Петер Розай - 15 000 душ

• Название: 15 000 душ
• Автор: Петер Розай
• Издательство: Симпозиум
• Жанр: Современная проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-89091-324-7

Петер Розай (p. 1946) — одна из значительных фигур австрийской литературы последней трети XX века, автор более десяти романов: «Кем был Эдгар Алан?» (1977), «Отсюда туда» (1978, рус. пер. 1982), «Будь счастливым!» (1980), «Мужчина & женщина» (1984, рус. пер. 1994). «Персона» (1995), «Вена, Метрополис» (2005), несколько сборников прозы: «Этюд о мире без людей. Этюд о Путешествии без цели» (1980), путевых очерков; «Стрелы в полете» (1993), «Петербург — Париж — Токио» (2000).

На протяжении семи лет Петер Розай работал над созданием широкой панорамы современной жизни. Так появилась композиция из шести частей, которую автор предлагает рассматривать как своего рода храм с центральным алтарем и приделами. В центре — книга «15 000 душ», давшая наименование всему циклу. По сторонам симметрично расположились «Комедия» и «Восстание», «Мужчина & женщина» и «Облака». Всю композицию завершает «Наше описание ландшафта». Все в целом представляет историю человеческих горестей и страданий, подобно картинам И. Босха.

Роман «15 000 душ» (1985) — одна из больших удач писателя. Агент Клокман путешествует по свету в поисках новейших мировых рекордов, самых невероятных и одновременно высвечивающих состояние современного мира. «Книга рекордов Розая» — абсурдистское повествование о мире «мертвых душ» и о деловом путешествии, цель которого — власть над этим миром, бессмысленная, как само стремление к ней.

---

— Тут находились продовольственные склады, — сказал Мистериосо, — носом чую. — И топнул. Все это время он упорно обследовал землю. В тот же миг почва под ними просела, и они, проломив корку, провалились в разверзшиеся воронки, заполненные гнилым картофелем: они утонули в нем по пояс. Во все стороны торчали, как щупальца, белые ростки.

— А где же пиво? — спросил Клоккманн, которому мнилось, что, по крайней мере, в этом смысле они уже у цели. Раздавленный подошвами картофель превратился в пюре.

— Здесь погреб? — Он пошарил ногой.

— Здешние обитатели питались преимущественно чипсами и картофелем фри, — педантично разъяснил Мистериосо, — да еще, пожалуй, маринованной сельдью — из моря, — свежей или консервированной с колечками лука.

У Клоккманна потекли слюнки. Сверху нещадно палило солнце.

— Слышите? — спросил Мистериосо. До них доносился едва различимый грохот!

— Ну вот — началось!!! В укрытие!

Клоккманн увидел, что прямо на них, пробиваясь сквозь обвалившиеся крыши, несется гигантский оползень, сверкающая лавина искореженных, разбитых, поломанных телевизоров, автомобилей и радиоприемников.

— Боже ты мой! — Он юркнул вниз.

Когда пыль улеглась, перед ними вновь предстала тихая долина, спокойная, как морской залив на закате. Лишь несколько изношенных шин, подпрыгивая и покачиваясь, скатывалось по склону. Из-под песчаных заносов торчали остовы машин. Клоккманн и Мистериосо вылезли из картофельных буртов, — у профессора на шее висел автомобильный руль, — и побрели по городу.

Там было так пусто, что хоть голышом ходи. Пыль слегка заволокла солнце: вокруг них вились стаи ворон, высматривающих, чем бы поживиться. Впрочем, тут нужно было глядеть в оба, чтобы не угодить ногой в коварные ловушки на затененной, поблескивающей мостовой, усеянной всяким хламом.

— Откуда это?

— Чего только не приносит вместе с оползнем, — пояснил Мистериосо. Он ухватился за жгут проводов и с наслаждением потащил его из песка, но тот все тянулся и тянулся, словно огромная макаронина.

Теперь наконец следует, хоть и с опозданием, набросать для читателя портрет Мистериосо: профессор был суетливым коротышкой, ростом гораздо ниже Клоккманна, мужчины видного, дородного, потного, но благодаря своей живости казался больше. В отличие от Клоккманна, у него не было ни грамма лишнего веса, он не заплыл жирком, а его спутанные серые, словно припорошенные пылью, волосы стояли торчком. Весь он, невзрачный, нервный, невероятно подвижный, излучал такую неуемную энергию, что было непостижимо, откуда ее столько в этом тщедушном теле, но она откуда-то бралась, недаром его покрасневшие глаза временами так бешено сверкали. Одет он был небрежно: летняя рубаха на выпуск, куртка «сафари» и штаны такого же фасона, высокие ботинки на шнуровке — все это, ясное дело, было ему велико. Сейчас он помогал Клоккманну вызволить застрявшую ногу:

— Перешагните! Готово?! Вон там — городские стены! Черепица! — С какой стати он все это терпит?

Альпинистские тросы, разорванные веревочные лестницы с болтающимися перекладинами, тонкие как шелк паутинки и ловчие сети, тугие резинки от штанов, которые, если их оттянуть, отскакивали со шлепком: чпок! — все это ветвилось по песку, опутывая мостовую, как мицелий в густой тени стропильных ферм, сплеталось в прямые жгуты, напоминающие то ли скрученные трусы, то ли канаты из нейлоновых чулок. Под ногами наших протагонистов бросались врассыпную непомерно раздувшиеся пауки с экзотической раскраской, которые, видимо, обитали и трудились в кабельных зарослях. Навозные мухи. Причудливые каменные пики города сверкали: откуда-то снизу поднимались клубы дыма. Мистериосо и Клоккманн уже давно пробирались сквозь дебри обрушившихся крыш, плутая по безлюдному лабиринту развалин.

Когда над всей округой вновь воцарилось солнце, на них посыпались сюрпризы: Клоккманн заметил, что в раскаленную подметку ботинка уперлось острие отвертки. В следующий миг его саданул по голени напильник, между ногами со свистом пролетел молоток, струбцина норовила вцепиться ему в зад. То, что он принял за твердое дорожное покрытие из битума, оказалось наделе грудой инструментов, притаившихся под обманчивым слоем песка: тут валялись вперемешку прямые и изогнутые шилья, пилы, топоры, миниатюрный токарный станок, строгальная машина, колотушки для мяса, рашпили, дрели. — Все тут было заминировано! — Гейзеры стразов, дешевой бижутерии, простеньких украшений из стекла, синтетических рубинов, искусственного жемчуга, модных аксессуаров били из-под земли, толстые струи блестящей мишуры и конфетти взмывали ввысь и гуляли, как смерчи, по улицам вдоль разрушенных кварталов, пока сквозь арматуру крыш сыпался вниз домашний скарб: супружеские кровати, псише, ночные столики, а заодно целые кухонные гарнитуры и детская мебель. В довершение этой неразберихи из дыр и щелей взметнулись фонтаны одежды, мерцающие каскады обуви, которые красиво выгибались в вышине и снова обрушивались вниз. Да и дым валил все гуще, стало душно: запахло паленым! — На них градом сыпался пепел вперемешку с помоями, опилками и, увы, колбасками кала. Ноги у них увязали в ворохе женской и мужской одежды.

Клоккманн весь сжался и закрыл голову руками. Профессор, напротив, вышагивал впереди, расправив плечи, и лишь изредка отпускал замечания, пытаясь перекричать гвалт: да, гвалт! — Ибо нетрудно догадаться, что из-за всего этого буйства шум стоял адский.

— Здорово, говорите? — переспросил Клоккманна Мистериосо, даром что тот ему ничего не говорил; наверное, профессор уже совсем спятил! — Тут с верхнего этажа обрушился обломок балки.

Становилось опасно. Дряблые щеки Клоккманна задрожали, он задумчиво провел рукой по волоскам на затылке: над улицей колыхалось зарево пожара!

Под ногами разверзалась земля, повсюду появились отверстия наподобие сфинктеров и кроваво-красные трещины, которые угрожающе расползались, образуя воронку. Земля выпирала перед Клоккманном как округлые бедра, кое-где даже украшенные подвязками и обрывками пояса для чулок. Он беспомощно ухватился за них. Из всех закутков с писком выползали белохвостые крысы и, визжа с перепугу как поросята, пытались перебраться через зияющие провалы. Вдоль стен бежали немецкие овчарки. Казалось бы, безобидные горы мусора и небольшие кучи отбросов с оглушительным грохотом извергали густые клубы дыма и снопы искр: вулканы! — Вдоль горизонта, ярко сверкая на солнце, стелились фиолетовые, синие и желтые облака дыма. Клоккманн впал в отчаяние, теперь он и впрямь был готов махнуть на все рукой и сбежать.

— Вообще-то остается лишь гадать, — заявил Мистериосо, — может, вся эта местность имеет вулканическое происхождение и образована магмой, вытекшей из огненных недр земли. Сейчас, конечно, — не беспокойтесь! — тут сохранились лишь тлеющие очаги, спекшиеся сгустки и теплящиеся комья. — Он разворошил дымящуюся кучу и затоптал пламя, которое извивалось как щупальца.

В тот же миг перед ними из груды обломков с шипением вырвался вращающийся столп пламени. У Клоккманна заскворчал жир на боках, волосы зашевелились. Он бешено замахал руками, вместо правильной речи из него полилась какая-то невнятица:

— Тюльпаны! Гортензии! Розы! — Испуганное бормотание на изрытом воронками поле! Огненные деревья-великаны в цвету, с лучистыми раскаленными плодами!

Тут в воздух взмыли настоящие пиротехнические ракеты, всевозможные шутихи. Вон там — калейдоскоп нимбов! — Видно, у горожан закрома ломились от припасов на случай шумных увеселений: бенгальские огни! Город пироманьяков!

Ух-ты! — Теперь даже профессор поспешил в укрытие! Огненный ливень уже вовсю хлестал по земле в двух шагах от них! Клоккманн растянулся в рытвине рядом с Мистериосо, спереди их прикрывала надгробная плита; невольно залюбовавшись этим пиротехническим представлением, Клоккманн между делом тушил искорки, рассыпавшиеся по одежде, как тлеющие угольки сигарет, пока профессор ворочался в могиле.

Целые жилые кварталы взлетали на воздух! Кирпичные блоки, а кое-где и почти невредимые частные и холостяцкие квартиры взметнулись из великолепно иллюминированных клубов пыли в пустые небеса, казавшиеся едва ли не темными на фоне этих облаков! Щебетали птицы! Из разверстых подвалов и сливных решеток выпростались страшные лоснящиеся хвосты дыма! Бомбы, наверное. Набитые «чемоданы» — тяжелые снаряды!

— Минометные снаряды и лимонки, — пояснил Мистериосо.

Все пестрило! Сияло! Эякулировало! Напоследок ввысь ударила клокочущая струя пылающей смолы, из которой посыпались свежеиспеченные картофельные оладьи.

Клоккманн и Мистериосо двинулись дальше по земле, сплошь покрытой выдавленными гнойниками и созревшими нарывами. Там и сям на улице еще сохранились запыленные фасады магазинов: супермаркеты, табачные киоски и еще какие-то лавки с разодранными металлическими жалюзи на витринах с зубцами разбитых стекол. На песке валялись лотки уличных торговцев, наполненные гнилью. Улица, которую, видимо, перекосило от взрывов, извивалась зигзагом среди дюн из мелкого крошева наподобие пудры и более крупного порошка, похожего на пищевую соду. Клоккманн все отплевывался, язык во рту задубел, сам он изнывал от жажды, тряс головой, пытался улыбнуться.