ними открылось нечто вроде холла с широкой лестницей, идущей вверх.

Стены, некогда белые, давно пожелтели и были покрыты коричневыми потеками. Штукатурка потрескалась и во многих местах отвалилась большими кусками. Первые три ступени были из мрамора, остальные деревянные, давно не мытые, они громко скрипели под ногами.

Кто-то стойл наверху. Молодой человек с усталым лицом смотрел на них, перегнувшись через перила. Как только Мегрэ вступил на площадку второго этажа, он представился:

— Легран, секретарь комиссариата Иври… Наш комиссар ждет вас…

И снова холл; выложенный мраморными плитами, окна без штор, за которыми видны Сена и дождь.

Дом оказался громадным, с широкими коридорами, по обеим сторонам которых шли двери, как в административных зданиях, и везде тот же запах очень старой пыли.

В конце какого-то узкого коридора секретарь свернул налево и, постучав в дверь, сразу же открыл ее. Они очутились в темной спальне, освещенной тусклой электрической лампочкой.

Окно спальни выходило во двор, и сквозь посеревшую от пыли муслиновую занавеску была видна труба, которую Мегрэ заметил еще с улицы.

Он был шапочно знаком с комиссаром района Иври, который не принадлежал к его поколению и, должно быть, поэтому пожал ему руку с преувеличенной почтительностью.

— Я прибыл немедленно… сразу же после телефонного звонка…

— Доктор уже уехал?

— У него был срочный вызов. Я не считал необходимым его задерживать, так как с минуты на минуту должен появиться судебно-медицинский эксперт.

Убитый лежал на кровати. Кроме полицейского комиссара, в комнате никого не было.

— А семья?

— Я отправил их в гостиную, возможно, они разошлись по своим комнатам. Я думал, что вы предпочтете…

Мегрэ вынул из кармана часы. Было без четверти десять…

— Когда вас вызвали?

— Приблизительно час тому назад. Я только что вошел к себе в кабинет, как позвонили моему секретарю и просили меня приехать сюда.

— Вам известно, кто звонил?

— Да. Брат покойного, Арман Ляшом.

— Вы его знаете?

— Только по имени. Он иногда заходил в комиссариат, чтобы заверить подпись или для других формальностей. Это люди, которых не замечаешь…

Эта фраза поразила Мегрэ: «Люди, которых не замечаешь».

Он понял, что хотел, сказать комиссар, потому что этот дом, так же как этикетки кондитерской Ляшом, казались чем-то бесконечно старомодным, совершенно чуждым современному миру.

Мегрэ давным-давно не видел такой спальни, сохранившей во многих мелочах облик прошлого столетий. В ней даже стоял умывальник с ящиками, облицованный серым мрамором, с фаянсовым тазом и таким же кувшином, украшенным крупными рисунками цветов, с мыльницами и подставкой для гребня из того же фаянса.

Сама по себе мебель, возможно, и не была уж такой безобразной; Некоторые предметы могли бы даже высоко оценить на аукционах или в антикварных магазинах, но все в целом производило впечатление чего-то мрачного, тоскливого, бесконечно угнетающего.

Казалось; что когда-то, очень давно, жизнь в этой комнате остановилась, не жизнь человека, лежащего на кровати, а жизнь всего дома, всего этого; мира, и сама фабричная труба, видневшаяся в окно, с выложенной на ней коричневыми кирпичами огромной буквой «Л» была нелепой и такой же безнадежно устарелой.

— Имело место ограбление? Ящики стола были выдвинуты. У распахнутой дверцы шкафа валялись на полу галстуки и белье…