Юрий Рябинин - Твердь небесная

• Название: Твердь небесная
• Автор: Юрий Рябинин
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-386-07393-0

«Твердь небесная» – авантюрно-исторический роман, действие которого происходит в начале XX века. Отдельные ретроспекции уходят и в более отдаленное прошлое. В свое время молодой провинциальный служащий Александр Иосифович Казаринов случайно узнает о существовании в глухой местности на севере Китая крупного клада, спрятанного там во время так называемой Опиумной войны 1860 года. Одержимый идеей когда-нибудь добраться до сокровищ, Казаринов посвящает этому всю свою жизнь. Поиски клада осуществляются на фоне реальных исторических событий того времени. Причем человеческие судьбы оказываются в самом водовороте этих, подчас роковых событий. Книга выходит в авторской редакции.

---

– Я не знаю… Конечно… – несколько успокаиваясь и оттого с трудом проговорила Таня. – Надо подумать. Ты что-нибудь можешь уже предложить?

– Пока ничего такого определенного. Ума не приложу, куда она могла подеваться… Я, например, себя ставлю на ее место – куда бы я пошла? Решительно некуда идти. Разве на дачу?.. Таку них нет дачи.

– А что, если она… То есть ее уже… – прошептала Таня. Она не осмелилась закончить эту свою мысль, но и без того все было понятно.

– Господь с тобою! Такого греха Лиза не примет на душу. Никогда. Я уверена. Я даже этого предполагать не хочу. Но что предполагать, я, по правде сказать, не знаю. Нам с тобой надо будет пойти к ее родителям и обо всем хорошенько договориться. Чтобы действовать вместе. Сообща. Думаю, тогда пользы будет больше.

– Как к родителям?! – переполошилась Таня. – Это значит им нужно будет все рассказывать?! О том, как мы… как я обошлась с Лизой?! Да я бы не хотела им на глаза теперь показаться. Как это ужасно!

– Не тревожься об этом, – успокоила ее Лена, причем Тане опять показалось, что подруга говорит с ехидцей. – Они уже все знают. Как мы обошлись. Письмо они, разумеется, прочитали вперед меня. А что ты думаешь?! – и правильно сделали! – у них дочь любимая пропала, а они что же, должны быть настолько щепетильными, чтобы даже не прочитать последней ее записки, не испросив прежде на то разрешения у лиц, к которым эта записка адресована?!

– И что они? – краснея и пряча глаза, спросила Таня. Если за свой поступок Таня успела уже испытать и тяжелые душевные переживания, и болезненное раскаяние, и мучительное от своей бесполезности сожаление, чего угодно, но менее прочего стыд, то теперь именно стыд, жгучий, щемящий стыд, охватил всю ее до кончиков пальцев, превзойдя все другие чувства.

– Они ко всему этому отнеслись как к обычной размолвке между подругами, – ответила Леночка. – И к нам как будто не в претензиях. Во всяком случае, не показывают виду. Григорий Петрович вообще сильно на нее ругается. Взбалмошною девчонкой называет. Но, кажется, больше для видимости. Ты же знаешь, как он ее любит. Поэтому и давай думать, что полезного мы можем предпринять. Знаешь, что еще можно было бы сделать? – обойти ближайшие к их дому приходы и расспросить там. А вдруг кому-нибудь что-то известно. Случайно. Обычно в приходах такие происшествия как-то быстро узнаются. От них там поблизости, кажется, церковь Василия Кесарийского. На Тверской-Ямской. Прежде всего давай туда сходим.

– Да я бы с удовольствием. – Таня грустно и виновато улыбнулась. – Но я в узах… Ты же знаешь…

– Да-а, совсем забыла… Александр Иосифович строг очень. Но его тоже можно понять. Он сейчас со мною разговаривал, и, в общем-то, он прав… почти во всем. А кстати, Таня, я тебя вот о чем хотела спросить еще прежде. – Леночка помялась, затрудняясь продолжить. – А не мог ли это Александр Иосифович выдумать?., для чего-нибудь…

– Что выдумать? – не поняла Таня. С ее лица еще не сошла грустная улыбка от предшествующих дум.

– Ну про Лизу… – совсем уже с трудом вымолвила Леночка. – Что это она… про кружок сказала…

– Папа?! – выдохнула Таня, не до конца еще уяснив себе существа сказанного. Но уже в следующую секунду она вся вздрогнула, словно ей чем-то плеснули в лицо. Она порывисто вскочила со стула и, борясь со сдавливающим горло удушьем, прорычала: – Как ты смеешь… ты п… презренная!..

За время разговора с Леночкой Таня не раз уже была готова вспылить, настолько пристрастно, ей казалось, подруга с нею объясняется. Но все сдерживалась. Свои обиды ей доставало сил претерпевать. Теперь же ее совершенно прорвало. Ибо тень брошена была уже не на нее, а на благороднейшего из людей – на ее отца. Тут уже спуска не может быть. Никому и никогда.

– И ты думаешь, после такого гадкого оскорбления останешься моею подругой?! – Таня наступала на Леночку, страшно сверкая глазами. – Думаешь, появишься еще в этом доме?!

Леночка, потрясенная и покрасневшая от досады за свою оплошность, тоже вскочила и, сложив на груди руки, как складывают на причастии, оборотила к Тане кричащий мольбою о пощаде взгляд. Как же, говоря об ее отце, она не учла так хорошо ей известный крутой норов подруги! Как могла не соотносить с этим все свои слова! И вчера с Лизой, и теперь с Таней у нее не хватило ни мудрости, ни такта, чтобы избежать ссоры, чтобы необдуманною наперед своею речью не нанести обиды той и другой. И такая-то незадача выходит у нее! Известной между подруг миротворицы!

– Таня! – взмолилась Леночка. – Выслушай меня ради бога! Я совсем не то хотела сказать. Я не имею в виду, что Александр Иосифович оболгал Лизу. Я только предположила, а не мог ли он ошибиться, то есть неверно понять… – Она торопилась побыстрее объясниться и оттого запуталась. – Я хотела только сказать, что не он ли сказал… то есть не он ли…

– Прочь от меня! – прошипела Таня сквозь онемевшие губы. – Презренная арестантка!

Леночка почувствовала, что ей делается дурно. Она закрыла лицо ладошкой и бегом выбежала за дверь.

Глава 10

Василий Никифорович Дрягалов прежде уже бывал в Париже. Но ни тогда, ни теперь ему этот Париж не показался. После первого своего вояжа на все расспросы он отвечал коротко: суетно дюже. Он не договаривал, что, привыкши в отчине быть для многих повелителем и, что еще удовольнее, покровителем, на чужбине ему пришлось почувствовать себя вдруг одиноким и потерянным. В городе, например, он не мог самостоятельно ни спросить ничего, ни прочитать. Взять фиакр и то для него было проблемой: коли извозчик-то по-русски ни бельмеса! И все это действовало на него крайне удручающе. Ему вспомнилось, что таким же беспомощным он был четверть века назад, когда, поступив в услужение в мясную лавку к бывшему своему односельчанину, он впервые попал в большой город. Но тогда у него ветер гулял в карманах, а каково-то ему было себя почувствовать беспомощным теперь?! Правда, в этот его, второй по счету, приезд в Париж Машенька постаралась сделать все, чтобы он поменьше затруднялся неудобствами, повлеченными умеренною, мягко говоря, его образованностью. Она сопровождала Василия Никифоровича повсюду и спешила предупредить малейшие его трудности в сношениях с инородцами.

Больше всего Дрягалов интересовался, как это у них в загранице заведено торговое дело. Его тянуло на торжища и во всякие магазинчики, как почитателя изящного тянет в Лувр. Хотя и в Лувре, и в других достодивных местах Парижа Дрягалов, под Машенькиным водительством, тоже побывал. Но все эти парижские чудеса болезненно задевали в нем патриотические чувства. Выслушав от Машеньки рассказ о Вандомской колонне, он авторитетно ей и Диме объяснил, что если бы мы, русские, перелили отбитые у него пушки – при этом Дрягалов небрежно махнул длинною своею бородой в сторону застывшего на вершине колонны императора, – то вышел бы столп аккурат втрое против ихнего! Собор Парижской Богоматери поразил его в самое сердце. «Поболее храма Христа церква будет», – проговорил он с досадой, впившись глазами в мрачный готический колосс. Зато он даже обрадовался, когда услыхал парижские колокола. «А-а, – махнул Дрягалов рукой, – чугунный звон». Машенька только прятала улыбку, слушая подобные толкования Василия Никифоровича.

Совсем иные чувства пробуждали в нем всякого рода торговые заведения. Тут-то он чувствовал себя в своей стихии. Тут он был большим мастером. Каких и в самом Париже поискать. Среди немногих запомнившихся слов marche и boutique [6]сделались у него самыми, если так можно сказать, обиходными. Прогуливаясь с Машенькою и Димою по этим разным рю и авеню, он то и дело говорил: а ну зайдемте-ка вон в тот бутик, или: давайте заглянем на этот марше. И юные его спутники, трясясь от смеха, следовали за ним на марше. И уж тут-то Дрягалов брал свое. Отводил душу. Он интересовался решительно всем. Он подолгу беседовал со всякими торговцами, в равной мере находя согласие и с рыночными зеленщиками, и с важными господами – владельцами больших магазинов, и неизменно покорял всех совершенными своими познаниями в их общем непростом промысле. Машенька, которая, казалось бы, должна уже привыкнуть к тому, что от Василия Никифоровича, по его-то достоинствам, можно ожидать каких угодно неожиданностей, снова была приятно изумлена, когда в одном фешенебельном магазине сам хозяин, почтенный мэтр с красною ленточкой в петлице, поговорив недолго с русским собратом, стал не только интересоваться его мнением о своем деле, но и спросил даже у него какого-то совета, причем слушал он Дрягалова, как прилежный ученик слушает профессора, чем очень озадачил своих вышколенных приказчиков. Мэтр сразу уяснил, что этот touriste de Russe [7]искусник, каких немного. Того же мнения остался о собеседнике и Дрягалов. Но, даже и почувствовав взаимную симпатию, они беседовали подчеркнуто степенно, чинясь. Машенька переводила их разговор и одновременно любовалась и забавлялась этим старинным третьесословным этикетом. Встреться впервые русский граф и французский барон и окажись у них общие интересы и вдобавок взаимные симпатии, они бы сейчас сошлись коротко, рассказали бы по анекдоту, на грани вульгарного поболтали о женщинах и друг друга называли бы запросто – raimablecomte и moncherbaron [8]. Совсем не так все было у господ негоциантов, прошедших, и тот, и другой, путь от лаптей и сабо к пластронам и цилиндрам. Они не могли не степенничать. Что, впрочем, выходило у них не без некоторого даже изящества. Они точно знали, что фамильярничать им не позволительно ни в коем случае. Равно как и непозволительно обнаруживать и иные приметы их происхождения из черного народа.