Маша Трауб - Современные рассказы о любви. Адюльтер

• Название: Современные рассказы о любви. Адюльтер
• Автор: Маша Трауб
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Русское современное
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-75359-8

Многие считают, что интрижка на стороне лишь укрепляет брак, и не видят в этом ничего дурного. Но данного мнения придерживается только тот, кто никогда не был жертвой измены. Мы привыкли осуждать неверного супруга и коварную любовницу. И конечно же, сочувствовать обманутым. Маша Трауб в своем рассказе переворачивает все с ног на голову – любовник вызывает искреннее сочувствие, а неверная жена – смех!

А сколько интересных мыслей и нетривиальных историй вы найдете в рассказах и повестях других авторов! И все они – только о любви.

---

– Так, терпи, Рафик, чуть-чуть бритвочкой, и все, – появилась тут Брыся с одноразовой безопасной бритвой.

Через три минуты Рафик сидел на стуле уже без марли и без волос. Совсем лысенький. Стало видно, что сизая голова его вся в красных точках, расчесанных до крови, и засохших пятнах. И в не засохших тоже, потому что Вика и Брыся ножницами несколько раз промахивались.

– Красавец, – уверенно сказала Вика. – Нет, вы посмотрите, какой он красавец. И блошки теперь тебя есть не будут, ты это понимаешь, Рафик? Все, считай, можно из больницы уезжать, а уж из бокса точно.

– Ну это мы еще посмотрим, – проговорила Брыся, унося вон все, что имело отношение к стрижке Рафика.

Но тут Рафик повернулся к Брысе, Вике и Лариске каким-то другим боком, и оказалось, – это было видно невооруженным глазом, – что голова-то у Рафика квадратная! Совершенно квадратная, только правый бок немножко приплюснут. Как он жил такой все это время – непонятно.

– Что же, у него мозг тоже квадратной формы? – сразу пришло на ум Лариске.

– Не знаю, – а вот Брыся, кажется, не очень удивилась. Или только делала вид, что не удивилась, она же фактически врач…

– И теперь все это увидят? – в ужасе спросила Вика. – Что же мы наделали!

– У людей его национальности волосы растут очень быстро, так что через недельку он весь зарастет, – спокойно сказала Брыся, – да, Рафик?

Рафик привычно промолчал.

– И все углы сгладятся?

– Конечно. А пока поживет с квадратной головой, немножко-то можно.

– А дети смеяться будут.

– Не будут, да, Рафик?

Рафик так больше ничего не сказал, сколько бы к нему ни приставали. Он сидел на стуле и ловил затылком своей квадратной головы ветер, который поддувал из приоткрытой форточки, гладил себя по черепу и всем его углам рукой, которая была почти без ногтей, трогал уши, не узнавая их, и досасывал последний леденец.

Вскоре пришла санитарка, потому что дали горячую воду, и отвела маленького Рафика мыться.

… – Жить, болеть, умереть, жить, – посчитала Брыся всех отловленных вшей, которые все так же медленно ползали по дну коробка. – Правильно мы четыре штучки поймали, не больше, не меньше. Ну, Вик, закрывай.

– Спасибо.

– Ты что, в спичечном коробке собираешься их нести?! – Лариска, как увидела, что Вика закрывает коробок и кладет его в сумку, чуть до потолка не подпрыгнула. – Расползутся по нам, и не заметишь как. А я не хочу быть блохастой.

Вика схватилась за коробок и сжала его между ладоней:

– А как же с ними?

– Эх, что бы ты без меня делала… Я специально прихватила, – Лариска вытащила баночку из-под крема. – Держи, ссыпай их туда. Из банки точно не выскочат.

Вика так и сделала – ссыпала вошек, которые даже упирались, так им в коробке понравилось, в банку. Лариска взяла у нее из рук эту банку и как можно плотнее завинтила крышку.

– Девчонки, приходите, я вас буду ждать, поболтаем… А то мне тут так скучно бывает, ужас. Детей хочется бить. Приходите, – прощаясь, лепетала Брыся и оставила Вике на бумажке расписание своих дежурств.

Дело оставалось за малым. Всю дорогу к Фоме Вика и Лариска составляли план того, как подсунуть Фоме лечебную вошь. Придумали, в палатке купили половинку черного хлеба и расположились в скверике возле больницы.

– Так, выбираем самую толстомясенькую вшу, делаем из хлеба шарик, закатываем ее туда. А дальше все просто – я отвлекаю твоего Фому, а ты заставляешь его этот шарик съесть, – Лариске очень понравилось то, что она придумала.

– Ага, а как я его заставлю?

– Ну, Вика, в игровой форме.

– Ой, хорошо…

Но все оказалось неожиданно плохо. Когда хлебный шарик был уже готов, с большими предосторожностями открыли баночку из-под крема и – о, ужас! – все вошки были там совершенно мертвыми! Сколько ни ковыряла Вика их травинкой, они не подавали никаких признаков жизни. Под брезгливое гримасничанье Лариски она вытащила одну вошь себе на ладонь – но та была настоящим трупом.

– Эх ты, – на глаза Вики навернулись слезы, – они все умерли из-за тебя.

– Это еще почему?

– Ты все боялась, что они разбегутся, на тебя напрыгнут. И крышку так завинтила, что им воздуха не осталось!

– Это были меры предосторожности…

– Они бы и из коробка не выскочили… А теперь вот что делать… – Вика понюхала баночку. – И что у тебя в этой банке за крем был такой ядовитый? А, понятно… Конечно, нанюхались. А им, маленьким, много разве надо?

– Как людей кусать, так они не маленькие… – Лариске хотелось оправдаться и найти какой-нибудь аргумент против вшей.

– И не перепрыгнули бы они на тебя, у них же и крылышек нет, – всхлипнула Вика. – Тоже мне, сюся-муся.

И она грустно побрела к Фоме, оставив Лариску ждать в сквере. Купила по дороге бананов, как гостинцев, себе банку пива, выпила его быстро и решила съездить к Брысе еще раз – вдруг на Рафике Гусейнове новые вошки завелись.

И к окну Фомы подошла уже веселая-веселая.

На прямое попадание иглы в вену

И вот пошли дожди. Малорадостное состояние Фомы подошло к своей критической точке, а анализы никак не давали повода к сборам на волю. Был пятнадцатый вечер пребывания в больнице, шоу затягивалось, и Фома даже выгнал вон из бокса ординарца Сергуню, пришедшего, как обычно, поговорить. Никогда прежде Фома не поддавался таким эмоциям. Он встал возле окна своего полуподвального помещения, щелчком согнал таракана, пробирающегося к съестным припасам, и стал смотреть на дождливую улицу.

«… Грустен должен быть человек и растерян – чтоб не сумел возгордиться. Который год я вижу холодное лето, мокрую зиму, бесстрастные дни. Это уже даже не актуально. Теплый снег давно стал синонимом грустных вечеров и пустых скитаний в пространстве. Господи, я мог бы всего этого не замечать. Но, кажется, я уже давно завяз где-то внизу. Вот и хожу, как дурак, по своей скучной жизни и угасаю. Или не угасаю (естественно), но сейчас это уже не я. А так все хорошо, я люблю людей, они любят меня, вот только что с этим делать – не знаю…»

Мысли Фомы прерывает Паленова, которая пришла посоветоваться, поступать ли ее сыну на работу, кажется, в Интерпол, Фома дает ей спокойным голосом какие-то рекомендации, и она озабоченно уходит, оставив на кровати стопку газет. Фома просматривает несколько, но ни одна из них не соответствует его вкусу – их нельзя читать в туалете. Фома ограничивается сигаретой, моет руки и снова встает смотреть в окно. Там все без изменений. Тогда Фома идет в номер Мхова и Лишайникова, садится там на кровать и начинает общаться.

Мхов невзначай поигрывает новым телефоном, Фома обращает на него внимание, хвалит Мхова за правильный выбор, Лишайников рассказывает два анекдота, Фома выпивает стакан минеральной воды, время идет…

– Мхов, скажи, у тебя любимая девушка есть? – обращается Фома, глядя ему в рыженькое лицо.

Мхов, шестнадцати-семнадцати лет от роду, грустно вздыхает, и выражение лица его удаляется в воспоминания:

– Ах, была. Давно…

Лишайников презрительно смеется, Фома успокоительно говорит: «Ну ничего, Мхов, ничего», сидит у них еще какое-то время, а затем уходит. По дороге в бокс ему попадается Сергуня, Фома тут же его прощает, дает посмотреть журнал с женщинами, отобранный у малолетних узников, и заходит к себе.

За окном на улице успел закончиться дождь, немного прояснилось, солнце садится по ту сторону корпуса. Соседнее здание морга покрывается естественной бледностью; любовь к жизни оставляет пределы больницы. Гоняясь по палате за комарами, Фома размышляет о своей болезни – кому это выгодно. Выясняется, что никому, абсолютно никому. Но завтра обещала приехать Вика. Фома накрывается с головой одеялом и засыпает.

… – Это опять мы, привет, – Вика просунула голову в дверь «второй соматики». – К тебе можно?

Брыся стояла возле строгого врача, она только кивнула и продолжала его внимательно слушать. Лариска и Вика остались ждать в коридоре. Они пришли утром, хоть и знали, что Брыся работает утром более активно. Просто у Вики сегодня был выходной, а Лариска, как студентка, вообще была свободна целое лето. Вика не хотела терять день.

– Ну что там Брыся, я прямо не знаю, не может выйти? – Лариска была недовольна. Ей вообще не нравилось посещение больниц, просто Лариске больше нечем было заняться, поэтому она снова сопровождала Вику.

– Ну погоди. Брыся же работает… – сказала Вика.

– Тоже мне, работает, – презрительно хмыкнула Лариска. – А мы тут стоим, заразу ловим. Ишь, надо же, доктор Брыся…

Сама Брыся никогда не называла себя Брысей. Но так звали ее другие, уже много-много лет, класса примерно с третьего. Белобрысая она была, эдакий белобрысик – белый брысик. Сейчас волосы Брыси были баклажанового цвета, но менять имя из-за этого было все равно поздно.

Она выскочила в коридор, вся бодрая, спешащая.