Михаил Армалинский - Чтоб знали! Избранное (сборник)

• Название: Чтоб знали! Избранное (сборник)
• Автор: Михаил Армалинский
• Жанр: Поэзия
• Год: 2002
• ISBN: 5-86218-379-5

В авторский том Михаила Армалинского вошли стихи и проза, написанные как еще в СССР, так и после эмиграции в 1976 году. Большинство произведений скандально известного писателя публикуется в России впервые. Основная тема в творчестве Армалинского – всестороннее художественное изучение сексуальных отношений людей во всех аспектах: от грубых случайных соитий до утонченных любовных историй, а также проблемы сексуальной адаптации советского эмигранта в свободном мире. Совокупно тексты Михаила Армалинского являют собой образец редчайшего для русской литературы жанра. Армалинский прославился в мире и как издатель знаменитых «Тайных записок А. С. Пушкина», уже вышедших в серии «Русская потаенная литература».

---

После ебли она рассказывала мне о своей горести. Обнимала меня и плакала: «Мне так хорошо кончать с тобой, но ведь мы не любим друг друга. А я хочу любить», – говорила она, держа меня за хуй.

Ванда просила, чтобы я повёл её в ресторан или хотя бы в кино, но я отговаривался под разными предлогами, мне было неприятно появляться с ней на людях, и я шутил, говоря ей, что хочу поскорей увидеть мой замок. Ванда сначала надувала губки, но, когда я прикасался к ней и целовал в шею и ухо, она быстро размякала и с удовольствием направлялась в спальню, позабыв о второстепенных развлечениях.

Все мы чуем, что оргазм – это чудо, и при подступлении к нему, и во мгновения его самого происходят чудеса не только в нас, но и вокруг нас. И со мной оргазм вытворял чудеса, и я имею в виду не визжавшую передо мной в оргазме Ванду, что, в общем-то, тоже одно из чудес, а замок, который заполнял всю стену передо мной.

Когда это случилось впервые, я не поверил своим глазам. Я заметил, что стоит мне углубиться в Ванду, смотрящую телевизор, как замок начинает подсвечиваться. Это было настолько очевидно, что стоило мне в виде эксперимента вытащить член на мгновенье, как освещённость замка пропадала. Когда я был у Ванды во влагалище, замок подсвечивался слева, а когда я был у неё в анусе, замок подсвечивался справа. Можно было подумать, что наступает то закат, то восход. Но так как было невозможно определить на изображении, где запад, а где восток, то было непонятно, какой вид совокупления связан с закатом, а какой – с восходом.

По мере нарастания моего наслаждения на дереве перед замком вдруг оказывалась птица, и я никак не мог заметить её прилёта или откуда она появлялась. Всё время её не было, а в какой-то момент она уже была. Точно так же в какое-то мгновенье ворота оказывались открытыми настежь. Это поражало меня, и я переводил взгляд на окно в башне замка, и в нём я видел горящую свечу с абсолютно отчётливо колеблющимся язычком.

В самое остриё оргазма в окне замка появлялся нежный профиль девушки с локонами и в платье с высоким стоячим воротничком, склоняющейся над свечкой. Она делала губки бантиком и своим божественным выдохом задувала свечу под вопли Ванды. Свет исчезал, и живой замок превращался в рисунок на обоях. В какой-то момент мне показалось даже, что черты девушки напоминают мне черты Ванды, которой удалось сбросить значительную часть своего веса.

И так происходило каждый раз, без всяких изменений, в той же последовательности событий: свет, появление птицы, раскрытые ворота, свеча и девушка, задувающая пламя.

С одной стороны, мне хотелось быстрее кончить, чтобы поскорее увидеть мою красавицу в замке, но, с другой стороны, я хотел, чтобы Ванда ничего не заметила и получила любимое наслаждение. Кроме того, затягивая подступ к оргазму, я увеличивал время, в течение которого мог подробно рассмотреть происходящие изменения, предшествующие появлению девушки в окне.

Мне всегда хотелось выскользнуть из Ванды в момент возникновения девушки и броситься к ней, но девушка появлялась в окне только в то мгновенье оргазма, когда никакая сила не может оторвать тебя от женщины, в которой он тебя настиг.

Однажды я подвинул Ванду к краю кровати, поближе к стене, чтобы попытаться лучше разглядеть девушку в замке. Я объяснил Ванде своё желание тем, что будто бы хочу приблизиться к телевизору, чтобы лучше разглядеть происходящее на экране. Однако, оказавшись слишком близко к телевизору, Ванда начала различать горизонтальные полоски, из которых состоит изображение, и иллюзия живых совокупляющихся перед ней людей пропала. А я заметил, что при приближении к замку на определённое расстояние движение и свет в замке исчезают, и я начинаю различать просто точки, из которых составлено изображение.

Если у меня взгляд соскальзывал с замка на экран телевизора, чтобы посопереживать с Вандой, то, когда я опять поднимал взгляд к окну, свечи там уже не было, и мне приходилось долго всматриваться в замок, чтобы восстановить то, что свершилось в нём и вокруг него до моего предательства.

Иногда у меня появлялось желание спросить Ванду, видит ли она происходящее в окне замка, но я всегда решал не отрывать её от радостных ощущений, которых ей явно поступало достаточно от меня и от экрана. Да она и не была тем человеком, с которым я хотел бы поделиться увиденным.

В одну из наших встреч Ванда сказала мне:

– Я решила сломать рутину, которой ты так боишься, и приготовила для тебя сюрприз.

Мы только что взяли две кассеты порнофильмов и направлялись к ней в квартиру.

Я вошёл в гостиную и не узнал её – всё сверкало чистотой. Ковёр был настлан новый. Обеденный стол был отполирован, на нём стояла ваза с цветами. Холодильник на кухне, оказывается, был белым, а не жёлтым. Плита была вымыта и выскоблена.

– Пойдём, я тебе покажу спальню, – взяла меня за руку Ванда.

Войдя в спальню, я ужаснулся – мой замок исчез, и на стене сияли новые цветастые обои. Я вырвал свою руку из её пальцев.

– Тебе что, не нравится? – спросила Ванда. – Ты знаешь, я никак не могла отодрать старые обои с замком, помнишь? Пришлось наклеить новые поверх старых.

– Что ж, тогда ещё не всё потеряно, – облегчённо сказал я и обнял Ванду, удивлённо вскинувшую на меня глаза.

Музейные редкости, или несовершенство классификаций

Алику Цирлину

В нашем музее я знаю все картины наизусть. Для провинции он совсем неплох – по одной картине чуть ли не каждого великого художника. Правда, хожу я в музей вовсе не для того, чтобы наслаждаться искусством. Хожу я туда, чтобы отыскать возможность наслаждаться. Но не искусством. Впрочем, то, что я ищу, тоже можно назвать искусством. И даже более высокого класса, чем картины. Однако само наслаждение в стенах музея происходить не может, а может только возникнуть надежда на наслаждение. Вне музея. Короче говоря, я хожу в музей, чтобы знакомиться с бабами. То бишь ищу среди неподвижных произведений искусства произведения искусства самоходные, с пиздой.

Сложность заключается в том, что красивые женщины искусством не интересуются. Им некогда по музеям ходить – их ебут. Ну, а когда они хотят перевести дух, то они, может, и выползут из кровати в музей, но только с ёбарем. Ведь всё, что женщине требуется, – это не искусство, а спокойная жизнь, а для этого ей нужен лишь твёрдый кусок хлеба и не менее твёрдый кусок мяса.

Разумеется, из всякого железного правила бывают цветочные исключения. На них и рассчитываю.

Идя в музей, я устанавливаю себе минимальную норму – познакомиться хотя бы с одной. Это для поддержания охотничьей формы, чтобы не позволять себе расслабиться и уйти ни с чем, чтобы не превратиться в лису с якобы зелёным виноградом. Он и впрямь может оказаться зелёным, и есть я его не стану, но сорвать его я всё равно обязан.

Помимо редких красавиц, появляются в музее и обычные смазливые самочки. Один из критериев смазливой женщины – у неё должна быть хорошая смазка. Но основной контингент любительниц искусства – это бабы без спроса. И без предложения. И даже без предлога. Для какого-либо союза. Ведь женщина – это нечто «под лежащее». Но уйду-ка я в сторону от словоблудия, поближе к сути, подступ к которой упрощается, если посетительниц музея разделить на нижеследующие категории. (О, женщины! О, разные!)

Самая многочисленная категория – это туристки, которым приходится убивать своё время на музеи, иначе они умрут со скуки. Они либо ни за что не хотят любовных приключений, потому что им скоро уезжать и ничего длительного не предвидится. Либо они жаждут любовных приключений, потому что им скоро уезжать и ничего длительного не предвидится.

Другая категория – это недавно переехавшие в наш город на постоянное жительство. Они ещё не успели обзавестись ёбарями и вынуждены как-то убивать свой досуг, иначе тоже умрут со скуки. Это самая вкусная добыча, ибо она жаждет быть пойманной. Такие женщины голодны и горят поскорей заполнить свои разнообразные пустоты мужской плотью.

Некоторые посетительницы оказываются в стайке вокруг экскурсовода. Как заворожённые, они слушают напыщенные и надуманные объяснения поистине очевидного и уходят из музея с уверенностью, что уж теперь-то они стали понимать искусство. К таким хорошо заходить сзади или сбоку и бросать им в ушко глубокомысленные реплики, дополняющие рассказ экскурсовода или не имеющие к нему никакого отношения. В лучшем случае мне удаётся выманить самочку из группы и начать собственную экскурсию по её достопримечательным местам. А в худшем случае я вынужден удовлетворяться хотя бы тем, что мешаю ей слушать чепуху.

Затем, существует категория мнимо одиноких. Ходит себе и ходит девица вдоль и поперёк картин, а я вокруг да около. Ни на кого она взглядов не бросает, и мужиков поблизости не видать. Подхожу к ней и завожу разговор, который происходит в пределах средней оживлённости, и вдруг, как-из под земли, вырастает её хахаль, который, как оказывается, слонялся в другом зале или не вылезал из уборной в течение часа. Приходится как ни в чём не бывало отваливать в противоположном направлении. Такое недоразумение происходило лишь в начале моих охотничьих вылазок. Теперь при подходе к одинокой я начинаю с того, что исключаю мнимость одиночества и спрашиваю нечто вроде: «Каким это образом оказалось, что вы находитесь одна в храме искусства, которое возбуждает такие сильные эмоции, что поделиться ими с кем-нибудь из прихожан этого храма становится необходимым?» Если в ответ на этот вопрос баба шалеет и спрашивает: «Чаво?», я быстро адаптирую текст и переспрашиваю: «Вы здесь одна?» На такой вопрос она уже способна дать однозначный ответ, в зависимости от которого события либо начинают развиваться, либо мрут на корню.