Александр Ежов - Преодолей себя

• Название: Преодолей себя
• Автор: Александр Ежов
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Короткие любовные романы
• Год: 1989
• ISBN: 5-289-00433-5

Повесть «Преодолей себя» посвящается партизанским разведчикам в годы Великой Отечественной войны. Через драматические обстоятельства познаются характеры героев, их выдержка и преданность Родине.

---

— Беги скорей! Спасайся! Беги!

И тогда она побежала, сначала вдоль улицы, в ту сторону, откуда только что пришли, и вдруг поняла, что туда бежать опасно. Но куда же? Где спасение? И как там Пауль? Мысли отрывочно раздваивались: то ли надо выручать Пауля, то ли бежать куда. Но раз он крикнул: «Беги!» — значит, надо бежать. Она бросилась к ближайшему дому, ноги почти не слушались. Боялась, что не выдержит напряжения и упадет. Сердце колотилось так сильно, что ей казалось, вот-вот разорвется.

Отперла калитку и оказалась во дворе. Поняла, что в дом стучаться бесполезно — никто не откроет. В огород вела дверца из штакетника, она открыла ее и побежала дальше. Ноги вязли в липкой грязи; прошлогодние грядки уже достаточно оттаяли. Миновав огород, оказалась на задах уже у другого дома, противоположной улицы. В нерешительности остановилась: куда бежать? Той, другой улицей? Но там могут оказаться враги. Возможно, фашисты подняли тревогу и начнут прочесывать все улицы. Она услышала снова выстрел. Кто стрелял? Пауль? Или кто другой?

Она поняла только одно: надо бежать, бежать как можно дальше от этого проклятого места. Ведь у нее ценные сведения для штаба фронта, она должна доставить все это по назначению. А Пауль? Как Пауль? Ужель погиб или схвачен и его повели на расправу? Может, вернуться и умереть вместе с ним? «Нет, нет, нельзя»,— решила мгновенно и побежала огородами как можно дальше. Перелезая через забор, ободрала ногу обо что-то острое и, почувствовав боль, на мгновение присела. Запыхавшись, едва переводила дыхание. Затем прошла еще метров сто, постояла, прислушалась. Кругом тихо, так тихо, что слышала, как все еще тревожно и гулко колотится сердце. «Нет, надо передохнуть, — подумала она. — Погони, кажется, нет». И опять с тревогой о Пауле: «Неужели пропал? Господи 6оже мой, что же делать? Надо как-то спасать его. Спасать... А может быть, уже убили? Был второй выстрел. Кто стрелял? В него стреляли или он прикончил фашиста и, возможно, тоже убежал? Где-нибудь рядом? Но ведь погони нет. Что же такое случилось? Скорее всего, взяли живым. Будут допросы, пытки, потом расстрел. От фашистов пощады не жди...»

Подумав об этом, она готова была сама пойти туда, где остался Пауль. И решила вернуться. Шла осторожно, часто останавливалась, прислушивалась. Стояла мертвая тишина, как будто и не было недавних выстрелов, как будто все это было во сне. Но где же Пауль? Что с ним? Как узнать? Ведь не пойдешь к фашистам и не спросишь. Она подошла к тому дому, где свернула на огороды, через заборчик посмотрела на улицу, на то место, где была схватка Пауля с фашистом. Но там никого не было — ни патрулей, ни прохожих. Кругом пустынно и мрачно, и ей казалось, что и сама она проваливается в эту черную бездну ночи. Постояв у забора несколько минут и убедившись, что на улице нет никого, решила пробираться огородами к тому дому, где жила Паня Кудряшова.

Шла огородами и, как ей показалось, заблудилась, точно в дремучем лесу: место было незнакомое. Решила выйти на улицу и посмотреть. Во дворе низенького деревянного дома на нее с лаем бросилась собака. Она замерла, минуты две стояла, не шелохнувшись, затем перелезла через изгородь и очутилась у высокого забора с колючей проволокой на островерхих концах, поэтому не могла сразу перебраться в другой огород. А собака все лаяла, заливаясь в неумолчном хлипе, потом затихла.

Долго искала выход, наконец нашла. Затем она оказалась в тупике — надо было выйти на улицу и осмотреться. Тяжело дыша, прислушивалась, боялась, что снова нарвется на злую собаку. Это так опасно, что лучше обождать, еще раз обдумать, в каком месте и как

удобней выйти. Ведь не стоять же в огороде целую ночь и ждать рассвета.

И наконец решилась. Тихо, почти бесшумно шла, всматриваясь в темноту, даже собственные шаги настораживали, а в мыслях был только он, Пауль: так она переживала, проклинала себя, что оставила его одного. Надо было выстрелить в затылок фашисту и вместе бежать, но он крикнул: «Беги!» — и она побежала.

Но как найти Паню Кудряшову? Возможно, и она арестована? На улице, куда она вышла, было сумрачно, неприветливо, сиротливо. Шла тихо, оглядывалась, не следит ли кто за ней, но улица была почти мертвой, кой-где в окнах мерцали слабые огоньки. Значит, жизнь не замерла, в домах живут люди, кто в страхе за свою судьбу, кто с безразличием. О чем думают жители этого городка, чего ждут?

В конце концов распознала местность и обрадовалась, что близка к цели. Домик, в котором находилась Паня, стоял одиноко, чуть-чуть на отшибе, в глубине от улицы. Она подошла и замерла, вглядываясь в окна. Есть ли кто дома? Поди, уже спят. Подошла к крыльцу, постучала в калитку.

— Кто там? — спросили за дверью.

— Из Риги гость. Моченые яблоки привез,— ответила Настя паролем, и дверь открылась.

Перед ней стояла Паня, в одной рубашке, простоволосая и такая домашняя, родная, что Настя бросилась к ней в объятия:

— Пашенька, Паня, беда!

— Что ты, что, родная! А Пауль где? Почему одна?

— Нарвались на патруль. Я убежала, а он — не знаю... То ли убит, то ли... Уж лучше бы вместе нас! Не знаю, Пашенька, что и делать! — Она вздрагивала от переживаний, от страхов за Пауля.

— Успокойся. Завтра постараемся узнать о его судьбе. Только не расстраивайся. Может быть, живой.

— Нет, нет, Паня! Чует сердце, что с ним неладное. Страшное что-то случилось...

Вошли в дом. Паня зажгла коптилку, поставила на стол тарелку с супом.

— Ты поешь да успокойся. Завтра все прояснится, все разузнаем.

— Нет. Не до еды сейчас. Да и навряд ли засну. А хозяева спят?

— Спят, в другой комнате.

— Ох, Паня, Паня! В страшное время мы живем. В такое страшное, что и подумать боязно: сегодня живы, а завтра? Неизвестно, что будет с нами завтра, через два, три дня...

Долго не могла уснуть в эту ночь Настя. Обо всем передумала, всякое прикидывала. Уж не она ли виновата в гибели Пауля? Надо было идти по другой улице, по окраинной, где меньше военных. Пошли, где поближе. И вот — прямо в сети. А может, живой? Может, еще объявится? Вот постучит в калитку и скажет: «Это я пришел. Всем чертям назло живым остался». Если бы так. Она хотела, чтобы было именно так. Беспокойство распирало ее, она спрашивала у Пани:

— Может, убежал он? Бросился в другую сторону?

— Все может быть,— отвечала Паня. — Подождем до завтра. Утро вечера мудренее. Если живой — найдем. Непременно разыщем.

От этих слов у Насти теплело в груди, тоска отступала, и тревога за судьбу Пауля притуплялась, ей казалось, что все обойдется к лучшему. Была маленькая надежда, а это уже неплохо, когда надежда согревает сердце: может, и живой. Так она думала и хотела так думать, но проходило какое-то время — и она снова терзалась в догадках.

Почти всю ночь Настя не спала: все думала и думала, иногда будила Паню, спрашивала:

— Пашенька, помнишь партизана Афиногена? Кудрявый такой, Чакак?

— Как же не помнить? Помню. Его все знали. Парень надежный.

— Я ведь с ним ходила в Большой Городец. Задание особое было, очень ответственное.

— Помню, как вы ходили. Это когда Синюшихин сбежал?

— Кара настигла мерзавца.

— Земляк твой,— сказала Паня. — Как матушка-земля носила такого? А вот хороших людей жалко. Пауля жалко. Но ты не печалься, Настенька. Возможно, все обойдется. Спи давай, спи.

И все же Настя не могла уснуть. То она вспоминала Афиногена, то мать, с которой не виделась вот уже несколько месяцев. Как-то она там, бедная старушка? Одна, ни сыновей, ни дочери — все разлетелись. Одно утешало: Большой Городец не у немцев теперь, и люди, поди, вздохнули, избавились от страхов и унижений. Как хотелось бы сейчас повидать свою мать, обнять ее, сказать слова утешения. Не знает, не догадывается, где ее доченька Настя, в каких краях, по каким стежкам-дорожкам ходит. А дороги-то скользкие. Вот только что играла в прятки со смертью. А мать ждет весточки от пропавшей дочери, а вестей все нет и нет.

Так она думала и незаметно под утро уснула. Проснулась, когда в окнах было светло — свет струился по стенам, тепло наполняло комнату радостью и покоем. В комнату заглянула Паня, проговорила:

— Вставай, вставай! Хватит валяться! И мне пора идти.

— Куда пойдешь одна? Может, мне с тобой? — спросила Настя.

— Нет, тебе нельзя,— сказала Паня. — Пойду. Пропуск у меня надежный, и люди надежные. Потолкуем и решим, что и как. А ты жди. Хозяйка чайку согреет, картошечки наварит. Ну, я пошла.

— Иди, иди, да смотри осторожней. Разузнай, что там с Паулем. За него душа изболелась — почти всю ночь не спала, все думала.

— Через часик приду, а может, и раньше,— и Паня выскочила из комнаты.

Настя осталась одна. Хозяйка ушла, ничего не сказав, поставила чайник на стол, краюшку хлеба положила.

И опять навалилось отчаяние, какая-то безысходность. Ходила из угла в угол и все думала, думала. Без Пауля она словно бы потерялась, что-то отломилось от нее самой.