Коллектив авторов - Поляна №2 (8), май 2014

• Название: Поляна №2 (8), май 2014
• Автор: Коллектив авторов
• Издательство: Русская редакция
• Жанр: Поэзия
• Год: 2014

Независимый литературно-художественный журнал, публикующий произведения современных российских и зарубежных писателей. Представляет поэзию и прозу, публицистику и эссеистику, литературную критику и воспоминания, основанные на реальных исторических событиях. Вы узнаете о литературных новинках, откроете новые имена, ощутите пульс современной российской литературы. Кроме того, на страницах издания – полемика и независимый взгляд на развитие литературы, широкая палитра мнений и подробное освещение современных тенденций. Среди авторов как известные литераторы, так и молодые талантливые сочинители. Журнал адресован широкой аудитории.

Дует легкий ветерок, почки набухают, мужики в глухом овраге водочку бухают, чтобы в небе ярче солнышко светило, чтоб набухли почки и опухло рыло…

---

Поляна № 2 (8), май 2014

Главный редактор

Олег СОЛДАТОВ, [email protected]

Редакционная коллегия Александр ГРИНЧЕНКО, Андрей КОЗЛОВ, Нана ЧАТЫНЯН

Редакционный совет Борис ИЛЮХИН, Татьяна КАЙСАРОВА, Сергей МАГОМЕТ, Михаил САДОВСКИЙ, Игорь ХАРИЧЕВ

Дизайнер Елена КОЗЛОВА

Корректор Мария ВЯЗИГИНА

Технический редактор Наталья ТИМЧЕНКО

Менеджер по подписке Мария КОЛЧИНА, [email protected]

Индекс по каталогу Агентства «Роспечать» – 84959

Сергей Князев

«И снова ночь, и музыка в метро…»

И снова ночь, и музыка в метро —

Стремительный полёт, смешенье магий,

И отчего-то снова по бумаге

В далёкий путь пускается перо…

«Брёл я по улице…»

Посвящение Жаку Преверу

Брёл я по улице,

Как по кругу,

Лелеял свою печаль,

И вдруг – как будто

Далёкого друга

Я в пути повстречал.

«Прочь, – он шепнул, —

Суетливое утро

И утренний шорох газет.

Что ты глядишь

В пустоту, как будто

Тебя и на свете нет?»

Книгу открыл —

И на каждой странице —

Звонкие голоса,

Шелест дождя,

Непоседы-птицы,

Робкие чудеса.

И снова сердце,

Почуяв лето,

Сладко рванулось вверх,

Ах да,

Чуть не забыл об этом,

Звали друга —

Превер.

«Сегодня то же, что и завтра…»

Сегодня то же, что и завтра,

И послезавтра будет то ж:

Сон, завтрак, ужин, снова завтрак —

Всё это вспять не повернёшь,

И, не родившись, угасают Слова…

И ты уже не ты…

…И только музыка спасает

От неизбывной суеты.

«Снова холодный морок ночей…»

Снова холодный морок ночей,

Кофия стылый пар,

Снова ты чувствуешь, что ничей,

Сотни и сотни небесных лучей

Прочат тебе удар.

Как ни крутись ты и ни шамань,

Счастья – едва-едва,

Ни Фигаро не спасет, ни «шампань»,

Только словес бестолковых дрянь,

Мутью полна голова….

«И вновь четверг, дописанный до точки…»

И вновь четверг, дописанный до точки,

И снова осень, листопады – но

Молчат стихи – за весь сентябрь ни строчки,

И только дождь колотится в окно.

«А на земле всё горше, всё грустней…»

А на земле всё горше, всё грустней

И всё тусклее память год от года —

Мелькнёт звездою пара летних дней,

И снова наступает непогода,

И слушаешь дождя неровный стук,

И снова погружён в воспоминанья,

На избранном отрезке мирозданья

Всё горше мир и всё теснее круг.

«Как нудно тянутся часы!..»

Как нудно тянутся часы!

Молчит кукушка в циферблате,

Не знать, на что же день потратить, —

Мученье, как на коже сыпь,

И просишь день идти быстрее,

И вдруг становишься седым:

Ведь что имеем – не храним,

А потерявши – сожалеем….

«А завтра будет первый снег…»

А завтра будет первый снег,

И воздух вдруг заледенеет,

И реки свой замедлят бег,

Но Новым годом вдруг повеет —

И оживут цветные сны,

И ты взлетишь с ладони Бога,

Как птица… Ну а ждать весны,

Поверь, уже совсем немного.

«И проходит глухая пора листопада…»

И проходит глухая пора листопада,

И глядишь в небеса, от волненья дрожа,

Только чувствуешь, как апельсиновым садом

Раскрывается солнцу навстречу душа.

«Когда настанут глухие будни…»

Когда настанут глухие будни

И ночь прильнёт к заоконной раме,

То за суетой, трепотнёй, делами,

За кратким сном и за пищей скудной

Снова увидишь усталого Бога,

В тысячный раз подающего знаки,

И вспомнишь, что где-то шумит дорога,

И Вальс Цветов, и лают собаки.

Владимир Елистратов. Леди Ру [1]

15. Ад любви, или Пошел ты в Ацтлан

Через полчаса мы с Робертом приехали к нему домой. Фрунзенская набережная, 12. Квартира 39. Шестой этаж. Замечательная квартира. Сталинская (с высокими потолками и антикварной мебелью). И я осталась жить в этой квартире. Так захотел Роберт. И прожила там полгода, даже больше.

Далее – пунктиром, потому что подробности мучительны.

Я не знаю, как назвать эти полгода. Можно назвать их настоящей любовью, можно – безумием, можно – адом. Тут нужен какой-то китчевый ход. Например, «Ад любви». Хорошее название для плохого женского любовного романа или латиноамериканского сериала. Странно, если оно еще не использовано. Дарю.

И, тем не менее, это был настоящий ад любви. Или любовный ад.

Никогда больше я не встречала такого умного человека, как Роберт. К тому же он был невероятно добр и щедр (прямое следствие настоящего мужского ума). Почему он выбрал меня? Не знаю. Он все время повторял, что я – его единственная «другиня». И он меня любил, я это знаю. В его мире была тьма всяческих грудоного-попоглазых моделей, которые буквально висли на «Робике». Среди них были и совсем не глупые. И даже не хищные. Вообще, из этих глянцевых кобылок, если их, конечно, не заносит в свободный полет где-нибудь в модельном или шоу-бизнесе, получаются классические мамашки-люкс. Труженицы подорванного генофонда. Все российские фитнесы сейчас забиты этими минимум двухдетными тридцатилетними красотками при солидных мужьях. Они рожают некрасивым толстым папам симпатичных здоровых детишек, и это правильно. В нашей деревне это называли «ремешок к веревочке». Богатые женятся на бедных. Для равновесия. Или некрасивые на красивых. Или глупые на умных.

Роберт был со всеми подчеркнуто корректен и дружелюбен. С моделями тоже. Но ни с кем не откровенничал, кроме меня. У него было море приятелей и очень мало друзей. Я была его женой и другом. Это были самые счастливые минуты, когда вечерами мы сидели на кухне, пили чай и говорили. Но такие минуты выпадали редко. Очень редко.

Уже через неделю после нашей совместной жизни я окончательно поняла, что у Роберта, как говорят столь ненавидимые Робертом американцы, «есть проблемы». И проблемы эти росли, как снежный ком. Водка, трава и кокаин – эти цветочки уже были позади. То есть они просто были как данность. С ними Роберт периодически завязывал на несколько дней. Это, как известно, называется «площадка». Во время площадок и случалось наше мирное кухонное счастье. Роберт светлел. От него шло сияние. Тихое, как питерские белые ночи. Родители его, кстати, были родом из Ленинграда. Он вообще напоминал в эти дни то ли Алешу Карамазова, то ли Левина. Господи, как же я его любила в эти дни!

Но потом в жизнь опять вползали наркотики. Деньги у нас были. Из Америки мать присылала ему по полторы тысячи долларов в месяц. Для 1993-го полторы штуки грина – это было состояние. Я тоже подрабатывала, как могла.

Роберт получил диплом, и его распределили, как он и предсказывал, в МИД.

Я закончила второй курс.

Шло лето. Шло, как фильм. Как мелодрама, переходящая в психологический триллер. В конце июня в его (а значит – косвенно – и в моей) жизни появился героин. Потом героин ушел, но – вернулся. Потому что он не может не вернуться. К концу лета что-то щелкнуло окончательно. Это выразилось в следующем.

Роберт никогда не употреблял наркотики при мне. Ему было стыдно. Он куда-то уходил, и я ждала. Часами глядела в окно. В ужасе: каким он придет? Или – каким его привезут? Он мог придти совершенно трезвым, с пакетом продуктов и бутылкой хорошего вина. И тогда наступало счастье. А могло случиться все по-другому…

Один раз я простояла у окна шесть часов. Не отходя. И все шесть часов сердце билось, как сумасшедшее. Оно даже не билось, а как-то отчаянно хлюпало, или всхлипывало, с хрипом. Телефон был отключен: чинили проводку в доме. В эту ночь он вообще не пришел. Его привезли утром. Сеня и еще один его приятель, врач. Буквально внесли на руках в квартиру, положили на диван. У Роберта был нос в крови. Он все время дергал левой ногой, закатывал глаза и что-то бормотал. Это был почти передоз. Но все обошлось. Затем последовала площадка. Тихое счастье. Любовь и восторг перед этим человеком. И жалость к нему. И – все заново. Но теперь он стал нюхать кокаин дома. Кололся тоже дома. Это был звонок. Если не с того света, то откуда-то из виртуального свыше. Затем – новая площадка. И опять… И все те же разговоры про окончательную завязку. И срывы. И часовые стояния у окна. И обрывание телефонов.

Появились серьезные проблемы с деньгами. Их стало не хватать. Роберт стал продавать вещи.

Во время завязок он все реже бывал просветленным и тихим. Ему становилось скучно. Потом скука переходила в тоску, тоска – в озлобление, озлобление – в срыв. И все равно случались упоительные дни, часы и минуты. Тем более пронзительные, чем ужаснее была жизнь вообще.

В сентябре у меня началась учеба. Но учеба, разумеется, не шла. Жизнь стала перманентным кошмаром. Вернее – чередованием кошмара и его ожидания. Я уже не знала, что лучше. Стала появляться мысль: уйти. Роберт упорно саморазрушался. Я никогда не думала, что это может происходить так быстро. Я видела, как спиваются и бомжеют наши деревенские мужики, например, но на это уходило лет восемь-десять, не меньше. Тут же словно шла ускоренная съемка.