Павел Анненков - Жизнь и труды Пушкина. Лучшая биография поэта

• Название: Жизнь и труды Пушкина. Лучшая биография поэта
• Автор: Павел Анненков
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-67155-7

Биография А. С. Пушкина, созданная Павлом Васильевичем Анненковым (1813–1887), до сих пор считается лучшей, непревзойденной работой в пушкинистике. Встречаясь с друзьями и современниками поэта, по крупицам собирая бесценные сведения и документы, Анненков беззаветно трудился несколько лет. Этот труд принес П. В. Анненкову почетное звание первого пушкиниста России, а вышедшая из-под его пера биография и сегодня влияет, прямо или косвенно, на положение дел в науке о Пушкине. Без лукавства и домысливания, без помпезности и прикрас биограф воссоздал портрет одного из величайших деятелей русской культуры. Для тех, кто делает первые шаги в изучении пушкинского наследия, книга П. В. Анненкова станет надежной опорой. Для тех же, кто давно и усердно интересуется жизнью и творчеством Пушкина, — золотым стандартом, с которым сверять свои достижения и лестно, и небесполезно.

---

Неудивительно после того, что П. В. Киреевский в предисловии к своему «Собранию народных песен», напечатанных в «Чтениях общества любителей истории» (Москва, 1848, № 9), говорит следующее: «А. С. Пушкин еще в самом начале моего предприятия доставил мне замечательную тетрадь песен, собранных им в Псковской губернии». Если не ошибаемся, начало предприятия П. В. Киреевского должно отнести к 1830 году. Пушкин в это время уже владел значительным количеством памятников народного языка, добытых собственным трудом.

В бумагах Пушкина сохранилась любопытная записка, писанная карандашом. Это заглавия разных стихотворений, созданных до 1826 года включительно. Некоторые из этих заглавий, измененные или выпущенные в изданиях его сочинений, состоят из собственных имен и таким образом знакомят с лицами, внушившими ему поэтические образы или направившими его вдохновение. Так, известная пьеса «Я помню чудное мгновенье…» носит у Пушкина заглавие «К А. П. К[ерн]»; другое стихотворение обозначено словами «К кн. Гол[ицыной]» (это известная его пьеса «Давно об ней воспоминанье…»); третье, тоже весьма известное стихотворение, озаглавлено просто «К Зине».

Но для нас всего важнее в этой записке перечет утерянных или, по крайней мере, еще скрывающихся его стихотворений, которые и в бумагах его не находятся. Таковы послания «К гр[афу] О[лизару]», «К Р[одзянке]» и, наконец, коллекция песен о С. Разине, обозначенная в записке просто «Песни о С. Разине». Вероятно, она принадлежала к тому собранию песен, часть которых послана была П. В. Киреевскому.

По поводу песен и вообще народных произведений следует, однако ж, сделать необходимое замечание. Между сборником этих памятников и попытками художественного воспроизведения их манеры и содержания в сказках и в разных других формах поэзии был еще у Пушкина третий отдел народных произведений, большею частию неизвестный публике. По сущности своей отдел этот принадлежит отчасти простому, верному сборнику, а отчасти переходит в область подражания и искусственных соображений своими подделками, украшениями и выправкой подробностей. Эти полународные-полувыдуманные произведения сохраняются у Пушкина в первом, еще неотделанном виде и, вероятно, так остались бы и при более долгой жизни поэта. Он забыл об них и, может быть, потому, что сам был недоволен смешением творчества личного и условного с общенародным и непосредственным творчеством, какое в них уже неизбежно. Может статься, он был прав, но надо сказать, сила Пушкина и близкое знакомство с духом русской поэзии выступают тут особенно ясно. Склад и течение речи удивительно близко подходят к обыкновенным приемам народной фантазии, и только по особенной полноте и грации подробностей видите, что тут прошла творческая рука поэта. Они кажутся деревенской песней, пропетой великим мастером. В этом, по нашему мнению, заключается и тайна особенного наслаждения, доставляемого ими. Для образца выписываем песню или, лучше, рассказ о медведе, созданный по этому способу, который так редко удается писателям менее гениальным, менее проникнутым духом народных созданий.

Как весенней теплой порою
Из-под утренней белой зорюшки,
Что из лесу, лесу дремучего
Выходила медведиха
С малыми детушками-медвежатами
Поиграть, погулять, себя показать.
Села медведица под березкой;
Стали медвежата промеж собой играти,
Обниматися, боротися,
Боротися да кувыркатися.
Отколь ни возьмись, мужик идет:
Он в руках несет рогатину,
А нож-то у него за поясом,
А мешок-то у него за плечами.
Как завидела медведиха
Мужика с рогатиной,
Заревела медведиха,
Стала кликать детушек,
Глупых медвежат своих:
«Ах вы, детушки, медвежатушки!
Перестаньте валятися,
Обниматися, кувыркатися!
Становитесь, хоронитесь за меня.
Уж я вас мужику не выдам,
Я сама мужику брюхо выем!»
Медвежатушки испужалися,
За медведиху побросалися,
А медведиха осержалася —
На дыбы подымалася.
А мужик-от, он догадлив был,
Он пускался на медведиху,
Он сажал в нее рогатину,
Что повыше пупа, пониже печени.
Грянулась медведиха о сыру землю;
А мужик-то ей брюхо порол,
Брюхо порол да шкуру снимал,
Малых медвежат в мешки поклал,
А поклавши-то, домой пошел:
«Вот тебе, жена, подарочек
Что медвежья шуба в 60 рублев,
А что вот тебе подарочек
Трои медвежат по 6 рублев».
* * *
Не звоны пошли по городу,
Пошли вести по всему лесу.
Дошли вести до медведя чернобурова,
Что убил мужик его медведиху,
Распорол ей брюхо белое,
Медвежатушек в мешок поклал.
В ту пору медведь запечалился,
Голову повесил, голосом завыл
По свою ли сударушку,
Чернобурую медведиху:
«Ах ты, свет моя медведиха!
На кого меня покинула?..
Уж как мне с тобой, моей боярыней,
Веселой игры не игрывати,
Милых детушек не родити,
Медвежатушек не качати,
Не качати, не баювати!»
В ту пору звери собиралися
Ко тому ли медведю, ко боярину:
Прибегали звери большие,
Прибегали тут зверишки меньшие,
Прибегал тут волк (дворянин),
У него-то зубы закусливые,
У него-то глаза завистливые!
Приходил тут бобр, торговый гость,
У него-то, бобра, жирный хвост!
Приходила ласточка-дворяночка,
Приходила белочка-княгинечка,
Приходила лисица-подьячиха —
Подьячиха, казначеиха!
Приходил скоморох-горностаюшка,
Прибегал тут зайка-смерд,
Зайка бедненькой, зайка серенькой!
Приходил целовальник-еж:
Все-то он, еж, ежится,
Все-то он щетинится!

Гораздо позднее Пушкин написал шутку в этом же роде: монолог пьяного мужичка, к которому приложил даже и картинку от руки собственного изделия, изображающую веселого рассказчика за стаканом вина, в последней степени вакхического одушевления. Кстати прилагаем здесь и этот отрывок:

Сват Иван, как пить мы станем,
Непременно уж помянем
Трех Матрен, Луку с Петром,
Да Пахомовну потом.
Мы живали с ними дружно;
Уж как хочешь — будь, что будь —
Этих надо помянуть,
Помянуть нам этих нужно,
Поминать — так поминать,
Начинать — так начинать,
Лить, так лить, разлив разливом.
Начинай же, сват, пора!
Трех Матрен, Луку с Петром
Мы помянем пивом,
А Пахомовну потом
Пирогами да вином,
Да еще ее помянем —
Сказки сказывать мы станем.
Мастерица ведь была!
И откуда что брала?
А куда разумны шутки,
Приговорки, прибаутки,
Небылицы, былины
Православной старины!..
Слушать — так душе отрадно;
Кто придумал их так складно?
И не пил бы, и не ел,
Все бы слушал да глядел.
Стариков когда-нибудь
(Жаль, теперь нам недосужно)
Надо будет помянуть,
Помянуть и этих нужно…
Слушай, сват: начну первой.
Сказка будет за тобой…

Отсюда снова возвращаемся к переписке Пушкина. За скудостию подробностей о жизни поэта она, по крайней мере, довольно ясно рисует нравственную его физиономию. Мы начнем прямо с одного письма (к Дельвигу), которое, может статься, более всех других вводит нас прямо во все литературные задушевные убеждения человека, написавшего его. Оно носит почтовый штемпель гор. Опочки с числом «8 июня 1825 г.».

«Жду, жду писем от тебя — и не дождусь. Не принял ли ты опять в услужение покойного Никиту, или ждешь оказии? Проклятая оказия! Ради бога, напиши мне что-нибудь: ты знаешь, что я имел несчастие потерять бабушку Ч[ичерину] и дядю Петра Льв[овича]. Получил эти известия без приуготовления и нахожусь в ужасном положении. Утешь меня: это священный долг дружбы (сего священного чувства)!

Что делают мои «Разн[ые] стихотворения]»? От Плетнева не получил ни одной строчки; что мой «Онегин»? Продается ли? По твоем отъезде перечел я Державина всего — и вот мое окончательное мнение. Этот чудак не знал ни русской грамоты, ни духа русского языка (вот почему он ниже Ломоносова). Он не имел понятия ни о слоге, ни о гармонии, ни даже о правилах стихосложения: вот почему он и должен бесить всякое разборчивое ухо. Он не только не выдерживает оды, но не может выдержать и строфы (исключая чего знаешь). Что же в нем? Мысли, картины и движения истинно поэтические. Читая его, кажется, читаешь дурной, вольный перевод с какого-то чудесного подлинника… Державин, со временем переведенный, изумит Европу, а мы из гордости народной не скажем всего, что мы знаем об нем. У Державина должно сохранить будет од восемь да несколько отрывков, а прочее сжечь. Гений его можно сравнить с гением Суворова. Жаль, что наш поэт слишком часто кричал петухом. Довольно об Державине[102]. Что делает Жуковский? Передай мне его мнение о 2-й главе «Онегина» да о том, что у меня в пяльцах. Какую Крылов выдержал операцию! Дай бог ему многие лета! Его «Мельник» хорош, как «Демьян и Фока». Видел ли ты Н[иколая] Михайловича? Идет ли вперед «История»? где он остановился?..»