Павел Анненков - Жизнь и труды Пушкина. Лучшая биография поэта

• Название: Жизнь и труды Пушкина. Лучшая биография поэта
• Автор: Павел Анненков
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-699-6715

Биография А. С. Пушкина, созданная Павлом Васильевичем Анненковым (1813–1887), до сих пор считается лучшей, непревзойденной работой в пушкинистике. Встречаясь с друзьями и современниками поэта, по крупицам собирая бесценные сведения и документы, Анненков беззаветно трудился несколько лет. Этот труд принес П. В. Анненкову почетное звание первого пушкиниста России, а вышедшая из-под его пера биография и сегодня влияет, прямо или косвенно, на положение дел в науке о Пушкине. Без лукавства и домысливания, без помпезности и прикрас биограф воссоздал портрет одного из величайших деятелей русской культуры. Для тех, кто делает первые шаги в изучении пушкинского наследия, книга П. В. Анненкова станет надежной опорой. Для тех же, кто давно и усердно интересуется жизнью и творчеством Пушкина, – золотым стандартом, с которым сверять свои достижения и лестно, и небесполезно.

---

Раз, вечернею порою,

Одна из дев сюда пришла;

Казалось, тайною тоскою

Она встревожена была.

Объятая невольным страхом [215] ,

Она в слезах пред милым прахом.

Стояла, голову склонив

И руки с трепетом сложив;

Но тут поспешными шагами,

Красуясь черными усами,

Ее настиг младой улан,

Затянут, статен и румян.

Здесь следуют отдельные стихи, которых иначе нельзя считать, как следами фантазии, предоставленной себе самой, чтоб иметь случай проверить ход ее впоследствии:

Нагнув широкие плеча,

И гордо шпорами звуча

. . .

. . .

. . .

Она на воина взглянула:

Горел досадой взор его,

. . .

И тихо руку протянула,

Но не сказала ничего.

Затем уже описание снова продолжается:

И молча Ленского невеста

От сиротеющего места

С ним удалилась, и с тех пор

Уж не являлась из-за гор.

Из таких еще перепутанных линий составлялись потом у Пушкина те грациозные и трогательные картины, которыми наполнены страницы романа. Нет сомнения, что и приведенный отрывок, если бы удостоен был отделки, превратился бы в картину, столь же простую и изящную, как эта:

На ветви сосны преклоненной,

Бывало, ранний ветерок

Над этой урною смиренной

Качал таинственный венок;

Бывало, в поздние досуги

Сюда ходили две подруги,

И на могиле при луне,

Обнявшись, плакали оне.

(Глава 7, стр[офа] VII) Так точно в XI строфе той же главы, после стихов:

Или над Летой усыпленной

Поэт, бесчувствием блаженный,

Уж не смущается ничем,

И мир ему закрыт и нем, —

Пушкин еще рисует:

По крайней мере, из могилы

Не вышла в сей печальный день

Его ревнующая тень,

И в поздний час, Гимену милый,

Не испугали молодых

Следы явлений гробовых…

Но эту подробность он уже просто выбрасывает, не обозначая ни римскими цифрами, ни точками. В седьмой же главе романа, при осмотре кабинета Онегина, Татьяна встречает и альбом его. Выдержки из этого альбома, описание которого, не бывшее в печати, уже приведено нами прежде, были приложены к последнему, посмертному изданию сочинений Пушкина, но мы имеем повод думать, что действительного «альбома Онегина» не существовало. То, что под этим именем оставалось у автора в бумагах, есть только собрание отдельных мыслей и заметок, большая часть которых предназначалась войти в состав самого романа. Вот почему мы встречаем в «альбоме» стихи, повторенные и исправленные романом. Так, первый отрывок «альбома» «Меня не любят и клевещут…» есть только черновой оригинал одной из строф (IX) восьмой главы самого романа, где сохранены почти и все его стихи; так, еще последний его отрывок:

Часы бегут; она забыла,

Что дома ждут ее давно:

Ужель загадку разрешила,

Ужели слово найдено?.. —

отрывок, не имеющий отдельно почти никакого смысла, есть буквально повторение стихов седьмой главы (строфа XXV), только в другом порядке – и в главе они имеют настоящее значение. Все это мало похоже на действительный альбом; но если под этим именем собрать отрывочные заметки Пушкина, падавшие с пера его во время труда над романом, то «альбом Онегина» может быть значительно расширен. Много этих блесток, этих поэтических искр рассеяно по всем его тетрадям, и, как пример, сообщаем теперь же некоторые из них:

Когда бы груз меня гнетущий

Был страсть… несчастие —

Так напряженьем воли твердой

Мы страсть безумную смирим,

Беду снесем душою гордой,

Печаль надеждой усладим…

Но скуку? чем ее смирим?

Эта стихотворная заметка Онегина с недописанными стихами и с дважды повторенными рифмами принадлежит к ряду подобных же быстрых заметок, брошенных без всякого осмотра, почти без малейшего внимания к ним. Вот другие:

II

Вчера был день довольно скучный;

Чего же так хотелось ей?

Сказать ли первые три буквы;

Клю… клю… Возможно ль? – Клюквы!

III

Конечно, презирать не трудно

Отдельно каждого глупца,

Сердиться также безрассудно

И на отдельного срамца;

Но чудно!

Всех вместе презирать их трудно.

IV

Строгий свет

Смягчил свои предубежденья

Или простил мне заблужденья

Давно минувших темных лет…

К такому же роду может относиться и сатирическое обращение Онегина к женщинам:

V

Смешон, конечно, важный модник,

Систематический Фоблаз,

Красавиц записной угодник

(Хоть поделом он мучит вас);

Но жалок тот, кто без искусства

Души возвышенные чувства,

Прелестной веруя мечте,

Приносит в жертву красоте!.. —

Следующее послание уже гораздо более носит признаков отделки:

VI

Т… прав, когда так верно вас

Сравнил он с радугой живою:

Вы милы, как она, для глаз

И, как она, пременчивы душою.

И с розой схожи вы, блеснувшею весной:

Вы так же, как она, пред нами

Цветете пышною красой

И так же колетесь – бог с вами!

Но более всего сравнение с ключом

Мне нравится: я рад ему сердечно!

Да, чисты вы, как он, и сердцем, и умом,

И так же холодны, конечно!

Сравненья прочие не столько хороши:

Поэт не виноват – сравненья неудобны.

Вы прелестью лица и прелестью души,

К несчастью, бесподобны.

Льстивая заметка Онегина, может быть, вызвана была пьесой В. Туманского «К Ней», из которой выписываем несколько стихов:

Не цвета небесного очи твои;

          Не розы уста твои, дева;

          Не лилии – перси и плечи;

Но что б за весна в стороне той была,

          Где б розы такие, лилеи

          Цвели на зеленых лугах?..

Наконец, вот еще пример сатирических наблюдений Онегина над нравами, которыми и кончаем выписки из его «альбома», еще далеко не истощенного:

VII

Увы!.. Язык любви болтливый,

Язык невинный и простой,

Своею прозой нерадивой

Тебе докучен, ангел мой!

Ты любишь мерные напевы,

Ты любишь рифмы гордый звон,

И сладок духу милой девы

Честолюбивый Аполлон!

Тебя страшит любви признанье:

Письмо любви ты разорвешь,

Но стихотворное посланье

С улыбкой нежною прочтешь!

Мы знаем, что одна глава, по сознанию самого Пушкина, выпущена и только несколько отрывков ее, содержавших описание вояжа Онегина по России, приложены были к последней, 8-й главе романа, вышедшей в 1832 году, но какие отрывки! Это превосходные картины разных местностей и вместе это поэтические записки (мемуары) самого автора. По некоторым признакам мы полагаем, однако ж, несмотря на уверения самого автора и даже на таблицу глав, виденную нами прежде, что собственно отдельного описания «Странствий Онегина» в полном, оконченном виде не существовало. В черновой рукописи странствования Онегина начинаются с XII строфы нынешней 8-й главы, и этому эпизоду ее Пушкин хотел дать отдельную и самостоятельную форму; но, по нашему мнению, не исполнил намерения, а только выбросил эпизод свой целиком из поэмы. Теперь весьма мало остается прибавить к тому, что уже сообщено самим автором из эпизода. Рукопись в этом месте исполнена помарок непобедимых. Вот одно четверостишие, касающееся до Москвы, которое еще выступает из общего хаоса:

Москва Онегина встречает

Своей всечасной суетой,

Старинной кухней угощает,

Стерляжьей потчует ухой…

Затем вся добыча прилежного разбора уже ограничивается несколькими словами, обломками стихов, не вяжущимися между собою. Одно только место эпизода успели мы разобрать в рукописи, но оно особенно замечательно. Судя по этому месту, Онегин должен был встретиться с самим Пушкиным в Одессе! Известно, что выдержки из пропущенной главы кончаются у Пушкина стихом «Итак, я жил тогда в Одессе…». После этого стиха начиналось у него описание встречи с Онегиным. Нельзя не пожалеть о потере этого описания. Тут должны мы были видеть беседы героя романа с своим летописцем, тут должны они были сойтись на короткой ноге, Пушкин знал Онегина еще в Петербурге (глава 1, строфы XLVI, XLVII, XLVIII). Вторая встреча, после довольно долгой разлуки, вероятно, много изменила взгляд историка на главное действующее лицо романа и на нравственную физиономию его. Не развиваем далее предположений наших. В каком виде, в каком душевном состоянии нашел Пушкин утомленного и уже стареющего Онегина в Одессе – остается неизвестным и, вероятно, так и останется навсегда. Приводим отрывок, составляющий конец утерянного описания их встречи:

Недолго вместе мы бродили

По берегам эвксинских вод:

Судьбы нас снова разлучили

И нам назначили поход .

Онегин, очень охлажденный

И тем, что видел, пресыщенный,

Пустился к невским берегам,

А я от милых южных дам

От… устриц черноморских,

От оперы, от темных лож

. . . .

Уехал в тень лесов тригорских,

В далекий северный уезд —

И был печален мой приезд [216] .

Нам остается еще сказать по поводу 8-й главы самое замечательное. Кто не знает чудного лирического порыва, которым она начинается? В этой картине, объемлющей воспоминания первых томлений творческой силы, богатство, роскошь кисти приводят в изумление: