Николай Варенцов - Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое

• Название: Слышанное. Виденное. Передуманное. Пережитое
• Автор: Николай Варенцов
• Жанр: Техническая литература
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-86793-861-1

Воспоминания видного московского предпринимателя и общественного деятеля Н. А. Варенцова (1862–1947) охватывают период с середины XIX в. по 1905 г. В них описана история становления и развитая крупнейших московских фирм, банков, торговых домов, даны яркие характеристики их владельцев; книга содержит бытовые зарисовки купеческой жизни Москвы и изложение драматических и анекдотических событий из жизни известных московских предпринимателей (Алексеевых, Бахрушиных, Коноваловых, Морозовых, Рябушинских, Хлудовых и др.).

---

Это могу утверждать по следующему случаю: был экзамен по математике, при переходе из второго класса в третий. В рекреационной зале происходил экзамен нашему классу; за большим столом, покрытым зеленым сукном, восседали известный учитель математики Муромцев, уполномоченный учебным округом; наш инспектор училища Шавров, преподающий в младших классах, и еще другой учитель, преподающий в старших классах. Наконец очередь дошла и до меня. Муромцев задает вопрос, я быстро и верно отвечаю, задает другой, третий, я тоже отвечаю без ошибки.

Он смотрит решение моей задачи, находит его правильным. Подвигает к себе список с годовыми выводами баллов и видит, что у меня стоит двойка. После чего начинает задавать еще разные вопросы и задачи. Я решаю и отвечаю верно и скоро. Тогда Муромцев обращается к Шаврову: «Почему вы вывели ему годовую двойку? Он хорошо знает предмет!» — «Варенцов — страшный шалун», — говорит Шавров. «Ну, за поведение и ставьте двойку, а за предмет — сколько заслуживает!» И в экзаменационном листе ставит мне пять.

Такое же отношение ко мне я замечал со стороны и других учителей по другим предметам. Дойдя до четвертого класса, я стал сознавать все совершаемые со мной несправедливости, и, откровенно сказать, мне не только учителя, но и самое училище сделалось противным. Приходили иногда мысли: бросить училище и начать готовиться в какое-нибудь другое, но так как я жил на средства моей матушки, которая не позволила бы этого сделать, то поневоле приходилось терпеть и переносить многие несправедливости.

Под впечатлением разговоров о Михайлове, а отчасти под воздействием прежних мыслей — об уходе из училища, у меня как-то невольно вырвалось: «Выйду из училища и стану готовиться в Императорское Техническое училище!» Правда, я сам не ожидал, что смогу сказать вслух свою лелеянную мысль, но «слово не воробей: вылетит — не поймаешь»!

Раздался оглушительный хохот моих товарищей, с последовавшими бесконечными издевательствами и насмешками, хорошо известными всем, учащимся в школах. Особенно этим отличался один из товарищей — Федоров, которому высказанное мною желание показалось верхом ереси, достойным полного высмеяния. Он изощрялся всеми способами обидеть и оскорбить меня.

Федоров, хотя смышленый от природы, был один из плохих учеников в классе как по учению, так и по поведению, нравственно развинченный человек, предполагаю, из-за плохого влияния на него со стороны двоюродных братьев, живших с ним в одном доме; они не отличались интеллигентностью и моральными качествами, приучили Федорова курить, пить водку и пиво и ухаживать за девицами, о чем Федоров не стеснялся передавать нам со смаком и наслаждением.

Я с Федоровым не был близок в училище, и мне, еще довольно чистому в то время мальчику, претило его поведение, но нужно же так случиться: Федоров сделался одним из сильных моих побудителей, двинувших меня стремиться к высшему образованию, а не сделаться каким-нибудь конторщиком или приказчиком, как это прочили в моей семье, предполагая, что лучшего из меня получиться не может, судя по отметкам и референции2 инспектора училища.

В следующем году, этого же учебного года, скончался в марте мой дедушка3, оставивший мне наследство, что дало мне возможность покинуть училище, с желанием готовиться в Императорское Техническое училище, чем весьма огорчил своих домашних, настойчиво удерживающих меня этого не делать.

Советников и руководителей по этому затеянному делу у меня не было; я вспомнил, что года два тому назад был у меня репетитор, студент Технического училища Осипов, к которому и обратился с просьбой заниматься со мною летом по общим предметам.

Занятия начались после переезда на дачу в Пушкино, еще в то время мало заселенное дачниками. Жить там было привольно и весело: прогулки по красивым окрестностям, рыбная ловля, купанье, игра в крикет, как раз в то время входящий в моду, а главное — чтение интересных, книг, по рекомендации Осипова. Все эти развлечения отвлекали меня от усидчивого занятия, но в конечном результате оказались для меня полезны: к Осипову приходили товарищи, и из их бесед, споров я почерпнул многое, что мне дало возможность по развитию быстро двинуться вперед.

Наступившая осень заставила меня подумать о начале усиленного занятия, но, летом пристрастившись к чтению и отчасти обленившись, было трудно начать работу, тем более подошли года, требующие общения со сверстниками и с желаниями поухаживать за барышнями. Я начал даже приходить к заключению: прав был Федоров и другие товарищи, так потешавшиеся надо мной от высказанного мною желания учиться. Смогу ли я исполнить свое желание?

В один из дождливых октябрьских дней, усиливающих гнетущей своей погодой мое душевное состояние, я, под впечатлением тяжелых дум о невозможности моей двинуть себя к учению, сажусь на конку у Ильинских ворот.

Вдруг кто-то схватывает меня за руку: «Здравствуй, Варенцов!» Оказалось, я сел рядом с бывшим товарищем Федоровым. Он рассказал, что его из училища попросили вон. Сейчас он служит в конторщиках на железной дороге, получает мало, но на удовольствие ему хватает, так как все остальные расходы по прожитию его оплачиваются родителями. Спросил меня, что я поделываю. «Готовлюсь в Императорское Техническое училище». Федоров ехидно улыбнулся и сказал: «Приходи ко мне в гости; обыкновенно в воскресенье к сестрам собираются подруги-гимназистки, бывает весело, и ты не соскучишься».

В одно из ближайших воскресений я отправился к нему. Федоров жил в доме своего деда Афанасьева в Гороховском переулке4 (после его смерти дом был продан Холчевой, урожденной Скворцовой).

Встретили меня там радушно. Действительно, было там очень весело: барышни были хорошенькие, веселые и остроумные. Особенно мне понравились двоюродная сестра Федорова Софья (к сожалению, кончившая свою жизнь плачевно: она отравилась, покинутая женихом) и сестра его Аполлинария, о которой расскажу позже.

Позвали всех нас в столовую пить чай. Когда мы разместились за столом, то коварный Федоров, как будто дожидался этого момента, начал говорить про меня все, что знал плохого и смешного, выставляя меня в смешном положении как будущего студента, едва сумевшего достигнуть четвертого класса коммерческого училища; насмешки его были злы и не без юмора. Я не знал, куда мне деваться: так было стыдно и обидно, да притом еще и барышни начали ему в тон подшучивать надо мною. Я не знаю, как только я выбрался оттуда.

Вернувшись домой, я от обиды и огорчения не мог спать всю ночь. И тогда твердо решил бросить леность и отдаться всецело учению, чтобы поступить в Техническое училище. Когда я начинал слабеть духом и приходить в уныние, то стоило мне только вспомнить проведенный у Федорова вечер, чтобы с новой энергией приниматься опять за усиленную работу. Осипов посоветовал мне поступить в подготовительный пансион Певницкого, специально подготовлявший молодых людей к экзаменам в Императорское Техническое училище.

В этом пансионе я пробыл год и усидчиво занимался и, кроме того, по математике брал особые уроки у замечательно талантливого преподавателя Александра Карловича Гегера, с которым было одно удовольствие заниматься. Александр Карлович Гегер тоже был мною доволен и неоднократно высказывал свое удивление о моих способностях к математике.

До экзаменов оставалось времени не больше двух месяцев; пришлось особенно усидчиво работать. Ездить на уроки к А. К. Гегеру на Немецкую улицу в Кирочный переулок из Замоскворечья, где я жил в то время, было неудобно: отнимало много времени. Гегер предложил переехать к нему, на что я с радостью согласился: заниматься одному было трудно и скучно*.

* У Гегера было в квартире две свободные комнаты, которые он отдавал молодым людям, приезжим из провинции, готовившимся в Императорское Техническое училище. Семья его состояла из матери-старушки и сестры — молоденькой немочки Юлии Карловны.

Мать вела хозяйство, отличалась скаредностью и порядком, но кормила нас обедами сытными и здоровыми, ели в определенные часы и все вместе. Столовую, когда сын отсутствовал, держали в полумраке, чтобы меньше выходило керосину. Являвшийся Александр Карлович сейчас же прибавлял в лампе свету, но стоило ему выйти из столовой, она немедленно убавляла свет, говоря: «Для чего зря жечь керосин, и так светло!» Недолюбливала тех молодых нахлебников, которые желали взять лишнюю порцию, косо и злобно на них посматривала. Любимая ее тема разговора была о ее детях, которых она сильно превозносила, приписывая им особые качества по нравственности и образованию. Нередко приходилось слышать: «Моя Юленька не чета другим барышням, за которыми нужен глаз да глаз! Я все знаю, что она делает, о чем думает, секретов от меня никаких не имеет».