Луи Буссенар - Жан Оторва с Малахова кургана

• Название: Жан Оторва с Малахова кургана
• Автор: Луи Буссенар
• Издательство: Ладомир
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1995
• ISBN: 5-86218-164-4

Впервые полностью переведенный на русский язык приключенческий роман «Жан Оторва с Малахова кургана».

_{Иллюстрации А. С. МаховаПримечания В. П. Ерашова}

---

— Какой храбрец! — перебил старшего брата Оторва, который слушал затаив дыхание.

— Русская армия двинулась дальше, за ней — гнусные шайки мародеров, потом появились крестьяне, изгнанные из своих изб и возвращавшиеся теперь к своим очагам. Они-то и заметили — хотя столько времени прошло, — что раненый французский офицер дышит. Движимые состраданием, они положили его в сани и, не зная, как согреть незнакомца, поместили в конюшню, где закопали в навоз. Процедура более чем простая, однако она совершила чудо. Умирающий вернулся к жизни!

Его поили растопленным снегом, кормили корками черного хлеба, никакой медицинской помощи не было, но он цеплялся за жизнь со всей присущей ему колоссальной энергией и выздоровел, как выздоравливали эти железные люди, вопреки всему и вся.

Как только рана зарубцевалась, отца переправили во Владимир. Там ему хотели предоставить относительную свободу при условии, что он даст слово не пытаться бежать. Он, естественно, отказался, как и положено родителю нашего дорогого Оторвы.

— Да, это фамильное, — со всей серьезностью отозвался Жан.

— Как и ты, наш отец был самым непокорным из пленников. Хотя он и находился под строгим надзором, одних стражей ранил, других убил и бежал, его схватили, приговорили к смерти, потом помиловали и, наконец, сослали в Сибирь, проклятый край, откуда не возвращаются!

— Однако же наш отец вернулся!

— Да, но это было чудо, которое способны свершить лишь люди с его или твоим характером.

— Ну что ж, посмотрим, когда меня отправят в Сибирь…

— Но тебя, к несчастью, еще не помиловали, бедный мой малыш! И все же будем надеяться… Итак, я продолжаю.

Бегство из Сибири было предприятие очень ненадежное, если не сказать невозможное. И пленник, не в силах с этим смириться, как лев в клетке, грыз свою цепь. Ужасное существование для солдата, который победителем прошел всю Европу. Безграничный горизонт проклятой русской степи его просто убивал.

Он не выдержал бы холода, голода, отчаяния в этой жестокой ссылке, если бы случай не свел его с семьей русских ссыльных. Эта была семья князей Милоновых, в прошлом одна из самых знатных и самых богатых в России, а теперь беднее мужицкой. Семья состояла из отца и матери в расцвете сил, двоих сыновей, бравых молодых людей двадцати и двадцати двух лет, и двух дочерей — восемнадцати и шестнадцати лет.

Общее несчастье, которое они переносили с достоинством, сблизило пленного француза и ссыльных москвичей. Они сразу почувствовали взаимную симпатию и по-братски полюбили друг друга. Постепенно более нежное чувство соединило Мишеля Бургея со старшей дочерью князя Милонова, Бертой. Француз попросил у ее отца руку дочери, и тот с радостью дал согласие. Молодые поженились в 1816 году, а в 1818 году у них родился сын. Ему дали имя Поль, по-русски — Павел. Этот сын — я.

Мне приходится сокращать свой рассказ, дорогой мой Жан. Время уходит, оно неумолимо, и я излагаю тебе всю историю коротко и сухо, хотя сердце мое переполняют самые пылкие чувства к тем, кто так настрадался и кого я так любил!

Продолжаю. Мы жили счастливо, насколько это было возможно в ужасной ссылке, под свинцовым небом, вдали от всякой цивилизации. Мы жили как дикари, понятия не имели о том, что происходит в больших городах, ни на что не претендовали и покорились судьбе. Отец, рожденный солдатом, привыкший к трудностям, прекрасно приспособился к этой уединенной жизни. Поглощенный любовью к жене и сыну, он меньше думал о далекой Франции… Да, мы были счастливы, потому что от всего сердца любили друг друга.

Однако князь Милонов, мой дед, не мог примириться со ссылкой. Он не мог забыть былое свое положение в обществе, свое состояние, роскошную жизнь высшей русской аристократии и приходил в отчаяние при мысли, что его сыновьям суждено гнуть спины на сибирской земле, влачить жалкое существование, будто они какие-нибудь крепостные.

Он участвовал в заговоре против императора[256], который оставался неумолим, хоть и мог помиловать заговорщиков. Ссыльных в этом проклятом краю — увы! — было немало. Мой дед собрал их, разжег их ненависть, а главное, воспламенил великим словом — «Свобода»!

При дворе у него были богатые и влиятельные друзья, которые его любили и на него рассчитывали. Находясь вдали от них, он по-прежнему возглавлял многочисленную партию недовольных. Императора опасались.

У заговорщиков были шансы добиться успеха…

Но один мерзавец донес на деда, продал его за несколько тысяч рублей. В двадцать четыре часа наше счастье, и без того хрупкое, рассыпалось в прах. Деда и его сыновей арестовали, поспешно судили и повесили!

— О, что за ужасная страна! — горестно отозвался Оторва.

— Это еще не все, — продолжал майор, сам взволнованный жестокими воспоминаниями. — Моего отца, нашего отца, Мишеля Бургея, хоть он и не думал участвовать в заговоре, увели из убогого жилища и приговорили к пожизненной каторге на ртутных рудниках. Это была пытка хуже смерти — человека обрекали на медленную агонию, которая длится года два, иногда три и никогда — четыре.

Это произошло в тысяча восемьсот двадцать втором году, мне было четыре года!

Новые и не менее страшные несчастья обрушились на нас… словно нашей безжалостной судьбе все было мало. Рассудок моей бедной матери не выдержал новой катастрофы. Гибель старика отца и братьев, разлука с горячо любимым мужем доконали ее… Через полгода я осиротел! А было мне четыре с половиной года…

Она умерла, не приходя в себя и не узнавая своего сына. Я остался один с молоденькой теткой Ольгой. Мы оба были изгнанники, оба — сироты, безо всяких средств к существованию там, на ледяной окраине Российской империи. Как жили мы до двадцать восьмого года? Трудом своих рук, милосердными подаяниями. В пять лет я пас скотину, а моя тетка прислуживала у более зажиточных ссыльных. Мы знали и голод, и холод, и такую же нужду, что и местное население.

В тысяча восемьсот двадцать седьмом году на трон взошел император Николай[257]. Ему рассказали о нас, пробудили интерес к нашей судьбе. Целый год упрашивали его помочь нам, и наконец он согласился с тем, что мы — не уголовные преступники. Государь помиловал нас и распорядился вернуть нам наше имущество.

Мне было тогда восемь лет. Мы вернулись в Россию. Моя тетка вышла замуж за графа Григорьева, посла в Швеции, и оставила меня в своей семье. Наши несчастья кончились! Но, Боже мой, сколько смертей и сколько страданий мы пережили!

Я не забывал отца, и чем старше становился, тем горше оплакивал человека, который обожал меня и которого я любил от всей души. Я мечтал снова увидеть его, мечтал, чтобы он, как и мы, пожил в роскоши, мечтал силой своей любви заставить его забыть печальные годы ссылки и почувствовать себя счастливым… Одним словом, я думал только о том, как его найти.

Мой дядя, посол, добился организации розыска в Сибири на ртутных рудниках. Сведениями о гибели Мишеля Бургея они не располагали. Не бежал ли он? Никто не знал. Наиболее вероятным казалось все же, что несчастный погиб. И все-таки луч надежды не исчезал. Вдруг отец сумел бежать из ада рудников и добрался до Франции! Дипломатическими путями мы послали запрос во Францию, в Военное министерство. Ответ пришел обескураживающий! Мишель Бургей, пропавший без вести во время отступления из России, во Франции не появлялся. Он вычеркнут из списков личного состава армии, а также из списков кавалеров ордена Почетного легиона.

С этих пор всякая надежда угасла. Я оплакивал отца, которого обожал и черты которого с детства запечатлелись в моей памяти. Я оплакивал его судьбу и знал, что никогда его не забуду.

Русский офицер прервал свой пылкий рассказ. Он пристально смотрел на зуава, словно не мог на него наглядеться, потом порывисто схватил его за руки, сжал их до боли и продолжил повествование:

— Вот и представь себе, дорогой брат, мое изумление, когда я увидел в каземате твое письмо, на котором точно огненными буквами было написано имя нашего отца! Изумление вполне естественное, а к нему присоединились бурная радость и безумный ужас… Ведь тебя должны были расстрелять… убить! Слава Богу, я примчался вовремя!

Ну, а теперь ты, Жан, расскажи все, что знаешь… в нескольких словах, потому что время все больше нас подгоняет. Я должен увидеться с начальником гарнизона, чтобы получить отсрочку исполнения приговора. И повторяю — наши законы беспощадны! Так что скорее, мой дорогой Жан, скорее, я слушаю тебя с нетерпением, я весь превратился в слух.

У Оторвы отчаянно билось сердце, покраснели глаза, перехватило дыхание, он пытался справиться со своими чувствами и отвечал глухим голосом:

— Да, брат, я буду краток! Я понимаю, что так нужно… Хотя я испытываю мучительное волнение… и был бы счастлив открыть тебе душу, но я повинуюсь. Мне бы так хотелось рассказать тебе, как я тебя полюбил… сильно… безмерно! Но сейчас это нельзя!