Николай Японский - Дневники св. Николая Японского. Том ΙII

• Название: Дневники св. Николая Японского. Том ΙII
• Автор: Николай Японский
• Издательство: Гиперион
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: ISBN 5-89332-093-Х (III т.)

Издание настоящей книги осуществлено при поддержке Фонда Ниппон.

Publication of this book was supported by Grant–in–Aid from the Nippon Foundation.

Под редакцией Кэнноскэ Накамура

Дневники святого Николая Японского: в 5 т. / Сост. К. Накамура. Т. 3. — СПб.: Гиперион, 2004. — 896 с.

Настоящее пятитомное издание представляет собой первую полную публикацию огромного дневника, который на протяжении всей своей жизни вел основатель русской Православной миссии в Японии архиепископ Николай Японский (1836–1912).

Третий том дневников охватывает период с 1893 по 1899 гг.

Исходный pdf - http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=4474675

Предание.ру - самый крупный православный мультимедийный архив в Рунете: лекции, выступления, фильмы, аудиокниги и книги для чтения на электронных устройствах; в свободном доступе, для всех.

---

Авраам Яги, катихизатор Мидзусава, родины Иоанна Ито, где у него престарелые отец и мать, пишет, что получена была прядь волос покойника и совершено погребение ее торжественно, как бы самого покойника. Слушая письмо, я думал, хорошо это или нет? Сделано было без спроса у меня, можно бы вперед и запретить это. Но нужно ли?.. Зачем же? Что тут дурного? Утешение родным и друзьям, а о покойнике только умножение христианских усиленных молитв, ибо при погребении молятся больше всего. Итак, пусть будет этот обычай; не повредит он вере и Церкви.

Извещает еще Авраам Яги, что выходит на проповедь в недалеко от Мидзусава отстоящее селение Фукухора, где домов тридцать только, но есть следы, что это селение в XVI столетии было христианское — католическое: хранилось с того времени под спудом там икона Богоматери и кресты.

17/29 сентября 1895. Воскресенье.

После обедни приходил попрощаться Игнатий Тихай, завтра едет в Нагасаки, а там поступит на «Доброволец» для возвращения в Россию продолжать свое морское воспитание; имеет в виду потом проситься на военное судно. Всячески упрашивал он свою мать отпустить с ним младшего брата — Митю, которому уже двенадцать лет. Но мать, под влиянием своих братьев, бездельников и лентяев, которые сосут из нее соки и уцепились руками и зубами с твердым решением не выпустить ее отсюда, а отправляя детей одного за другим в Россию, она бы и сама уехала. — И бедные дети Якова Дмитриевича Тихая остаются здесь без воспитания. Жаль очень, но помочь разве может Посланник, отправив ее своею властью в Россию для воспитания детей.

Приходил также прощаться Андрей Чёого, отправляется на Формозу завести меняльную лавку. Первый дебют юноши, до сих пор ни на шаг не отлучавшегося из родительского дома. Дай Бог ему! Если будет подражать в деловитости и старании отцу, а в честности матери, то будет хороший человек.

Болезнь развивается: утром нелегко было служить, а вечером переводить; одет по–зимнему, а все не тепло. Посмотрим, что завтра будет. Можно и за доктором.

18/30 сентября 1895. Понедельник.

Приходила Софья Хорие, вдова учителя Николая Хорие из Конда; пять месяцев тому назад поступила в сестры милосердия в Красный Крест, но не выдержало здоровье ее тамошней службы; сказали, что тяжелый денно–нощный труд ей не под силу и велели отправиться восвояси; плачет, разливается, бедная, и по лицу, действительно, больна. Посоветовал и я ей вернуться в Хонда и затем, если она поправится и по зрелом размышлении решится безвозвратно отдаться на службу Церкви, прийти сюда в Женскую школу изучить основательней веру и сделаться диакониссой для проповеди между женщинами. По образованию, характеру, доброму поведению она годится для этого. Я предлагал ей это еще до поступления в Красный Крест, но она предпочла пойти туда, ибо для того собственно прибыла из Хонда. Не знаю, промышление ли это Божие, или случайность, что — ни миссионеров из России, ни диаконисе здесь, как я ни звал первых и искал последних.

19 сентября/1 октября 1895. Вторник.

Утром переводу помешали сначала лейтенант Небольсин, потом генерал Соломко. Первый с час умно говорил, но все такое, что я знаю так же, как он, то есть про Японско–Китайскую войну и прочее. Я слушал из вежливости, как слушают хорошую музыку, хотя она уже и приелась. Потом вошел генерал: «Я в Вас влюблен» — было приветствие его. Я попробовал было рассмеяться: слезы навернулись у старика — за семьдесят лет уже и несколько месяцев не говорил по–русски, как не обрадоваться первому русскому и не заговорить языком влюбленного! Я подумал это и стал терпеливо слушать, но Боже! Что за винегрет был разговор и как я страдал, что такая болтовня отвлекает меня от дела; Накай виднелся в другой комнате, копошащимся и ждущим меня; я ему по–японски сообщил, что страдаю невыносимо, но все–таки не мог прогнать почтенного седовласого русского генерала, а должен был почтительно слушать его. А этот генерал чего только не городил!.. «Я к вам пришлю этого богача Нерчинова; у него наследства тридцать пять миллионов; если он вам миллион пожертвует, то это ладно, а он сделает, я ему скажу… Пахомов — миллионер в Благовещенске, я скажу ему, чтобы он вам прислал» и так далее. На минуту я подумал, что, быть может, и в самом деле… и стал излагать ему, что вот ризница в Соборе нужна, облачения старые, чтобы он Нерчинову и Пахомову сказал, Праздничную бы, Пасхальную ризницу для архиерея, шести священников и так далее. «Как же, как же — прося о других, можно, знаете, и о себе попросить». Я замолчал и несказанно рад был, когда он, наконец, среди болтовни, крутя свои седые усы, объявил, что должен спешить к Посланнику.

20 сентября/2 октября 1895. Среда.

После обеда приходили пять миссионеров баптистов, из которых один — Barton, десять лет миссионерствовавший в Армении и бывший свидетелем того, как в последнее время мусульмане резали там христиан. Завтра будет читать о сем лекцию на Цукидзи, на каковую и меня приглашали. Если здоровье позволит, буду; лекция в удобное время, в четыре часа. Dr. Green просил и меня дать им лекцию; просит уже второй раз; я тотчас же было согласился тогда, если на японском языке; но это нельзя — большая половина слушателей, мол, не поймет, хотя слушатели все — миссионеры обоих полов, обязанные знать японский язык. На аглицком же языке мне трудно: нужно написать и перевести, на что требуется время, а времени, к сожалению, мало. Пусть бы ожидалась польза, тогда все можно бы бросить и заняться, но ведь только чесанию языка и слуха; у них от избытка сил это благородное препровождение времени похвально; для меня было бы захерено. Dr. Green не настаивал на времени, а дал свободу: не нынешним, так следующим летом или осенью. На это я вполне согласился. За год можно найти досуг для сего, хотя мало полезного, упражнения. Я и думал было в прошедшие каникулы приготовить что–нибудь о православии, да устройство библиотеки помешало.

Инфлюэнца, приостановленная горячей ванной, усиливает нападение: горлу сегодня плохо.

С июня сегодня в первый раз доктор Кёбер дал урок на фортепьяно нашим учительницам в Женской школе, и как же он и я удивлены были их успехами! Едва только начали и уже в состоянии, хоть с грехом пополам, по незнанью правил, разучивать серьезную пьесу (хотя два месяца каникул, будучи в Тоносава, не могли упражняться). Учатся три: Надежда Такахаси, Елена Ямада и Раиса Ито; другие три перестали, мол, не нужно — на короткое время здесь, пока выйдем замуж. Но тоже можно сказать и о Елене и Раисе, зато они, в случае нужды, будут в состоянии потом зарабатывать себе хлеб, как учительницы фортепьянной игры, которых в Токио еще почти совсем нет.

21 сентября/3 октября 1895. Четверг.

О. Сегрий Судзуки из Оосака пишет, что отлучился он в Кёото посоветоваться о церковных делах с о. Мии, и немедленно вернулся, но без него уже умерла от холеры Вера, жена катихизатора Марка Одагири, живущего там в церковном доме; в продолжение шести часов унесла ее болезнь, а молодая, полная сил женщина, в прошедшем году вышедшая замуж и недавно родившая первого ребенка, бывшая воспитанница Миссийской школы. Жаль очень! Теперь там, в Оосака, церковный дом на карантином положении: никого не выпускают и никого не впускают, пока произведена будет дезинфекция. Послана бедному Марку помощь на погребение жены — шесть ен.

22 сентября/4 октября 1895. Пятница.

Месяца два–три тому назад Василий Усуи, катихизатор в Оодате, в Акита, стал жаловаться, что враги христианства мешают ему: во время проповеди бросают камнями в дом, разбивают сёодзи и тому подобное. Наконец известил, что не может долее из–за врагов оставаться в теперешнем своем месте жительства и переходит в другое; плата за наем нового помещения, мол, та же — две с половиною ены в месяц. Странным мне казалось это запоздалое гонение, и особенно в Оодате, где никогда никакой неприязненности к христианству не высказывалось. Подивился я, но так и оставил — больше ничего нельзя было сделать. Сегодня, между тем, получено письмо, которое все показало в другом свете. Жалуется бывший хозяин дома церковного, язычник, и просит возмещения убытков. Василий Усуи, когда два года тому назад прибыл в Оодате на проповедь, нанял у него дом, но так как дом был неудобен для него с семейством и для собрания христиан на молитву, для чего требовалась особая комната, то Усуи убедил хозяина произвести значительный ремонт дома, обязавшись за то нанимать его не менее пяти лет; в таком смысле заключен и подписан был ими контракт, копию которого хозяин прислал ныне мне. По контракту ежемесячно Усуи обязался платить за дом один ен семьдесят пять сен. В письме хозяина говорится, что сначала был договор на две ены, но потом Усуи выторговал двадцать пять сен. «Ныне же, — жалуется хозяин, — Усуи без всяких побудительных причин, вопреки контракту, бросил мою квартиру и перешел на другую. Прошу–де возместить мне, что было затрачено на приспособление дома для вашего проповедника, имея в виду пятилетнее пребывание его в нем». Итак, катихизатор Василий Усуи лгал, что платит за церковный дом два с половиною ен, платил только одну ену семьдесят пять сен; лгал, что язычники нападали на него, просто хотелось перейти на еще более дешевую квартиру. (Да, лгал и в обстоятельствах времени: перешел он от ныне жалующегося хозяина вовсе не два месяца назад, а 2–го января 1895 года, заплатив хозяину за декабрь 1894 года одну ену семьдесят пять сен и за 1–е января 1895 года шесть сен, как все ясно обозначено хозяином в жалобе). [Зачеркнуто автором — ред.] Грустно очень иметь личностей такой нравственности на проповеднической службе! Но из–за чего все это лганье Усуи? Из–за бедности. У него четверо детей и отец в параличе, а получал до Собора: десять ен содержания и две ены пятьдесят сен на квартиру, две ены на воспитание детей и две ены на отца; после Собора ему прибавлено две ены, с возведением на степень сейденкёося, и на отца одну ену. Вот и выгадывал человек от квартирных семьдесят пять сен; да, вероятно, нашел квартиру не более пятидесяти сен в месяц; тут и взяло его искушение — выгадать еще одну ену двадцать пять сен; оттого и все лганье и бессовестное нарушение контракта. Продиктовал я написать ему, что письмом бывшего его хозяина разоблачена вся его ложь, но принимая во внимание его бедность, из–за которой, вероятно, он и впал в грех, не обнаружу я греха его даже пред его священником, пред которым предоставляю ему покаяться и получить отпущение на исповеди; не приму и сам во внимание его греха в смысле какого бы то ни было казания; напротив, дам ему все, что он мог выгадать от своей лжи, то есть не менее двух ен в месяц прибавки к его содержанию, только пусть он восстановит честность своего имени пред хозяином, с которым заключил контракт, пусть перейдет на прежнюю квартиру и живет там не менее времени, условленного в контракте; ежемесячно одну и три четверти ены за квартиру отсюда будут высылаться — Если человек прямо ответит добрым чувством на это письмо, то, значит, спасен катихизатор, а нет, — Господь с ним!