Сьюзан Грубар - Иуда: предатель или жертва?

• Название: Иуда: предатель или жертва?
• Автор: Сьюзан Грубар
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Религия: христианство
• Год: 2011
• ISBN: 97S-5-17-072459-8 (АСТ), 978-5-271-33614-0(Астрель)

Данная биография прослеживает восприятие Иуды со времени его появления на страницах Нового Завета до интерпретации его образа в современном кинематографе и художественной литературе. Образ Иуды всегда приковывал к себе внимание теологов и деятелей культуры, побуждая их предпринимать все новые и новые попытки постичь его характер. Данная книга — мета-биография, своего рода антология многочисленных биографий двенадцатого апостола.

Исследование эволюции этого образа позволяет раскрыть процесс зарождения христианства в недрах иудаизма и его последующее отделение от него, а также то значение, которое имеет общее наследие двух религий для христиан всех конфессий и иудеев из разных стран.

---

Во второй главе «Единственный в своем роде» я делаю акцент на необычности, исключительности образа этого апостола уже на самом начальном этапе его эволюции, еще в Евангелиях. Этот аспект впоследствии обыгрывали многие художники, выделявшие или противопоставлявшие Иуду его общине посредством определенных изобразительных приемов — отсутствие у Иуды, единственного из апостолов, нимба, определенное место Иуды за столом, изображение его с рыжими волосами, денежным ящиком или в желтом одеянии. Также во второй главе анализируются и противоречивость евангельских свидетельств о его мотивах, целях и гибели. В Новом Завете Иуда трансформируется из своенравного апостола у Марка в осужденного, но раскаявшегося и совершающего самоубийство грешника у Матфея. Затем из одержимого демоном вероломного изменника, вешающегося и исторгающего свои внутренности у Луки в вора, приспешника Сатаны, пособника и подстрекателя иудеев, одержимых Дьяволом, у Иоанна. Но во всех этих обличьях Иуда, разрывающийся между апостолами Иисуса и первосвященниками, олицетворяет взаимосвязь и взаимопроникновение иудаизма и христианства в древние времена. Он аллегорично показывает, когда, как и почему два персонажа, рожденные в одной вере и приверженные одной вере, начинают исповедовать разные религии, поскольку Иуда становится иудеем, а Иисус — христианином.

Библейские парадоксы, обозначенные четырьмя каноническими Евангелиями, преломляясь в христианском творческом сознании, повлекли за собой впоследствии последовательные перевоплощения Иуды — решавшие или не решавшие, опровергавшие или усугублявшие те многочисленные противоречия и несоответствия, что встречаются в Новом Завете. Выстраивая свое повествование во второй части этой книги, я исхожу как раз из того допущения, что образ Иуды неоднократно переосмысливался с древнейших времен до наших дней во многом именно из-за белых пятен и противоречий в самых ранних евангельских свидетельствах о его роли, как «орудия» свершения драмы Страстей Господних. Многие мыслители и деятели культуры, убежденные в том, что участь Иуды не соответствовала логике евангельских повествований, предлагали свои интерпретации характера и роли Иуды. Порожденные ими многочисленные «ипостаси» двенадцатого апостола и описываются во второй части данной книги. Однако, в каком бы «амплуа» не выступал Иуда в длинной чреде своих правдоподобных и неправдоподобных перевоплощений, каждый из его образов является неполным, пристрастным и не согласующимся с остальными. Во всех послебиблейских трактовках личности Иуды противоречия решались путем отрицания или замалчивания тех или иных аспектов евангельских свидетельств. И потому появление многочисленных образов Иуды, разнящихся подчас довольно сильно между собой и поведением, и характером, было неизбежно. Ради ясности я стараюсь анализировать по отдельности образы Иуды отверженного и изгоя, любовника и героя или жертвенного спасителя. Хотя своенравный Иуда время от времени яростно бунтует против такого искусственного дробления его многогранного характера.

Вторую часть открывает третья глава, «Проклятое кровосмешение», посвященная Иуде — «козлу отпущения» или изгою. С древности и до Нового времени, когда большинство людей не имели возможности сами читать Библию и устные предания активно множились, пример всячески чернимого Иуды предостерегал против бытовавшей тогда практики ростовщичества и увлечения религиозными ересями, распространением которых сопровождалось формирование обществ Средневековья и эпохи Возрождения. В начале XIV в. Данте изобразил Иуду с головой, застрявшей в огромной красной глотке Люцифера в самом центре скованного льдом ада. Инквизиторы XV и XVI вв. активно применяли «Иудин стул» для пыток обвиняемых. Несчастных сажали на пирамидальное острие, пронизывавшее и затем разрывавшее им анус, вагину или мошонку: подобные наказания считались подобающим возмездием за анальные и оральные злодеяния, приписываемые Иуде и иудеям в минувшие века. Со времен теологических рассуждений Отцов Церкви и до появления самых ранних записанных баллад, преданий и мистерий Иуда нередко предстает полукровкой с порченой, нечистой кровью, стирающей границы между человеком и животным, человеческим и дьявольским, живыми и мертвыми. Увлечение мотивом тлетворного, вредоносного влияния, заразности Иуды породило великое множество книжных иллюстраций, фресок и гравюр с изображением окровавленных внутренностей и кишок Иуды, зубастого рта, черных демонов и насекомых, нередко ассоциировавшихся с Иудой, а также фольклорных преданий на тему зловония, осквернения христианских святынь, совершения ритуальных человеческих жертвоприношений, вампиризма и каннибализма иудеев. Но почему Иуду вдруг начали сравнивать с Эдипом? Не указывает ли это на его переход из анальной и оральной стадий развития в стадию фаллическую?

В четвертой главе «Приковывающие взгляд поцелуи» описываются мозаичные витражи, Псалтыри, гравюры на дереве и картины маслом, созданные в период с XII в. до эпохи Возрождения и представляющие антагонистов Иисуса и Иуду соратниками. Один мотив в особенности привлекает художников: предательский поцелуй. Иуда, воспринимающийся как олицетворение всеобщей человеческой греховности, обозначает новую проблему: как близко соседствуют друг с другом зло и добро, порочность и чистота. Декларируя непостижимость смысла самого акта предательства, такие мастера изобразительных искусств, как Джотто, Дюрер, Лудовико Карраччи и Караваджо, акцентируют внимание зрителя на том, насколько близки неправедность и благочестие, умерщвление плоти и торжество духа. Некоторые художники используют историю об объятии и поцелуе Иуды для того, чтобы затронуть проблемы признанных отклонений — садизма или сведения любви к голому эротизму. Тогда как другим Иисус и Иуда видятся противниками, разыгрывающими по ролям любовный или духовный союз. В четвертой главе поднимается вопрос о том, что может означать тот факт, что самый распространенный в нашей культуре образ двух обнимающихся мужчин обязан своим появлением акту предательства Иуды? Ведь, по крайней мере визуально, объятие Иисуса и Иуды могло восприниматься и воспринималось в ряде случаев как гомоэротическое, гомосексуальное.

Вопреки интуитивному восприятию, картины, запечатлевшие предательский поцелуй, отображают поступательное очеловечивание образа Иуды — сначала как терзаемого угрызениями совести, кающегося грешника, затем как ревностного сторонника учения Иисуса. Хотя интерес к Иуде, как и к различным другим библейским персонажам, в век Просвещения и после него снижается, пятая глава, названная «Тайное в зеркале современности», исследует светскую традицию интерпретации образов Иисуса и Иуды, переводящую чувственную и духовную близость, подмеченную художниками, в ракурс психологического и этического параллелизма. Авторы, вскрывающие этот параллелизм, соотносят жертвование Иисусом своей жизнью с принесением в жертву Иудой своей души. Начиная с «Иуды Искариота» Ричарда Хенгиста Хорна (1848) и до «Человека, рожденного на Царство» Дороти Сэйерс (1943), художественные произведения являют нам образы, по меньшей мере, искреннего, а по большей — героического Иуды. Именно такому Иуде, по версии Хорна, «…небом предначертано ускорить великое дело спасения и установления Царства Христова на Земле» (Ноте, 154). Под такой привлекательной личиной двенадцатый апостол воплощает, как и Прометей, бунт (выступая против жестокого владычества Рима) и идеализм (помогая своему соратнику Иисусу ускорить приближение нового века справедливости).

Объединяет преданного Иисуса и предавшего его Иуду, представляемых «соратниками в борьбе», их невиновность. Даже когда попытки моральной реабилитации Иуды терпят неудачу, он продолжает вызывать сострадание как одинокий, отверженный персонаж, жертва той жестокой роли, которую ему пришлось сыграть в истории ради искупления грехов и спасения всех людей, а также как несчастная душа, которой, непонятно почему, отказано в милосердии и прощении. Некоторые писатели и художники видят в Иуде олицетворение отчаяния, что навевает параллель со святым Иудой, находящимся в тени Иуды-предателя и считающимся в христианской традиции покровителем пропащих и безнадежно отчаявшихся. Иногда Иуда как воплощение страданий, соотносится некоторыми авторами с Иовом, прообразом страждущего искупителя мира. Это самый несчастный образ Иуды — тот, что я называю «Иудой Мрачным». Какими бы мотивами ни был движим Иуда в современных сочинениях, заканчивающихся его гибелью, — добрыми чувствами или противоречивыми инстинктами, — авторы, как правило, проявляют сочувствие к нему и время от времени используют его мрачный удел для обсуждения вопроса о справедливости Бога или даже обвинения Сына Божьего в использовании двенадцатого апостола.