Герман Вук - Внутри, вовне

• Название: Внутри, вовне
• Автор: Герман Вук
• Издательство: Феникс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1999
• ISBN: 5-222-00747-2

Имя Германа Вука достаточно хорошо известно как зарубежному, так и российскому читателю.

Книга «Внутри, вовне», написанная автором в 1985 году, впервые публикуется в России. Как и прежние произведения талантливого еврейского писателя, книга пронизана всепоглощающей любовью к человеку, Родине, духовным ценностям еврейского народа.

В каждой строке чувствуется тонкий психолог, наблюдательный и умудренный жизнью человек, мастерски владеющий словом.

Книга написана легким, сочным и вместе с тем увлекательным языком, захватывает читателя уже с первых страниц этого незаурядного произведения.

Нет сомнения, что выход романа на русском языке станет заметным событием в литературе и доставит огромное удовольствие всем, кто раскроет эту замечательную книгу.

---

Бэй-риджская квартира дяди Яиля наводила на нас жуткую тоску. Визиты к нему тянулись нескончаемо, и разговоры перемежались долгими-долгими паузами. Две дочери дяди Яиля были костлявые скучные девочки, которые ни во что не хотели играть и только мрачно сидели, болтая ногами. Очень они были странные, эти девочки. Не знаю, что сталось с младшей, а старшая, более костлявая — Эвелин, — когда выросла, помешалась на певце Руди Валли. Дядя Яиль много об этом рассказывал. Эвелин несколько лет сидела, запершись у себя в комнате, слушала пластинки Руди Валли и писала ему длинные письма. Дяде Яилю и его жене туго пришлось в эти годы, когда они денно и нощно вынуждены были слушать из-за стены то ансамбль «Коннектикутских янки», то песню из фильма «Бродяга-любовник» и оставлять у нее под дверью подносы с едой, а она только и делала, что огрызалась на родителей да вручала им горы конвертов с письмами, адресованными Руди Валли. Затем кто-то создал в Бэй-Ридже клуб поклонников Руди Валли, и это было для всех облегчением. Эвелин вышла из своей комнаты, да и вообще ушла из этой квартиры. Она стала стенографисткой, поселилась одна и ни с кем не общалась, кроме членов клуба поклонников Руди Валли; потом она переехала в Сан-Франциско, и семья потеряла ее из виду. Почему она уехала в Сан-Франциско, я не знаю. Может быть, там была общенациональная штаб-квартира поклонников Руди Валли.

Теперь я понимаю, что судьба наших бэй-риджских родичей — это результат бедности и несбывшихся мечтаний. Починка часов интересовала дядю Яиля не больше, чем дядю Йегуду — торговля виктролами. Мама, наверно, права, когда говорит, что дяде Яилю следовало бы стать одним из «клей-кодеш» — «священных сосудов», — то есть раввином, или ша-месом, или кантором, или директором еврейской школы, или кем-нибудь в этом роде.

Но почему же он им не стал? Этот холст мне уже не вскопать. Я понятия не имею, почему дядя Яиль так упорно продолжал заниматься часовым ремеслом, пока у него вконец не испортилось зрение, после чего он работал ночным сторожем; или почему в последние годы своей жизни он все-таки стал одним из «клей-кодеш» — служкой в консервативной синагоге в Лос-Анджелесе. Он все еще помнил всю Тору наизусть, и он с детства был отличным чтецом, так что в синагоге он делал вид, что читал текст по священному свитку. Никто ничего не замечал, и некоторое время ему это сходило, но потом он совсем ослеп, и на этом все кончилось. Тору положено читать, а не декламировать на память. В это время у меня уже были кое-какие связи в Голливуде, и я устроил дядю Яиля в еврейский дом для слепых в Лос-Анджелесе.

Когда я в последний раз его там навестил, он лежал навзничь на кровати, слепой, всеми забытый, ко всему безучастный. Его лицо на мгновение озарилось улыбкой, когда я взял его за руку и сказал ему, кто я такой. В нашей бессвязной беседе я мимоходом упомянул, что изучаю Талмуд. Его губы искривились в жалостливой улыбке, и он слабым голосом процитировал: «Тора ищет свою старую обитель». Затем он что-то прошептал — я не расслышал что. Я нагнулся к нему и попросил его повторить.

— Поговори со мной на иврите, — выдохнул он.

Иврит не моя стихия, но я справился. Не помню, что именно я сказал. Он кивнул, и на его иссохшем лице засветилось удовольствие. Он поправил какую-то мою грамматическую ошибку и пробормотал:

— Мне читали газету, и там о тебе была статья. Ты знаменитый юрист.

— Не такой уж знаменитый, дядя Яиль.

— Очень удачливый. Купаешься в деньгах.

— Ну, как сказать… Живу, не жалуюсь.

Он прикусил вставными зубами нижнюю губу, поднял ко мне свои незрячие глаза и сказал шепотом:

— Так теперь сделай что-нибудь для нашего еврейского народа.

Это было сразу после победы Израиля в Шестидневной войне. Я тогда собирался вместе с семьей поехать в Израиль, посмотреть на Стену Плача, на гору Синай и так далее. Мне казалось, что «наш еврейский народ» превосходно справляется и без меня. Я не ответил. Позднее, когда я серьезно занялся делами Объединенного еврейского призыва и сотни раз давал себе зарок как можно скорее развязаться с ним, я вспоминал эти последние слова, которые сказал мне дядя Яиль. Всю жизнь он тратил свои слабые силы на то, чтобы бежать от «нашего еврейского народа», а оказалось, что это был бег на месте.

Таково было влияние Гаскалы на мою «мишпуху». Гаскала прервала длинный род раввинов Мосейзонов на реб Исроэле-Довиде и его «Башне Давида»: где-то в мире еще, наверно, хранятся десять-пятнадцать экземпляров этой книги. Один из великих «маскилов» на склоне своих дней сказал: «Мы хотели бежать от иешив и вырастить поколение свободомыслящих, а вырастили поколение невежд». Этого «маски-лы», наверное, не могли предвидеть.

И, однако же, Гаскала была неизбежна. Это был чертовски сильный водоворот в культуре, и в этом водовороте закрутило дядю Яиля. Одно дело было, когда папа приехал в «а голдене медине» и стал пробиваться в жизни, забыв обо всех интеллектуальных проблемах смены культур. И совсем другое дело, когда в Америку приехал дядя Яиль — мыслитель, сын «Башни Давида». Он должен был думать о том, в чем счастье для нашего народа. Это потребовало жертв, и он предпочел ослепнуть за починкой часов.

* * *

Долгая поездка из Бэй-Риджа в Бронкс заканчивалась, машина останавливалась. Папа протягивал руку на заднее сиденье и встряхивал нас, чтобы разбудить.

— Вот мы и дома!

Это, наверно, самые сладостные слова в человеческом языке — после слов «Я тебя люблю»: по крайней мере, так они звучали для меня после зеленовато-белого света фонарей Бэй-Риджа и долгой дремотной поездки в машине. Зеленоватобелого? Да, уличные фонари в Бруклине в те годы действительно светились причудливым зеленовато-белым светом. Должно быть, это были еще газовые фонари. Это холодное сияние в темноте я помню лучше, чем что-либо другое о Бэй-Ридже, и теперь вы понимаете, почему я подумал об этом и потащил вас туда. Поль Франкенталь.

Глава 15 Розалинда Кац и Ку-ку-клан

Каким образом я впервые узнал о Ку-ку-клане? Опять же от Поля Франкенталя. Так мы произносили это слово на Олдэс-стрит. Ку-ку — два смешных слова. Но Ку-ку-клан — это было нечто такое, что вовсе не вызывало смеха. До сих пор у меня проходит холодок по спине, когда я пишу это слово.

Я смутно вспоминаю, как однажды, собравшись в сумерках на пустыре, мы пекли на костре картошку, и Поль Франкенталь — наш злой гений — нагнал на нас страху, предупредив нас, что мы должны съесть картошку и убраться с пустыря засветло — до того, как нас тут застукает Ку-ку-клан. Конечно, он имел в виду Ку-клукс-клан. Он был большой мастер подхватывать от взрослых какие-то намеки на суровую правду жизни и преподносить их в таком виде, что у нас поджилки тряслись.

Как рассказал Поль Франкенталь, Ку-ку-клан — это бандитская организация хриштов, расплодившаяся по всей Америке; члены Ку-ку-клана закутываются в белые простыни и напяливают на головы белые остроконечные капюшоны, чтобы походить на призраков. Иногда они ездят на лошадях. Но главное — это то, что они ненавидят евреев. При свете пылающих крестов они убивают и подвергают страшным пыткам тех евреев, которых им удается поймать. Эта информация так нас ошарашила, что раз в жизни мы усомнились в правдивости Поля Франкенталя и обвинили его в том, что он слышал звон, да не знает, где он. Что до меня, то я был уверен, что он заливает, хотя у меня вся кровь застыла в жилах, когда я представил себе банду призраков, скачущих верхом и убивающих евреев. Мы все в один голос сказали Полю Франкенталю, что все это — «бушва» — то есть то, что по смыслу, хотя и не по семантике, означает примерно то же, что «бред сивой кобылы».

— Ладно, — сказал Поль Франкенталь. — Не верите — поглядите сами.

И он повел нас на Южный бульвар.

— Вот!

Там висела афиша нового фильма, который должен был скоро пойти в «Бульваре» — самом большом кинематографе нашего района, на афише была в красках изображена толпа всадников, скакавших куда-то ночью на фоне огромного горящего креста; они были в белых балахонах и остроконечных капюшонах. На плакате не хватало только еврейских жертв: видимо, их пока что еще не схватили, но как раз за ними, наверно, и охотились всадники.

— Ну, что, бушва? — язвительно спросил Поль Франкенталь.

Не помню, как назывался этот фильм, я его так и не посмотрел. Да я бы и не решился на него пойти, даже если бы меня в кинематограф пустили даром. Никакой фильм с вампирами не мог бы меня так напугать.

Стало быть, жуткое франкенталевское откровение подтвердилось. Ку-ку-клан существовал. Про него даже сделали фильм. Теперь хришты уже были не смешными и жалкими существами из франкенталевских похабных песенок и анекдотов. Они стали Врагом. И отличаться от них, быть евреем было теперь уже не самым естественным состоянием в мире — теперь это означало быть объектом ненависти, добычей, за которой охотятся, притом без всякой видимой причины. Хотя первое потрясение со временем поутихло, все мое детство прошло под тенью страха перед Ку-ку-кланом. Во время президентских кампаний 1924 и 1928 годов вопрос о Ку-клукс-клане стал одним из пунктов предвыборной борьбы, и в эти годы газеты помогли мне понять, чем именно пугал нас Поль Франкенталь. Со временем я и мои друзья начали даже отпускать шутки насчет Ку-клукс-клана и антисемитизма. После того как в Германии пришел к власти Гитлер, я в своей юмористической колонке, которую в студенческие годы писал для нашей университетской газеты, придумал и напечатал, как мне казалось, очень смешной заголовок, который мне вовек не забыть: