Исаак Ермашев - Сунь Ят-сен

• Название: Сунь Ят-сен
• Автор: Исаак Ермашев
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1964

Перед вами биография видного политического деятеля Китая, врача по профессии, Сунь Ят-сена, бывшего президентом Китайской республики в начале XX века. Содержит фотоиллюстрации.

---

«Ваш друг с минувшего воскресенья находится в заключении в помещении китайской миссии. Его намерены отправить в Китай, где, без сомнения, повесят. Это очень печалит бедного человека, и если немедленно не будут приняты срочные меры, то его увезут и никто об этом не узнает. Я не рискую подписаться, но верьте мне: все, что здесь сказано, есть истинная правда. Что бы вы ни решили делать — делайте скорей, иначе будет поздно. Его имя, я полагаю, Лин Ен Сен».

Наконец судьба Сунь Вэня выяснилась. Страшная участь ждала бедного доктора!

Записка была доставлена в субботу 17 октября, около полуночи. Кентли поспешил в полицию. Заспанный дежурный, равнодушно выслушав сообщение о похищении человека среди бела дня в Лондоне, усмехнулся и посоветовал Кентли пойти домой и выспаться, добавив, что если он маленько переложил, то это небольшая беда, но не следует беспокоить людей такими смешными историями.

Но Кентли помчался к сэру Халлидею Мак-Карт-нею. Того не оказалось дома. Никого не оказалось дома. Все важные господа разъехались по загородным домам. Уик-энд! Воскресенье тоже был день пустой. Оставалось ждать понедельника. Но от Сунь Вэня поступило новое сообщение: через два дня его увезут. Кентли бросился в министерство иностранных дел. Нашел дежурного чиновника. Тот обещал доложить о случившемся начальству в понедельник утром. Кентли поехал в редакцию газеты «Таймс». И там ему не поверили. Теперь возникла новая тревога: а что, если узника увезут сегодня же ночью? Кентли и пришедший ему на помощь знакомый решили дежурить всю ночь у китайской миссии.

Ночь с воскресенья на понедельник прошла спокойно. Сунь Вэня не увезли. А в понедельник о похищении Сунь Ят-сена и об интернировании его в помещении китайской миссии доложили министру иностранных дел. Тот, очень недолюбливавший сэра Халлидея Мак-Картнея, разыграл сцену возмущения «поразительным нарушением законов этой страны» и распорядился, чтобы Скотланд ярд — управление полиции — организовал блокаду китайской миссии. Агенты Скотланд ярда в штатском заняли посты у всех выходов из миссии. Тем временем Кентли сумел убедить корреспондента газеты «Глоб» заняться делом Сунь Вэня. 21 октября в этой газете появилось подробное сообщение о случившемся. Корреспонденты других газет бросились в дом Кентли, превратившийся в своего рода «пресс-центр» кампании за освобождение китайского революционера. Вся лондонская печать, не исключая «Таймса», поместила сообщения и интервью профессора Кентли. Авантюра сэра Халлидея рухнула. Как ни изворачивался этот прислужник маньчжуров, а пленника пришлось отпустить, когда 23 октября в миссию явился Кентли в сопровождении инспектора полиции и представителя министерства иностранных дел. Сначала Мак-Картней пытался лгать. Он «клятвенно» уверял, что «джентльмены ошибаются». Но ему пригрозили, что если Сунь Ят-сен не будет немедленно освобожден, то полиция произведет в помещении тщательный обыск. За последствия скандала отвечать придется ему, Мак-Картнею. Лицо дипломата-тюремщика исказилось отвратительной гримасой бешенства. Он понял: сорвалось! Через несколько минут Сунь Вэнь появился в вестибюле миссии и покинул свою тюрьму, где провел двенадцать дней.

Через два дня из Пекина пришел приказ: отправить Сунь Вэня в Китай. Но было уже поздно!

Для богдыханского правительства вся эта история имела самые неблагоприятные последствия. Его и без того низко павший престиж получил еще один сокрушительный удар. А имя Сунь Вэня, сравнительно мало известное до этого за пределами Китая, прогремело на весь мир. Газеты и журналы всех стран печатали его портреты и сообщения о его борьбе против маньчжурского режима.

Представителям прессы Сунь Вэнь заявил, что его мало заботила личная судьба. «Чего я особенно боялся, так это гибельного влияния, какое привоз мой в Китай и казнь там имели бы на дело, за которое я боролся… Удайся китайской миссии добыть мои бумаги из моей квартиры, дело осложнилось бы еще больше и повело бы к гибели многих из моих друзей. Впрочем, госпожа Кентли сообразила, чем грозит последнее обстоятельство. Она отправилась на мою квартиру, забрала все находившиеся там бумаги и сожгла».

Через два дня после освобождения, 25 октября, в газете «Таймс» появилось письмо Сунь Вэня. Китайский революционер решил, что последнее слово в только что разыгравшейся драматической истории должно быть сказано им. Он написал:

«Я еще деятельнее отдамся делу прогресса, просвещения и цивилизации моей собственной дорогой, но угнетенной родины».

В круглом читальном зале Британского музея появился новый читатель. Стройный смуглый человек восточного типа, аккуратно одетый. Читает много. Генри Джорджа, Жан Жака Руссо, Сен-Симона, Фурье, Рикардо, Мальтуса, Дарвина, Прудона, Карла Маркса. Читает, размышляет, делает обширные выписки. Изучает труды по всемирной истории, особенно стран Востока, политической экономии, государственному праву, сельскому хозяйству, о земельных преобразованиях в различных странах; железнодорожное дело, промышленность и горное дело его также интересуют.

Иногда навещает знакомых. Он знал, что в Лондоне находится видный русский публицист. Случилось так, что в доме некоего Крегса он встретил этого русского. Завязался интересный разговор. Сунь любил беседовать с содержательными людьми. Но на этот раз героем вечера был он сам. «Похищенный» привлекал всеобщее внимание. Пришлось Сунь Вэню удовлетворить любознательность собравшихся.

— Итак, вы верите в возможность прогрессивного народного движения в Китае? — спросил у доктора Сунь Ят-сена русский публицист.

— О, конечно!

— Что же вы желали бы видеть в Китае вместо теперешнего режима?

— Ответственное, представительное правление. Кроме того, необходимо открыть в страну доступ европейской цивилизации. Я не Хочу сказать, что нам нужно пересаживать целиком все. У нас есть своя цивилизация. Но вследствие невозможности сравнения, выбора, а стало быть и развития, она замерла. Притом же она теперь совершенно недоступна народной массе.

— Иначе говоря, вы желаете Китаю приблизительно то же самое, что случилось в Японии?

— Да. Но ведь японская цивилизация есть, собственно, китайская: она занесена в Японию из Китая.

— Ну, а много ли найдется членов в тех тайных обществах, которыми располагает ваша партия?

И этот вопрос задал русский.

Сунь Вэнь подумал и сказал:

— Видите ли, определить их число я не решусь. Но вот что могу сказать вам. В центральных наших провинциях, Хунани и Хубэе, более трех четвертей населения принадлежит к тайным обществам. Юго-восточные провинции также кишат тайными организациями, да и в остальном Китае они процветают. Чего не хватает им? Оружия. Потом, для восстания требуется известное стечение благоприятных обстоятельств. Во всяком случае, народное восстание — только вопрос времени.

— Как вы относитесь к реформаторам?

— Проповедь реформаторов бесцельна. На китайских чиновников она производит не больше влияния, чем том проповедей, брошенный в стаю акул. В своей провинции чиновник может грабить сколько ему угодно: он там царь и бог. Народ же абсолютно бесправен. И вот этот официальный вор является непререкаемым авторитетом во всех общественных, политических и правовых делах. Никаким реформаторам он без жестокой борьбы своей власти не уступит. Только глупенькие болтуны могут утверждать обратное.

Перед самым концом беседы Сунь Вэнь обратился к собравшимся с небольшой речью. В голосе его звучала страстная убежденность:

— Леди и джентльмены! Перед тем как мы расстанемся, я хотел бы, с вашего разрешения, выполнить здесь долг китайского революционера. Мы, китайские революционеры, считаем одной из своих важных задач и обязанностей перед китайским народом и всем человечеством срывать маски с бесчеловечных, полудиких маньчжурских правителей, сотни лет угнетающих наш народ. То, что произошло со мной здесь, в Лондоне, — мелкий эпизод, если сравнить с ужасами, творящимися в Китае. Вас возмутил произвол маньчжурских чиновников, похитивших меня и тем самым надругавшихся над законами этой страны. Представляете ли вы себе, что они творят там, где всесильны и где пока никто не в состоянии призвать их к ответу! Китайский народ лишен каких бы то ни было прав. Он не имеет голоса в решении вопросов общеимперских или даже муниципальных. Решение во всех случаях принадлежит все< цело чиновникам, мандаринам, точнее — бюрократии. И на них некому пожаловаться, хотя для проформы существует контрольный департамент, а по обычаю каждый подданный императора вправе обратиться непосредственно к нему с жалобой. Но горе тому, кто вздумал бы жаловаться на императорских сановников! Ведь каждое их слово — закон, им фактически предоставлена полная свобода приводить в исполнение все, что их душа пожелает, с полной безответственностью, и каждый из них может безнаказанно наживаться за счет своей власти сколько ему угодно. Вымогательство есть своего рода институт: это условие, на котором чиновники получают свои места, и лишь в том случае, когда чиновничий вымогатель не умеет «чисто» обделывать дела, вступается в дело правительство; вступаясь, оно делает вид, что хочет восстановить справедливость, в сущности же, в большинстве случаев лишь затем, чтобы докончить стрижку.