Андрей Сидоренко - Заяабари (походный роман)

• Название: Заяабари (походный роман)
• Автор: Андрей Сидоренко
• Жанр: Путешествия и география

---

На меня надвигается стена из ветра чудовищной силы. Начинаю быстро соображать, что предпринять. Во-первых, надо сделать все, чтобы лодку не перевернуло. Для этого я развернулся кормой по направлению к ветру и приготовился, в случае чего, упасть грудью на борт в качестве балласта. Второе, надо было не допустить, чтобы меня ляпнуло о скалы. Это грозило повредить корпус лодки и пустить меня вместе с вещами на дно. Учитывая ледяную воду, спасать снаряжение и себя будет очень сложно, если вообще возможно.

Спереди на меня надвигалось нечто, а сзади был скалистый прижим, и я вдруг почувствовал, кажется, то же самое, что переживали солдаты Второй Мировой, исполняя приказ "Ни шагу назад!".

С Байкалом и атмосферой творилось черт знает что. Между взволнованным морем и молчаливой водной гладью можно было провести границу хорошо отточенным карандашом. Когда до нее оставалось метров пятьдесят, увидел как ветер сдувает с поверхности воды пену. А это говорило о том, что скорость ветра больше 22 м/с.

Вдруг я перестал ждать беды и мне захотелось непонятно чего, но обязательно чего-то очень чрезвычайного. Сделалось настолько покойно на душе, что я даже не знал, куда деваться от радости сознания той великой пустоты, которая образовалась на месте страха перед неизвестностью. Очень захотелось встретить грудью какую-нибудь страшную неожиданность, чтобы впитать в себя ее суть и преобразовать в радость. Захотелось, чтобы на меня что-нибудь обрушилось и заставило бороться за существование. И это произошло. Лодку болтнуло первым порывом ветра и понесло на скалы. Отчаянно пытаюсь работать веслами — бесполезно. Хорошо, что быстро сообразил опустить шверты и начать выгребать под углом к ветру в направлении назад. Вскоре береговая линия совпала по направлению с ветром и меня понесло. Громко и с выражением пою песню про Стеньку Разина. Иногда кажется, что лодку даже приподнимает над водой. Нести меня таким образом могло сколь угодно долго, аж до самой Листвянки, но я не смел появиться в таком беспомощном состоянии перед жителями села, которые проводили меня, как героя, и как будто навсегда.

Перед самым входом в Сенную Губу мне удалось резко завернуть за мыс и укрыться от чудовищного ветра. За мысом образовалось затишье по размерам чуть больше моей лодки. Я в нем спрятался и выходить никуда не хотел. Всего в десяти метрах от меня, проносится воздушный поток адской силищи, как будто работает какой-то гигантский пылесос. Жуткий сквозняк совершенно не похож на ветер, рожденный физически обоснованными атмосферными причинами.

Отсидевшись несколько минут в тихой заводи и переведя дух, направился к берегу, где стояли две избы, обозначенные на карте, как "Лесн.". Двигаться пришлось против ветра, который, загороженный мысом, несколько ослаб, но все равно был ничего себе, и какие-то несколько сот метров исчерпали остаток моих сил. Вытянув лодку на берег, упал на него и сразу перестал что-либо хотеть.

Ко мне подошел мужик лет 60-ти с охотничьим ножом в руке. Говорить не спешил. Оценивающим взглядом посмотрел на меня, на лодку, потом на Байкал. Я заботил его меньше, чем мясо в зубах. Он зацыкал, потом открыл рот и полез туда пальцем. Не помогло. Тогда он засунул туда нож, воткнул между зубами и начал проворачивать. Я почувствовал вкус металла и сморщил лицо. Мужик выплюнул кусок мяса и разговорился:

— Верховик прихватил?

— Вроде того, — отвечаю.

— Из далече будешь?

— Из Ялты.

— Далековато...

— Да я, в основном, на поезде ехал.

Мужик отрешился от темы, снова зацыкав зубами и потянулся за ножом.

— Может, все-таки лучше палкой?, — осмелился порекомендовать я.

Он смерил меня взглядом и, поставив в уме, наверное, оценку "удовлетворительно", нагнулся, поднял щепку и начал ее стругать. Мужика звали Женя. По отчеству не отрекомендовался, не видя в этом никакой надобности. Он относился к такому типу людей, которым отчество ни к чему.

Лодку он посоветовал привязать к бане, которая находилась тут же, на берегу. Я подтащил лодку и привязал ее веревочкой за крючочек на всякий случай. Но Женя сказал, что так дело не пойдет и взялся помогать. Лодку поставили вертикально, прижали к стенке дном и привязали намертво всеми имеющимися у меня веревками.

Вещи я затащил в баню и занялся организацией своего нового жилища. Это отняло несколько минут. Достал спальник и бросил его на пол — постель готова.

Баня не жилье, в ней не пахнет человечиной. Она — что-то среднее между детсадовским деревянным домиком для игр и перевязочной в поликлинике. Я сидел на полу и слушал ветер за окном. Казалось, что меня нарядили во все чистое полотняное и выпустили в лес на волю босиком. Очень интересно жить в бане. Не спешу готовить пищу, а просто сижу и пытаюсь почувствовать себя вроде как дома. Но этого не получается. Окружающее со всех сторон дерево продолжало казалось чужим и от моих умственных усилий родней не становилось. Дерево не было агрессивно настроенным — оно бесчувственное, как стерильный бинт.

Я сидел в бане и не чувствовал уюта, как будто вдруг оказался совсем один и голый среди бескрайней пустыни, и негде приткнуться для жилья, и получить порцию необходимой для человека жалости — все вокруг чужое и одинаковое.

Пришел Женя и позвал к себе в гости. Мы ели суп из сохатины и почти сырую рыбу.

Жизнь Женя прожил лесником, это его на карте обозначили как "Лесн.". Жил он здесь страшно долго, пока не состарился до пенсионера. Лицо сморщилось от возраста и в лучах керосинового пламени было похоже на лицо мумии фараона, которого я видел в Стамбуле.

— Два года назад у меня собака из тайги принесла человеческую руку, — начал Женя задушевный разговор.

...

— Милиционеры личность обглоданных животными человеческих остатков так и не установили. Безнадежное это дело искать убийцу в тайге, — сказал Женя. — Вот ты, к примеру, один, без ружья, без рации, и даже приемника у тебя нет погоду слушать. Никто тебя не ждет на основании контрольного срока. Случись чего — никто тебя и не кинется. А кинутся — так не скоро и найдут: до Северобайкальска целый континент расстояния. А потом кто-нибудь обнаружит все, что от тебя сохранилось, а узнавать уже нечего. Так народ здесь и пропадает: уходит, бывало, в тайгу — и с концами. А ты один. А знаешь, что там впереди, за Ольхоном? Там, брат, глушь. Сам увидишь.

Снаружи в ночи выл ветер. Во все стороны от меня и Жени простиралась бескрайняя тайга. Мы сидели за столом и молча смотрели друг на друга. Свет керосинки нарисовал под глазами у нас страшные черные тени. По-моему Женя и сам испугался того, что наговорил. Я представил Байкал, каким он видится из космоса, и понял, что, действительно, трудно будет обнаружить мои кости, обглоданные дикими животными, и еще трудней опознать по ним меня.

На пустынном берегу стоял одинокий странник и держал в руках мой череп. Путник никак не мог решиться, что делать — оставить находку валяться дальше или взять домой в качестве сувенира. Подумав с минуту, он положил ее на место и пошел путешествовать дальше. Не взял он мою засушенную голову, потому что лень было с ней таскаться в дальней дороге. Череп имел дурной запах и мог провонять все вещи в рюкзаке. Я остался загорать и обветриваться. Одиноко мне было, но надежда на то, что стану сувениром и буду стоять на чьей-нибудь полке, не покидала насовсем, потому что помер я слишком рано и еще не разучился надеяться. Байкал...

За долгую жизнь в глуши у Жени накопилась тьма невысказанных мыслей, и он хотел начать с самого главного и уже было начал, но невольно скатился к наболевшему и почти к бытовому — к проблеме прописки его в этом захолустье. Что-то там у него не вязалось с начальством, но все, в конце концов, разрешилось, и он стал теперь полноправным хозяином своей хижины.

Было уже за полночь, когда я пошел спать. Банька одиноко стояла на берегу моря и мне показалось, что ждет меня, только стесняется в этом признаться. Для меня она не была уже совсем чужой, я немного привык к ней — ведь она мой дом, пусть на одну ночь, но все-таки дом.

Наутро пробудился счастливым и непонятно почему. Банька за ночь сделалась уютной, как будто волшебник поработал, пока я спал. Обжитость образуется не от того, что ты запомнил расположение предметов внутри жилища, а от чего-то другого, более существенного и таинственного, от мыслей, наверное, или от снов.

Удивительная вещь странствие — ураган встреч и разлук, новоселий и переездов. Все смешивается и превращается в настоящий праздник — сказочный карнавал жизни. Хочется любить мир.

Небеса не предвещали ничего хорошего. Они были мрачны, как будто не умылись с утра и не сделали зарядку. По морю носился ветер.

Я уселся на прибрежную землю и задумался о Байкале. По-моему, ни об одном сибирском объекте природы не написано столько всякой всячины, как о Байкале. Неутомимая жажда знаний, которой были воодушевлены исследователи, толкала их на научные подвиги, не имеющие к сути здешней природы никакого отношения. Первопроходцы ринулись измерять и описывать Байкал с поразительной дотошностью. Нет такого моря в мире, где берега были бы так детально описаны и измерены. Взять хотя бы труды Я. Черского. В Ленинской библиотеке откопал отчет его экспедиции по исследованию берегов Байкала. Все уважают Черского, и я тоже: — великий муж и герой. Но ведь его исследования — это препарирование живого существа. Представьте себя на месте Байкала, представьте, что измерили вас полностью, вычислили все, что только можно вычислить: вес печени, объем мозга, кислотность желудочного сока и т.д. Потом записали все аккуратно в книжечку, которую предъявят всякому, кто пожелает с вами познакомиться. А может, с вами захочет познакомиться женщина на предмет любви и увидит вас записанного в книжечке по частям с безумным количеством подробностей. Всего в этой книжечке будет в изобилии: научных выводов, оригинальных вычислений и табличных данных, всего там будет вдоволь — не будет только вас, потому что вы — не деталь и не подробность, и не суть физико-химического процесса, вы даже не их совокупность, вы — вещь неделимая и неизмеряемая. Вас никто не полюбит по частям, в таком виде вы никому не нужны.