Коллектив авторов - Поляна №3 (9), август 2014

• Название: Поляна №3 (9), август 2014
• Автор: Коллектив авторов
• Издательство: Русская редакция
• Жанр: Поэзия
• Год: 2014

И во всемирной летописи человечества много есть целых столетий, которые, казалось бы, вычеркнул и уничтожил как ненужные. Много совершилось в мире заблуждений, которых бы, казалось, теперь не сделал и ребенок. Какие искривленные, глухие, узкие, непроходимые, заносящие далеко в сторону дороги избирало человечество, стремясь достигнуть вечной истины, тогда как перед ним весь был открыт прямой путь, подобный пути, ведущему к великолепной храмине, назначенной царю в чертоги! Всех других путей шире и роскошнее он, озаренный солнцем и освещенный всю ночь огнями, но мимо его в глухой темноте текли люди. И сколько раз уже наведенные нисходившим с небес смыслом, они и тут умели отшатнуться и сбиться в сторону, умели среди бела дня попасть вновь в непроходимые захолустья, умели напустить вновь слепой туман друг другу в очи и, влачась вслед за болотными огнями, умели-таки добраться до пропасти, чтобы потом с ужасом спросить друг друга: где выход, где дорога? Видит теперь все ясно текущее поколение, дивится заблужденьям, смеется над неразумием своих предков, не зря, что небесным огнем исчерчена сия летопись, что кричит в ней каждая буква, что отвсюду устремлен пронзительный перст на него же, на него, на текущее поколение; но смеется текущее поколение и самонадеянно, гордо начинает ряд новых заблуждений, над которыми также потом посмеются потомки.

---

Крысенок еды не тронул. Он просто наблюдает за людьми, решил я, и отважился подойти к трещине.

– Здравствуйте, – начал я вежливо и издалека, – вы не находите, что сегодня – прекрасная погода?

– Угу, – согласился крысенок, – ничего погода. Теплая. Но вообще-то вы зря так. Я же крыса. А крысы не разговаривают.

– Но вы-то говорите, – сказал я.

– Да, – согласился он, подумав, – просто я – необычная крыса.

– А какая же вы крыса?

– Говорю же, необычная.

– Понятно, но – чем необычная?

– Я – фантазер, – торжественно сказал крысенок и спросил: – хотите сигарету?

– Да. Благодарю вас.

Видимо, поняв, что просто так от меня не отделаешься, крысенок взмахнул рукой:

– Проходите.

Я залез в трещину на асфальте. Там было уютно.

– Иногда трубы с горячей водой прорывает, и тогда я принимаю ванны, – сообщил мне крысенок-фантазер.

– Да, я тоже очень люблю горячие ванны. Но вот вы…

– Напрасно люди считают нас нечистоплотными животными. Да и вообще, нет ничего глупее ненависти людей к крысам.

– Почему вы так думаете? – вежливо спросил я.

– Мы не причина, а следствие. Вы мусорите, и от этого заводятся крысы, – объяснил крысенок, – так кто же заставляет вас сваливать у домов кучи мусора?

Мне нечего было возразить. Мы помолчали. Крысенок смотрел на мир.

– Скажите, – снова спросил я, – почему вы все время смотрите на мир?

– Видите иву? Я ее придумал еще зимой. Весной она выросла. Потом я придумал листья, и они появились.

– А сейчас что вы придумываете?

– Ветер, который шевелит листья, – видите?

Ветер действительно появился.

– А все, что вы придумываете, появляется на самом деле?

– Пожалуй, да, – поразмыслив, ответил крысенок-фантазер.

– И что же еще вы придумали?

– Да, пожалуй, все.

Оказалось, крысенок придумал многое. Он придумал… Кишинев, район Ботаника, улицу Воссоединения, дом номер 19 по этой улице, все его девять этажей и сто четырнадцать окон с этой стороны и девяноста семь – с той.

Крысенок придумал голубей, топчущихся на крыше этого дома, иву, которая растет у второго подъезда, деревянные двери в подъездах дома, полусодранные объявления о продаже квартир на этих дверях.

А еще – дыры в асфальте, лужу у четвертого подъезда. Потом он придумал лавочки у дома, и стол между ними, мужчин, которые играют в карты за этим столом днем (карты он тоже выдумал), старушек, сидящих по вечерам на лавочках, и детей, которые играют в песочнице, тоже выдуманной крысенком. Он придумал меня и придумал, что мне хочется курить.

А еще он придумал, что я все это написал, и вас, и то, что вы читаете то, что он придумал.

Морской этюд

По утрам в комнате было так тихо, что они чувствовали дыхание мертвых. А когда и дыхание умолкало, становились слышны голоса. Мертвые перешептываются, говорил он женщине. Но та никогда ничего не слышала – возлежа на рваной простыне, накинутой на пружинную сетку железной кровати, она хранила величественный покой в приподнятых уголках губ и спутавшихся после любви волосах. Иногда мужчина случайно забывал в них поцелуй, и тот перебирал каждый волос ее прически.

Ночью в деревянном домике было холодно – они заворачивались в жесткое одеяло, такие называют солдатскими, как в спальный мешок. Один раз за две недели пошел дождь, пришлось подставить тазик, чтобы пол не намок от воды, но он все равно намок. В доме пахло морем. Было оно совсем неподалеку – сразу за домом начинался дикий пляж, поросший низким кустарником, и он любил представлять, как выглядели эти места лет триста назад. О чем ты думаешь? – спрашивала она его в такие моменты, но мужчина не отвечал, потому что и сам не мог точно ответить. О том, как люди, еще не научившиеся шить себе одежду, ходят по кромке пляжа и собирают раковины, они вот за тем изгибом берега, и мы сейчас с ними столкнемся?

Волны здесь были совсем маленькими, и за те две недели, что они прожили у моря, песчаная коса подползла к берегу на три-четыре метра. Он ловил на косе креветок, иногда нырял, но море так волновалось, что под водой можно было увидеть лишь песчаную муть и, только вплотную приблизившись, лица других ныряльщиков. Даже в солнечную погоду.

Когда он в первый раз заплыл на косу ловить креветок, – а у берега их почти не было, – погода начала портиться. Минут через десять пошел дождь, но вода в море была теплой, как его кожа, и поэтому он не вернулся, а пошел по косе дальше. Иногда его ноги словно что-то покусывало, и мужчина понял – это жесткие панцири креветок, поднятых из песка его тяжелыми шагами. Как раз над косой остановилась туча, и он увидел, что женщина поднялась с покрывала – она лежала на пляже даже в сильный ветер, словно сама была частью этих песков, поросших кустарником, – и стоит у берега, держа в руках сандалии. Он крикнул ей, что все нормально и дождь скоро кончится, и он побудет еще на косе. Он не разглядел, кивнула она или нет, но женщина пошла обратно и легла на покрывало. Несколько минут он смотрел на нее, а потом снова опустил сачок в воду и стал вести им за собой. Сачок был слишком большой, своего он не захватил, а этот оставили люди из соседнего домика, уехавшие пораньше, потому что не дождались солнечной погоды. Наловив где-то полкилограмма мелких креветок, он ссыпал их в целлофановый пакет, завязал и поплыл к берегу, держа пакет с сачком в левой руке и подгребая правой. Несколько креветок шмыгнули в дыру пакета, но ему не было жалко, наоборот. Ему было жаль тех креветок, что не выбрались обратно в море, но он плыл к берегу, зажимая пакет в левой руке, потому что женщина любила креветок.

Вернувшись в дом, он перелил воду с креветками из пакета в таз, чтобы потом сварить их, а женщина сняла с себя купальник, выжала и повесила на веревку, натянутую под потолком в углу комнаты.

Женщина была маленькая, с длинными волосами, и когда она, сидя над ним, набрасывала на их лица волосы, они оказывались словно бы веще одном маленьком доме, в щели которого заглядывал любопытный свет. У нее была смуглая кожа, ясный взгляд, лицо тринадцати лети ей девочки и тело взрослой женщины. Она любила море, креветок, ветер на пляже, любила его и кормила бездомных собак, побиравшихся в этом пустынном лагере отдыха на побережье Черного моря, отчего он любил ее каждый день еще больше, хотя, казалось, больше уже некуда. Е[о все равно, сегодня – больше, думал он, ныряя, чтобы посмотреть, как под водой крутятся спирали песка, да, еще больше, и выныривал, чтобы взглянуть теперь на нее – далекую и очень маленькую на пляже.

Собак она нашла на третий день их отдыха, когда они возвращались из столовой, где кормили непритязательно, но порции давали большие, и им это нравилось, потому что они часто были голодны. Два щенка – рыжий и черный, и мордочки у них были потешные, когда он фотографировал их на руках своей женщины. Он не позволял ей кормить щенков чаще двух раз в день, потому что знал – скоро они уедут, и если щенки не научатся добывать себе пропитание, то погибнут зимой, когда в санатории не будет отдыхающих.

Фотографировал он лучше нее, поэтому сам почти не снимался, и они потратили четыре пленки на тридцать шесть кадров. Он часто думал, что, когда вернется в город, выложит снимками пол, и у них снова будет один день моря. Вот она просыпается, лежит, улыбаясь ему – выходит из дома – останавливается у дерева, накинув на плечи свитер, потому что утром еще прохладно – сидит на корточках, разглядывая чайку, которая осторожно подбирается к куску хлеба, оставленному кем-то на пляже – стоит в море, подняв плечи, словно просит о чем-то у неба – глядит во тьму. Эту, последнюю фотографию, он снял ночью, когда не было даже луны. Они вышли на пляж – позади горели огни санатория, а перед ними было еще несколько метров песка и едва слышное темное море, которого они, впрочем, не видели. Страшно, сказала она, и даже вспышка фотоаппарата ничего не изменила, только осветила на миг ее, словно она была во тьме, и только во тьме, и не было ни моря, ни песка, только она да отсутствующий свет. Им показалось, что море вот-вот начнет наступать, и они не заметят, как вода покроет всю землю, – поэтому они пошли прочь от моря, держась за руки, и он понял, что сдерживает себя, чтобы не побежать.

Ну, а в остальном все было прекрасно. Они хорошо ели и даже готовили себе еду в кастрюле, варили ее электрическим кипятильником, а на рынке, куда надо было идти два километра от базы, он покупал пиво «Золотой фазан». Когда мужчина ловил слишком много креветок, то они делились ими с соседями – молодой семьей с двумя детьми. После того как пошли дожди, семья уехала, оставив им несколько мелких, но очень сладких арбузов, и, прощаясь, он подумал, что где-то видел этого молодого парня, уже обзаведшегося женой, детьми и машиной. Но передумал спрашивать.

Они пошли на пляж, а когда вернулись – обнялись. Каждый почувствовал песчинки на коже другого: посмотрев ей в глаза, он почему-то подумал, что у нее испуганный взгляд, но это, конечно, было не так.