Всеволод Иванов - Александр Пушкин и его время

• Название: Александр Пушкин и его время
• Автор: Всеволод Иванов
• Издательство: Хабаровское книжное издательство
• Жанр: История
• Год: 1985

Имя Всеволода Никаноровича Иванова, старейшего дальневосточного писателя (1888–1971), известно в нашей стране. Читатели знают его исторические повести и романы «На нижней Дебре», «Тайфун над Янцзы», «Путь к Алмазной горе», «Черные люди», «Императрица Фике», «Александр Пушкин и его время». Впервые они были изданы в Хабаровске, где Вс. Н. Иванов жил и работал последние двадцать пять лет своей жизни. Затем его произведения появились в центральной печати. Литературная общественность заметила произведения дальневосточного автора. Высоко был оценен роман «Черные люди», в котором критика отмечала следование лучшим традициям советского исторического романа.

Последним произведением Bс. H. Иванова стало повествование «Александр Пушкин и его время». Научный редактор книги — профессор, доктор филологических наук П. А. Николаев, он же автор предисловий к первому и второму изданиям этого повествования, — писал: «Среди множества научных и художественных биографий труд Вс. Н. Иванова привлечет к себе внимание читателей оригинальной трактовкой и характера великого поэта в целом, и многих особенностей его миропонимания. Пушкин предстает здесь и как волшебник поэтического слова, и как необычайно живая эмоциональная натура, но главное — как человек с чрезвычайно широким историческим мышлением. Пушкин — великий государственный ум, вот на какую сторону духовного облика поэта обратил внимание Bс. H. Иванов».

---

Перо Булгарина было бойким, хлестким, он сотрудничал у Рылеева в «Полярной звезде», у Дельвига в «Северных цветах», дружил с будущими декабристами — с тем же Рылеевым, братьями Бестужевыми, братьями Тургеневыми, Кюхельбекером. Одновременно добрые отношения у Булгарина были и с реакционерами — с Руничем, Магницким, а также с приближенными Аракчеева. Собственная газета Булгарина «Северная пчела» выпустила свой первый номер первого января 1825 года и держалась сперва среднего, умеренного тона, пропагандируя обычно патриотические мысли, охранительную мораль как противодействие передовым идеям того времени.

Обострившаяся ситуация во внутренней политике, возникшая в Петербурге в связи с выступлением 14 декабря, была очень ловко использована этим частником — родоначальником желтой прессы в свою пользу. Вскоре после 14 декабря к Булгарину явился сотрудничавший у него журналист Орест Сомов и взволнованно поведал хозяину, что он был арестован по декабрьскому делу, но бежал из Петропавловской крепости. Сомов просил Булгарина спрятать его у себя.

Булгарин предоставил Сомову убежище в своем кабинете, запер его там на ключ и немедленно вызвал полицию. Сомов теперь уж по-настоящему попал в крепость, но был оттуда выпущен уже 6 января 1826 года: Сомов заявил, что он так «пошутил» — и в то именно время, когда всем в Питере было не до шуток, когда не остыли еще пушки, бившие по Сенату.

Однако решительностью, с которой Булгарин задержал Сомова, он явно выделился перед начальством. Положение Булгарина и его связи с Третьим отделением укрепились. Коммерческие дела тоже пошли блестяще, и Булгарину оставалось только громить своих конкурентов, охраняя свою казенную монополию. Генерал Бенкендорф вовсю использовал бойкое перо Булгарина, тот писал все, что прикажет начальство по моменту. В своем усердии Булгарин делал все, чтобы русское печатное слово теряло уважение общества. С заменой министра народного просвещения немецкого светлейшего князя Карла Ливена С. С. Уваровым Булгарин подхватил уваровский лозунг «самодержавие, православие, народность».

Что же сталось с О. Сомовым, сыгравшим такую подозрительно-злую, казалось бы, «шутку» со своим преуспевающим хозяином? Да ничего — он продолжал работать в «Северной пчеле», пока его не уволил Булгарин — и как раз в то время, когда в1829 году подготавливался выход «Литературной газеты» Пушкина.

И О. Сомов, так помогший Булгарину выдвинуться, переходит к Пушкину в «Литературную газету». Не исключено, что за этим переходом скрывались весьма тонкие расчеты Булгарина и его хозяев.

Это вполне выяснилось позднее, при катастрофе пушкинского издания, стоившей жизни официальному редактору барону Дельвигу.

«Литературная газета» дала, кроме всего прочего, повод для возникновения «объединенного фронта» между «демократом» Полевым и политическим коммерсантом Булгариным.

Булгарин напал на Пушкина совершенно бессовестно, изобразив его в «Северной пчеле» под видом писателя, который «в своих сочинениях не обнаружил ни одной мысли, ни одного возвышенного чувства, ни одной полезной истины; у которого сердце холодное и немое существо, как устрица, а голова род побрякушки, набитой гремучими рифмами, где не зародилась ни одна идея, который, подобно исступленным в басне Пильпая, бросающим камнями во все священное, чванится пред чернью вольнодумством, а тишком ползает у ног сильных, чтоб позволили ему нарядиться в шитый кафтан; который марает белые листы на продажу, чтобы спустить деньги на крапленых листах…». И так далее.

Пушкин ответил на этот пасквиль в отделе «Смеси» в № 20 «Литературной газеты» заметкой о знаменитом французском сыщике Видоке, а позже — громовым стихотворением «Моя родословная», в котором досталось и Булгарину, а его сиятельным хозяевам больше всего. «Мою родословную» даже печатать было нельзя, и она пошла по стране в рукописи.

Третье отделение выжидательно и одобрительно смотрело на эту борьбу и требовало объяснений только у Пушкина, когда его стрелы летели чересчур далеко — в огород правительства.

Конец 1829 года. Пушкин занят работой над восьмой главой «Евгения Онегина». По выходе «Литературной газеты» полтора первых месяца — январь — февраль 1830 года — Пушкин редактирует ее с помощью О. Сомова. Дельвиг выехал в Москву по редакционным делам…

Bpeмя было трудное, положение Пушкина с женитьбой оставалось еще неясным. Появление поэта в Скарятинском переулке по приезде с Кавказа было встречено холодно, что и заставило его ехать в Петербург. Работа по газете несколько отвлекла Пушкина от тяжелых дум и сомнений, но не настолько, чтобы он забыл о них, И снова Пушкин, при всей занятости, среди творчества думает о постоянном своем средстве против угнетенности духа — о путешествии. Но куда?

Литературная и политическая заинтересованность звала его на Запад, во Францию, в Италию. Крепнущие исторические интересы влекли на Восток — посмотреть необъятную Сибирь — основу могучего будущего России. К тому же Пушкин в Петербурге познакомился и очень сошелся в ту пору с архимандритом Иакинфом (Н. Я. Бичуриным) — величайшим русским китаистом. Бичурин был умным, увлекательным, много видавшим сосебедником, рассказывал о Китае, Монголии, Джунгарии. Он поддерживал связи с передовыми людьми Петербурга, собирался ехать в Москву, чтобы встретиться с Погодиным. Пушкину он подарил свой труд — перевод начальной книги китайского обучения «Сань Цзы-цзин» («Троесловие») — блестящий образец китайской тысячелетней культуры. В нем всего сотня сентенций — каждая из них уложена в три иероглифа-слова, и таким образом донельзя сжата в 300 иероглифов, заключена лапидарно целая детская энциклопедия, изъясняющая китайские космогонию, мораль, начала истории по династиям, основы воспитания молодежи и знаменитые примеры поведения. Эта книга затверживалась раньше каждым китайцем в самом нежном возрасте и оставалась прочно в памяти на всю жизнь.

23 декабря, на самом излете 1829 года, Пушкин пишет стихотворение, где ясно видно смятенное, тревожное состояние его духа:

Поедем, я готов; куда бы вы, друзья,
Куда б ни вздумали, готов за вами я
Повсюду следовать, надменной убегая:
К подножию ль стены далекого Китая,
В кипящий ли Париж, туда ли наконец,
Где Тасса не поет уже ночной гребец,
Где древних городов под пеплом дремлют мощи,
Где кипарисные благоухают рощи,
Повсюду я готов. Поедем… но, друзья,
Скажите: в странствиях умрет ли страсть моя?
Забуду ль гордую, мучительную деву,
Или к ее ногам, ее младому гневу,
Как дань привычную, любовь я принесу?

«Генерал, — пишет Пушкин по-французски генералу Бенкендорфу. — …Покамест я еще не женат и не зачислен на службу, я бы хотел совершить путешествие во Францию или Италию. В случае же, если оно не будет мне разрешено, я бы просил соизволения посетить Китай с отправляющимся туда посольством…

Всецело полагаясь на вашу благосклонность, остаюсь, генерал, вашего превосходительства нижайший и всепокорнейший слуга.

Александр Пушкин. 7 января 1830».

Ни то, ни другое высочайше разрешено не было, и Пушкин в Петербурге — один со всеми его делами.

«Высылай ко мне скорее Дельвига, если ты сам не едешь, — взывает Пушкин в Москву к князю Вяземскому уже в конце января. — Скучно издавать газету одному с помощию Ореста, несносного друга и товарища[19]. Все Оресты и Пилады на одно лицо. Очень благодарю тебя за твою прозу — подавай ее поболее. Ты бранишь Милославского[20], я его похвалил. Где гроза, тут и милость. Конечно, в нем многого недостает, но многое и есть: живость, веселость, чего Булгарину и во сне не приснится. Как ты находишь Полевого?.. Но критика Погодина ни на что не похожа. Как бы Каченовского взбесить? стравим их с Полевым».

Письмо явно профессионального, литературного характера, видно, что его писал редактор газеты. Но этот редактор — Пушкин, и далее его письмо звучит уже по-пушкински:

«Правда ли, что моя Гончарова выходит за архивного Мещерского? Что делает Ушакова, моя же?»

А в Москве событие: неожиданно ночью прискакал в Москву царь Николай со своим двором.

Москва «заварила пиры да балы», и Натали Гончарова включена «в самое первое созвездие красоты», дивившее общество. Натали блистает на балах, участвует в живых картинах генерал-губернатора Москвы князя Дмитрия Владимировича Голицына. Вся Москва восхищена «бесподобной Лазаревой, очаровательной Алябьевой, ослепительной Гончаровой».

На запрос Пушкина о Гончаровой последовал ответ— князь Вяземский на балу у генерал-губернатора в его доме на Тверской видит Натали Гончарову… Молодой человек И. Д. Лужин должен был с ней танцевать, и Вяземский просил его заговорить с красавицей о Пушкине.