Лев Полушкин - Орлы императрицы

• Название: Орлы императрицы
• Автор: Лев Полушкин
• Издательство: Вече
• Жанр: История
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9533-5577-3

О перевороте 1762 года и его печальном эпилоге написаны горы книг. На протяжении более двух веков убийство свергнутого императора Петра III приписывалось Алексею Орлову. Откуда взялась «копия» письма Орлова, сообщавшего об убийстве государя, и что представлял собой этот выходец из старинного дворянского рода, которого обвиняют в самовольном злодеянии? Сведения о нем, как и о его братьях, носят мозаичный, чаще всего противоречивый характер. Однако даже на их основе автор выстраивает картину жизни братьев Орловых, а также, используя новые фактические данные, пытается раскрыть истинные обстоятельства убийства российского государя.

---

В начале 1770-х гг. Алексей Григорьевич имел два дома в районе Донского монастыря, соседними домовладельцами были братья Иван и Федор, здесь же (в Нескучном саду) позже Федор купил у вдовы Вяземской еще один дом, который также назывался Нескучным (Майским, а позже Александровским). Но фактически хозяином дворца являлся Алексей, сделавший его главным своим домом, в нем будущий герой Чесмы прожил большую часть своей жизни. После смерти братьев этот дом поступил в распоряжение единственной дочери Алексея Анне Орловой-Чесменской.

Нескучный дворец в несколько перестроенном виде дожил до наших дней, некоторые из прежних (старых) домов Алексея также в перестроенном виде заняты ныне строениями 1-й Градской больницы, расположенной между Калужской площадью и Нескучным садом.

Один из посетителей старых владений А. Орлова писал, что на Кялужской улице «находились два больших деревянных дома с выходившими и служившими вместо балконов фонарями; первый принадлежал Александру Алексеевичу Чесменскому (побочному сыну Алексея), а второй графу А. Г. Орлову-Чесменскому… Внутренность его дома мне весьма нравилась. Он был в старинном вкусе. Печки из изразцов с резными изображениями, на небольших вызолоченных ножках, с такими же заслонками; вокруг стен дубовые панели, а по стенам дорогие картины».

О графе А. Орлове современники отзывались по-разному, но, как правило, положительно. В достижении своей цели он не видел непреодолимых преград, но даже с врагами не был жесток, являя собой тип истинно русского человека, почти былинного богатыря, готового на все ради прославления Отечества. Крепость тела и воли, удаль, изобретательный ум, простонародный образ жизни, доступность, радушие в отношениях к знакомым и справедливость в обращении с крепостными создали Алексею Григорьевичу имя одной из самых замечательных личностей века Екатерины Великой. Порой он выглядел неуклюже в светском обществе, имел лишь воинское образование, но природные способности позволяли ему доводить до ума все, что соприкасалось с его интересами.

Многолетние эксперименты по выведению улучшенных пород самой разнообразной живности: лошадей, бойцовых петухов, гусей, голубей, собак принесли ему заслуженную мировую славу; поражают не только его животноводческие, но и агрономические познания. Уже в последние годы жизни А. Орлов давал наставления своему управляющему Д. Огаркову: «Прописывали вы ко мне, што на Островских пашнях хлеба стало мало родится, да и зерном очень измелел… А мне кажется, лучше может быть, когда поля разделяются на шесть, а не на пять частей: пшеничное, арженое, ячменное и овсяное; а другие два участка под дятлину или называемой клевер; а когда дятлина с одного участка скосится, тогда пальца на четыре дать оной вырасти и потом унавозить и сеять на оной пшеницу. Дятлиною же кормить одних коров, но и то не одною, чтобы они не обожрались, отчего их очень раздувает и скоро издыхают; а мешать можно в корм, чтобы дятлины не более третьей части было, а другие две — другого корму: сена и соломы».

Биограф его дочери Анны, Н. Елагин, писал, что он любил «все отечественное, родные обычаи, нравы и увеселения… оказывал покровительство всем, кто нуждался в помощи» и, что особенно важно, «старался оказывать благодеяния как можно скрытнее, имея неизменным правилом не казаться, а быть добрым» [24]. О нем говорили также после смерти (как водится, преувеличивая), что он был «надеждою несчастного, кошельком бедного, посохом хромого, глазом ослепшего, покоищем израненного воина и врачом больного». Относясь с интересом к иностранным новинкам, он привносил в них собственную творческую мысль, и в усовершенствованном виде они порой становились достоянием едва ли не всей России. Никогда не пресмыкаясь перед иностранщиной, итальянский и немецкий языки изучил по жизненной необходимости (около 6 лет прослужил в Италии и почти 5 лет провел в Германии, в изгнании), к близкому и любимому всем придворным миром французскому языку относился пренебрежительно, небезосновательно считая французов врагами России.

О жизни А. Орлова до переворота 1762 г. известно только, что служил он в гвардейском Преображенском полку. В молодости он обычно выходил победителем в каруселях (конных состязаниях), а в кулачном бою не знал себе равных. Без кулачных боев в его имении не обходился ни один праздник. Алексей был также и отличным фехтовальщиком, — словом, в среде сверстников он был за атамана, за что, наверно, и получил кличку Алехан.

В Москве в екатерининские времена кулачные бои происходили под старым Каменным или же под Троицким (связывающим Троицкую и Кутафью башни Кремля) мостами. Под Троицким мостом существовал тогда пруд, благодаря сооруженной на реке Неглинной плотине, спущенный в 1797 г. На этом-то пруду в зимнее время и тешились бойцы, среди которых известны были и представители высших дворянских родов России. По свидетельствам современников, став впоследствии одним из самых богатых людей России, граф Орлов покупал наиболее искусных бойцов для устройства кулачных боев в качестве одного из развлечений в своих имениях. О физической силе самого А. Орлова рассказывали легенды: будто бы он мог одним ударом кулака убить быка, свернуть узлом железную кочергу, двумя пальцами раздавить яблоко.

Екатерина II, несомненно, лучше кого-либо из придворных знавшая Орловых, сравнивая Григория с Алексеем, говорила, что если первый способен на непродуманные поступки, отдаваясь больше чувствам, то второй «останавливается перед препятствиями», взвешивая обстоятельства дела, чтобы потом принять правильное решение. А вот характеристика, данная Алексею историком Н. Н. Бантыш-Каменским: «Военную службу считал он своей стихией, и будучи кавалергардом, превосходил товарищей мужественной красотою; спокойная важность на лице, греческие глаза, умная улыбка, лаконическая приятная речь, колоссальный вид являли в нем человека удивительного, долженствовавшего выдти из ряда обыкновенных…». Впервые увидевший Алексея в сентябре 1775 г. М. Корберон записал: «Это красавец, у которого вид Марса, а лицо приятное и благородное».

Иностранные дипломаты признавали в нем все качества государственного мужа: «Большое спокойствие, ясность и широта взгляда, упорство в достижении цели: только полная уверенность в успехе может побудить его предпринять что-либо рискованное» [52/1V, 407].

Эти слова А. Орлов подтвердил своей жизнью, и быть бы ему одной из самых ярких личностей российской истории, если бы в самом начале карьеры судьба не свела его с арестованным государем Петром Федоровичем.

О наследнике Елизаветы Петровны

Сын голштинского герцога Карла-Фридриха и дочери Петра I Анны Петровны, названный при обряде крещения в православие Петром Федоровичем, родился 10 февраля 1728 г. Рано лишившись своих родителей, Петр воспитывался под руководством гофмаршала Брюммера, приучавшего слабого здоровьем принца к солдатскому образу жизни. Внук Петра Великого являлся также и внуком сестры шведского короля Карла XII и считался поначалу наследником шведской короны. Но провозглашенная в 1741 г. императрицей Елизавета Петровна тут же объявила своего 12-летнего племянника наследником престола российского и вызвала его в Петербург.

Дальнейший образ его жизни в России описан Екатериной II в ее «Записках», безусловно, носящих субъективный характер [57].

В российской столице Петр был окружен слугами, сразу превращенными им в солдат, ежедневно занимавшихся учениями под его командованием, во время которых сам командующий «по двадцати раз на дню менял свой мундир».

Со временем малый двор, составлявший окружение великого князя и великой княгини, и большую часть времени проводивший в летней резиденции — Ораниенбауме, превратился стараниями Петра в подобие военного лагеря. Вся его свита — камер-юнкеры и камер-лакеи, камергеры и адъютанты, прислужники, вплоть до садовников, и даже князь Репнин с сыном получили «по мушкету на плечо» и вынуждены были ежедневно заниматься учениями и караулами, изматывавшими их физически и морально. По вечерам все должны были являться в штиблетах в зал танцевать с дамами, число которых ограничивалось тремя фрейлинами великой княгини Екатерины, ею самой, княгиней Репниной, госпожой Чоглоковой и горничными.

Военной муштры не избежала и юная невеста Петра: по ночам ей пришлось постигать солдатскую выучку, много позже она говорила: «Я до сих пор умею исполнять все ружейные приемы с точностью самого опытного гренадера».

Так однообразно, в муштре и серости, проводил свои юные годы будущий император Российской империи. Когда живые солдатики надоедали, он сооружал картонные крепости в своем кабинете, отделенном перегородкой, на оборонительных валах которой размещались вылепленные из крахмала часовые, и когда двух из них сожрала крыса, пойманная тут же легавой собакой, он повесил ее среди своего кабинета. Вошедшей Екатерине он объяснил, что крыса совершила уголовное преступление и осуждена по законам военного времени [57, 140]. Нормальному человеку следовало бы воспринять этот эпизод как некую не лишенную остроумия забаву, что и случилось с расхохотавшейся Екатериной, но великий князь, совершивший казнь с полной серьезностью, не на шутку обиделся и долго еще дулся, несмотря на извинения, которые Екатерина высказала, ссылаясь на незнание воинского устава.