Юрий Козлов - Кайнокъ

• Название: Кайнокъ
• Автор: Юрий Козлов
• Издательство: Анна Поом и К
• Жанр: Полицейский детектив
• Год: 1993
• ISBN: 5-85363-010-5

Повесть лауреата литературного конкурса МВД и Союза писателей СССР Козлова Ю. Я. рассказывает о работе милиции в годы Отечественной войны. Книга занимательна, имеет все классические признаки детектива, а сверх того исполнена мастерски. Два местных и московское издания разошлись в восьмидесятые годы, минуя прилавки магазинов. Автор и издательская фирма «АннаПоом и К°» обещают читателям, как взрослым, так и подросткам, истинное удовольствие от чтения повести.

---

Провела по глазам платочком.

— О чем вы говорите, Ирина Петровна? Я не знаю ничего.

— Это почти четыре года назад… Он в горотделе работал. Расписали ему письмо: прораб такой-то злоумышленно отступил от проекта, чем создал угрозу… И так далее. Михаил вызвал того прораба повесткой. Тот пришел. Но перед столом, рта не раскрыв, схватился за сердце и упал… Пока врача звали, пока врач пришел, прораб тот умер… Михаил часто потом говорил, что в случае с ним и прорабом — целое явление, за которое помянут нас, то есть вас, помянут лихом. И мучился… Господи, да что я в самом деле?

На ее щеках заблестели бороздки от слез.

— Думаете, легко жить с такими мыслями?.. А теперь и мертвому нет покоя.

Глава тридцать восьмая

Вокруг могилы возвели ограждение из кольев и трех больничных простыней. Перед ширмой снаружи — столик для Ирины Петровны. На него поставили маленькую керосиновую лампу, положили стопку бумаги, сверху плоский камень, на случай, если сорвется с гор внезапный ветер. Геннадий Львович самолично принес из отдела крашеный табурет, самолично разровнял площадку под него, установил у стола. При Ирине Петровне — Варвара. Для компании. Для смелости.

— По местам, товарищи.

Брюсов и Козазаев с облегчением уходят в темноту. Им по-ручен внешний караул, чтоб не подпустить посторонних. Пирогов и двое рабочих известкового карьера входят внутрь ограждения. Старики — понятые — и Бобков остаются на линии входа. Чтоб не толкаться, не мешать.

Корней Павлович высвечивает табличку на обелиске со звездой. Приглашает рабочих, а затем и понятых прочесть фамилию на ней. Старики по очереди подходят, склоняются к обелиску, подтверждают: Ударцев.

— Пишите: Ударцев эМ эС, — говорит Пирогов точно в пространство, точно обращаясь к неярким, нечастым звездам.

После этого рабочие принимаются разрывать яму. Сначала осторожно, уважительно, что ли, опасливо ли — дело-то непривычное, прямо-таки не христианское, но скоро, освоившись, налегают без оглядки, кряхтят, крякают. Только камень звенит под лопатами.

Могилы в Ржанце неглубокие роют. После полутора метров сплошной песчаник лежит. Потому, только вошли мужики в роль, показалась крашенная марганцовкой широкая доска. Война на западе идет, а в Сибири не найти кумача, чтоб с почестями, как положено…

Пирогов стоит сбоку от рабочих, диктует через простыню. Ирина Петровна записывает столбиком:

24 часа 44 мин. Показалась крашеная доска. Длина доски 190 см. Ширина — 34 см.

24 часа 51 мин. Расчищены боковины крышки гроба.

24 часа 57 мин. Подведены веревки под гроб.

1 час ночи. Гроб установлен на табуреты.

1 час 3 мин. Снята крышка. Запах гниения.

1 час 7 мин. Оба понятые подтверждают, что в гробу находится тело мужчины в форме старшего лейтенанта НКВД. И тот и другой свидетельствуют наличие вихра-зализа справа вверх ото лба. И тот и другой уверяют, что знали человека, чье тело предъявлено им. Это — бывший начальник РОНКВД Ударцев Михаил Степанович.

1 час 11 мин. Пирогов К. П. разъясняет понятым их право присутствовать при всех действиях следователя и делать заявления по поводу тех или иных его действий. Кроме того, им разъяснена обязанность понятых удостоверить своими подписями факт, содержание и результаты эксгумации.

1 час 17 мин. Судмедэксперт Бобков и санитар подходят к гробу, становятся с двух сторон против головы.

— Не могу… Не могу больше, — шепчет Ирина Петровна. За тонкой хлопчатобумажной ширмой в желтом свете ламп движутся кособокие черные тени, неожиданно холодно звякают инструменты.

— Погуляйте… Идите… — говорит Варвара. — Я запишу.

У самой Варвары глаза испуганные, но сухие. Движения преувеличенно решительные. Она то прикасается к стопке бумага, то к ручке, то к стеклянной чернильнице «непроливашке», будто не доверяет глазам своим иначе, как пощупав каждую вещь, предмет на столе, то вдруг оправляет на себе безукоризненно сидящую форму. И волнуется, и боится, и не хочет признаться в этом.

— Господи… — Ирина Петровна идет в темноту.

Бобков под внимательным взглядом Пирогова и понятых диктует неторопливо, будто рассуждая сам с собой:

— Правая височная кость пробита и, думается, раздроблена… Пробита и раздроблена… Волосы у входного отверстия… размозжены… Повторяю, размоз-жены… Часть их вырвана с корнем и утоплена… Утоплена в ране… Да-с, да-с, да-с! Запишите, это очень важно: волосы не опалены. Не опалены. Нет копоти на коже. Копоти… Корней Павлович, — Бобков распрямляется, ищет глазами Пирогова, тотчас упирается в него. — Корней Павлович, вокруг раны отсутствует копоть, следы порошинок и металлических частиц. Хотите убедиться.

Пирогов морщится, мотает головой: нет-нет, должен был обозначать этот знак. Бобков принимает его, снова склоняется к телу.

— Вы говорите, копоть, порошинки… Может, темновато немного? — спрашивает с запозданием Корней Павлович. — Одна лампа хорошо, две — лучше.

— Лакассань при свечах обогатил наше ремесло.

Пирогов согласно кивает, хотя впервые слышит о каком-то Лакассане, дважды повторяет незнакомое имя, чтобы при случае полюбопытствовать у медиков или заглянуть в энциклопедию.

— Отсутствие копоти, следов порошинок и металлических частиц свидетельствует, — учительски выговаривая слова, продолжает Бобков, — свидетельствует о том, что выстрел был произведен не в упор, а с расстояния не менее десяти метров.

— Почему именно десять метров? Почему не пять?

— Именно с десяти метров ни порошинки, ни металлические частицы, содержащиеся в порохе, не долетают до цели. С пяти — их можно было бы обнаружить.

— Но, может, их смыло? Залило кровью? — На душе у Пирогова совсем скверно. Подтверждается худшее предположение, и нельзя безоглядно увлечься им.

— Это невозможно, Корней Павлович. Следы порошинок остаются навечно. Синими крапинками. Да ведь и ожога эпидермиса нет. Ожога раскаленными газами из ствола, поднесенного близко.

— Да, — соглашается Пирогов, хотя и не совсем представляет, как эти ожоги должны выглядеть и что такое эпидермис, о котором еще предстоит кого-то расспросить. — Продолжайте.

— Слепое пулевое ранение. Слепое. Пуля осталась в теле. Тому существуют объяснения. Кинетическая энергия пули была слаба. Либо выстрел произведен с очень большого расстояния и скорость полета пули начала снижаться, или патрон утратил первоначальное качество, что не удивительно для боеприпасов из долговременных арсеналов. Да-с, да-с! Именно, арсеналов.

Ну конечно ж, из арсенала, из долговременного. «Кайнокъ». «Кайнок-17». Время выпуска — семнадцатый год. Русско-американская фирма.

«Кайнокъ» в сейфе Ударцева, на чердаке у Сахарова. Целая обойма под кедром на Элек-Елани. Все из одного склада.

— Вы можете извлечь пулю?

— Ради бога. Но не будем торопиться. В свое время.

Бобков выбирает из разложенных на табурете инструментов длинную спицу — щуп. Пирогов отворачивается. Оглядывается, будто убеждается, нет ли посторонних поблизости, а на самом деле не зная куда деться, куда бежать.

— Поищем направление. — Бобков расставляет ноги для большего упора, держит щуп двумя руками — наперевес, но не бьет с маху, а осторожно направляет его в рану: да-с, да-с, да-с… Так осторожно, будто боится разбудить прикосновением спящего. Но Пирогов догадывается, живо представляет, как это должно быть больно: спицу воткнуть в голову. Мышцы лица его напрягаются, морщинят кожу у глаз и рта. — Корней Павлович, — говорит Бобков, распрямляясь и шумно выдыхая долго сдерживаемый воздух. — Вас не затруднит?

Пирогов как на ходулях подходит к нему, стараясь не вдыхать смрад, воротит нос за загородку. Краем глаза он видит блестящий упругий конец щупа, торчащий из оплывшей, растрепанной, как капустный кочан головы. Нет Михаилу покоя и после смерти. За какие грехи земные, за какие тяжкие?

— Пуля вошла за правым ухом и остановилась в области лба над левым глазом, — учительски диктует Бобков. — Если бы господь бог создал наши головы по образу чемодана, то пуля прошла бы почти по диагонали. Взгляните, в этом легко убедиться.

Корней Павлович бросает короткий взгляд на изголовье гроба. Конец спицы хищно сверкает в свете лампы-десятилинейки. Все остальное бесформенно, цвета ночи. Вдруг вспоминается школьный гербарий с бабочками на булавках с ромбовидными гнутыми шляпками. Люди и бабочки! Люди и чемоданы! В чем их различие?

Отступив на свежий воздух, он достает крупную копию схемы, сделанной тогда на склоне: жирная точка — камень, огуречик — тело, палочка — вытянутая рука. В верхней части огуречика рисует прямоугольник. Чемодан так чемодан. Это даже удобно. Он соединяет два угла прямой линией. Пунктиром продолжает вниз и вверх. Пуля прилетела почти со спины. Выходит…