Вадим Фролов - Невероятно насыщенная жизнь

• Название: Невероятно насыщенная жизнь
• Автор: Вадим Фролов
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская проза
• Год: 1972

Повесть в двух частях о подлинных и мнимых ценностях, о том, как прекрасно быть честным и принципиальным.

Действие повести происходит в наши дни, — в классе, во дворе, на улице. Герои учатся по-настоящему дружить, не отгораживаться от мира взрослых, вместе преодолевать трудности.

Есть люди, которые на все смотрят равнодушно, в полглаза. Дни для них похожи один на другой.

А бывает, что человеку все интересно: подружится ли с ним другой человек, с которым дружба что-то не получается? Как выпутается из беды одноклассник? Как ему помочь?

Вообще каким надо быть?

Вот тогда жизнь бывает насыщена событиями, чувствами, мыслями. Тогда каждый день запоминается.

Эта книга написана от лица школьников. Первую часть рассказывает Маша Басова, вторую — Сеня Половинкин.

---

Вадим Григорьевич Фролов Невероятно насыщенная жизнь

Часть первая

Глава первая

В соседнем дворе живет Венька Жук. То есть настоящая его фамилия не Жук, а Балашов, а Жуком его зовут потому, что он маленький, черный и очень шустрый, настырный, как говорит наша дворничиха Светлана. Венька учится в нашем классе, а вернее сказать не учится, а так себе — проводит время. И дневничок у него прямо загляденье — весь вдоль и поперек исписан разными чернилами — замечание на замечании, а о двойках я уже и не говорю. В общем, типичный «трудный». В классе он ни с кем не дружит, а на улице у него есть дружки-приятели: один тощий и длинный с причесочкой, как у этих английских парней-музыкантов, «битлов», что ли, и зовут его как-то странно — Фуфло, а другой — хорошенький такой светленький мальчик с зелеными глазами и на вид совсем тихоня, а на самом деле чуть не главный у них заводила. И прозвище у него почему-то — Хлястик.

И вот как-то в самом конце августа иду я себе потихоньку домой и вижу, как в соседнем дворе эта троечка лупит одного мальчишку. Я его знаю. Нет, вернее, я с ним и не знакома, а просто он последнее время стал очень часто попадаться мне на пути. Почти каждый день. И посматривает на меня, а я, конечно, делаю вид что и не замечаю его вовсе. Один раз он даже попробовал со мной познакомиться. Я шла из магазина и в уме подсчитывала, могу ли купить с оставшейся сдачи мороженое — как-то я забыла в этот раз спросить разрешения у бабушки и вот думала: рассердится она или нет. Я остановилась у тележки с мороженым и стояла там немножко задумчиво и не сразу заметила этого мальчишку, а он стоял рядом и спокойненько ел эскимо. Ну, если бы он только ел эскимо, это бы еще ничего, а он ел и пялил на меня глаза и вроде даже улыбался. А глаза у него были какие-то синие-синие. Нахальные. Весь он белобрысый, на носу веснушки, а нос курносый. Невысокий, но такой спортивный мальчишка. Ест себе эскимо и пялит на меня глаза. Я, конечно, очень сердито и очень гордо подняла голову и хотела уже идти дальше — ну его, это мороженое, а он вдруг засмеялся, подмигнул мне и спросил:

— Хочешь мороженого? — и полез в карман, наверно, за деньгами.

— Вот еще новости, — гордо сказала я и опять хотела идти, но почему-то не пошла.

— По глазам вижу — хочешь, — сказал он и опять засмеялся.

— У вас… милостивый государь, весьма ву… вульгарный способ заводить знакомство с девочками. Я этого не люблю, — еще гордее… нет, горже… нет, ага, вот так — еще более гордо сказала я и пошла. Очень здорово я поставила его на свое место. И он весь как-то понурился и грустно опустил свои синие-синие глаза… Чепуха! Никуда он их не опускал, а снова засмеялся и сказал мне вдогонку:

— Вот чудачка: «милостивый государь»! А мороженое-то мировое, и вообще я знаю, как тебя зовут. Маша. Вот.

Тогда я нарочно вернулась к тележке, купила себе самое большое мороженое за двадцать восемь копеек и, не глядя на белобрысого, ушла.

А он только крикнул мне вслед:

— Ишь какая строгая!

Да, строгая. И правильно. Женщина должна беречь свою честь. Об этом мне часто говорит бабушка и иногда папа. А от бабушки мне за мороженое здорово попало. Не потому, что она пожалела сдачу, а потому, что я не спросила. И я ужасно разозлилась на этого мальчишку.

Так вот, иду я домой, а в подворотне Венька Жук, Фуфло и Хлястик лупят этого мальчишку изо всех сил. А он молчит и только отбивается, и из носу у него капает кровь. Но сопротивляется он отчаянно — у Фуфлы, например, уже огромная дуля под глазом. Я хотела пройти мимо — ну и пусть этому белобрысому попадет как следует за мороженое, но потом остановилась. Ведь это все-таки несправедливо — трое на одного. Я положила авоську с яблоками на тумбу у ворот и ринулась под арку.

— Венька Балашов! — сердито сказала я. — Ты что это делаешь?! Это благородно — трое на одного? Да? А ну! — И я дернула Веньку за шиворот так, что он отлетел в сторону. Он так удивился, что даже не сопротивлялся, а только открыл рот. А Фуфло со злобным видом подошел ко мне, взял меня за плечо своими клещами и прошипел:

— А ну, отвали, не то кэ-эк дэ-эм!

— Ах ты, Фуфло несчастное! — сказала я и дала ему здоровую затрещину. Тогда Фуфло двинул меня кулаком в глаз, и глаз у меня сразу заплыл, наверно, не хуже, чем у него самого. Венька заорал на него:

— Эй, ты! Ты ее не трогай! Она у нас учится.

— Пэ-эдумаешь, — сказал Фуфло.

А белобрысый подскочил к нему и тоже влепил хо-о-ро-шую затрещину.

— Девчонок бить? Да? — сказал он.

А Хлястик, как только начались эти дела, куда-то испарился. Фуфло было опять полез в драку, но Венька сказал ему что-то на ухо, и он отстал. А тот мальчишка вдруг выскочил из подворотни, посмотрел направо, потом налево и припустил по улице.

«Ну и ну, — подумала я, — стоило еще за него заступаться». Глаз распух и здорово болел, и я приложила к нему платок. Венька достал из кармана пятак и протянул мне.

— На, приложи, — сказал он, — синяка не будет.

Я поддала ему по руке, и пятак выскочил и куда-то покатился. Фуфло бросился его искать, а Венька сказал:

— Ну и дура, — и пошел во двор.

Я вышла на улицу, но авоськи с яблоками на тумбе уже не было. Веселенькая история! Послезавтра в школе собрание, а у меня под глазом фонарь — ничего себе отличница и член совета дружины. И яблок нет, и дома будет — ой-ой-ой… И все из-за этого белобрысого. Ой-ой-ой! А ему хоть бы что — взял и удрал, как маленький. Очень мне было грустно и обидно. Эх! Прошли времена мушкетеров, запросто можно получить синяк под глазом.

…Как назло дома все были в сборе. И бабушка, и папа, и мама, и даже мой братец Витька. То его никогда дома не бывает, а тут — нате вам, пожалуйста! Он еще только перешел в четвертый, но уже страшная язва.

— Эге, — сказал он, — что-то здорово у нас в квартире светло стало.

Он, конечно, сразу заметил мое украшение. Все, что не надо, замечает…

— Боже! — сказала мама. — Что это? Витя, принеси мне капли Зеленина — они на тумбочке в спальне. — И она села в кресло и прикрыла глаза рукой.

— Ха-ха-ха! — сказала бабушка. — Вот это вполне современная девица. Впрочем, я в детстве тоже дралась. А где яблоки? Оля, не волнуйся — я сейчас сделаю ей примочку. Ха-ха-ха! Какой потрясающий эффект это произведет в школе! Надеюсь, ты дала сдачи?

— Так! — сказал папа. — Я начинаю сомневаться в том, что именно труд сделал обезьяну человеком.

Я стояла, отвернувшись к окну, чтобы они не очень смотрели на мой фонарь, а мне он в стекло был виден — ничего себе… Я старалась быть спокойной — что уж тут при таких обстоятельствах волноваться, и поэтому, когда папа начал говорить про труд и обезьяну, я довольно спокойно подумала: при чем тут это? И спокойно спросила:

— Почему?

— Ты спрашиваешь, почему? — тоже очень спокойно сказал папа. — Ну что ж, я тебе объясню все очень обстоятельно.

Я подумала, что папа, чем он становится старше, тем он делается все больше и больше обстоятельным. Он начинает объяснять вещи, которые мне уже давным-давно понятны. Притом объясняет их очень долго и обязательно цитирует.

— Я не люблю приводить цитаты, — говорит он, — но тут я не могу удержаться.

И дальше пошло, поехало — минут на сорок.

Вот и сейчас: стоило мне сказать это проклятое «почему», он моментально начал лекцию. Он сказал:

— Потому, что у меня перед глазами изумительный пример, — он ткнул пальцем сперва в меня, потом в Витьку, который принес маме капли и стоял ухмыляясь. — Я вас с самого раннего детства приучал трудиться. И вообще и я, и мама, и бабушка учим вас только хорошему, а вы все-таки растете обезьянами.

— Я-то тут при чем? — пробурчал Витька. — У меня, что ли, фонарь под глазом и яблоки пропали?

— А вы, милостивый государь, помолчите, — сердито сказал папа. — Вы-то уж абсолютно типичный представитель семейства макаковых. И у вас нос в пуху, пожалуй, не меньше, чем у вашей очаровательной сестрицы.

— А зачем оскорблять-то? — заныл Витька. — Макаковый…

— Нет, я, кажется, плюну на всю педагогику и однажды выдеру тебя за твое нахальство. Он еще обижается!

— Гриша, ну что ты говоришь, — простонала мама, — как можно…

— Очень даже можно, — сказала бабушка, — нас в детстве драли. И ничего. Выросли вполне интеллигентными людьми.

— Боже мой, — опять застонала мама, — ну нельзя же так…

— Я и говорю: можно, но не нужно, — сказала бабушка. — Профессор Переперченко, с которым я работала на курорте в Одессе в одна тысяча девятьсот одиннадцатом, нет, кажется, в одна тысяча девятьсот девятом, а впрочем, в десятом… так вот, профессор считал, что от синяков очень хорошо помогает какое-то средство, я забыла, как оно называется.