Николай Японский - Дневники св. Николая Японского. Том ΙII

• Название: Дневники св. Николая Японского. Том ΙII
• Автор: Николай Японский
• Издательство: Гиперион
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004
• ISBN: ISBN 5-89332-093-Х (III т.)

Издание настоящей книги осуществлено при поддержке Фонда Ниппон.

Publication of this book was supported by Grant–in–Aid from the Nippon Foundation.

Под редакцией Кэнноскэ Накамура

Дневники святого Николая Японского: в 5 т. / Сост. К. Накамура. Т. 3. — СПб.: Гиперион, 2004. — 896 с.

Настоящее пятитомное издание представляет собой первую полную публикацию огромного дневника, который на протяжении всей своей жизни вел основатель русской Православной миссии в Японии архиепископ Николай Японский (1836–1912).

Третий том дневников охватывает период с 1893 по 1899 гг.

Исходный pdf - http://rutracker.org/forum/viewtopic.php?t=4474675

Предание.ру - самый крупный православный мультимедийный архив в Рунете: лекции, выступления, фильмы, аудиокниги и книги для чтения на электронных устройствах; в свободном доступе, для всех.

---

Итак, если сталкиваются, к несчастию, данное обещание и после возникшая любовь, то нужно следовать внушению любви и нарушить легкомысленно данное обещание. Конечно, это — несчастие и большая печаль для обеих сторон, но тем не менее нужно перенести это временное несчастие, а не нарушить Божий Закон и чрез то испортить свою жизнь временную, а может и вечную, да еще и не свою только, а своего потомства.

Прилагая это рассуждение к нашему обстоятельству — браку Сенума и Елены, последняя правильно поступила, отказавшись от прежде обещанного брака с твоим младшим братом (обращаясь к Надежде) и выйдя за Сенума, к которому повлекла ее любовь. Нехорошо она поступила только в том, что не сказала этого прямо, — что по любви выходит за Сенума, а приплела «ёоси», родителей и прочее. Но это до некоторой степени извиняется стыдливостию молодой девицы. Вы же теперь еще больше виноваты против нее вашими грубыми писаньями, названьями ее блудницей, ее мужа вором и прочее. Правы и семинаристы, возмутившись против ваших писаний, бесчестящих их коочёо; вот прочтите их письмо и посмотрите, что я надписал на нем на вашей статье…

В шесть часов была всенощная, которую пели причетники.

13/25 апреля 1898. Понедельник.

С семи часов Литургия заупокойная, потом панихида; пели ту и другую оба хора; чашек с кутьей было на четыре столика и четыре классных длинных стола из школы; христиан в Церкви много; стояли за панихидой с купленными свечами; поминовение имен было разделено между всеми дьяконами, на все эктении; таким образом каждое имя произнесено было вслух молившихся; священники же на возгласах громко произносили столько имен, сколько осталось от тайного чтения после диаконов тех списков, которые иподиакон Кавамура передавал им. После службы священнослужащие с христианами отправились на кладбища, распределив служение на два дня, так как сегодня задень не успеть. К сожалению, дождь, не переставая, идет все время: день и ночь.

Иван Акимович Сенума пришел и говорит:

— Ученики не перестают волноваться и хотят, чтобы публично нанесенное оскорбление коочёо Семинарии было публично и снято.

— Что ж, и в этом они правы. Только публичность не должна простираться дальше малого круга читателей «Уранисики». Напишите статью, исправляющую ложный взгляд на основание брака, заключающийся в № 65. (И продиктовал ему вышеизложенные мысли, вчера толкованные учительницам). Этого и довольно; статью поместить в следующем номере «Уранисики»; личных намеков в ней никаких не должно быть; тон — спокойный, учительный. Это и будет то, чего желают ученики, и что, действительно, хорошо сделать.

— Не поговорите ли сами с учениками, чтобы успокоить их?

— Довольно пока и вашего авторитета. Разъясните им все, что я сказал, и скажите, чтобы были благоразумны.

Секретарь Нумабе потом изумил меня известием, что, тогда как другие учительницы приняли вчерашнее мое вразумление, Надежда Такахаси, напротив, еще больше ожесточилась; упорно отстаивает свою статью (она под псевдонимом, но теперь выяснилось, что Надежда писала ее) и со злости и упорства слегла в постель. Нумабе, слыша все это от Анны — начальницы, сказал, как свое мнение, что, вероятно, Надежде придется оставить школу, если она противится в деле учения епископу. Вот уж неожиданность! Двенадцати лет взятая в школу и уже двенадцать лет служащая учительницею в ней; отказавшая многим женихам из желания посвятить себя на служение Богу; всегда примерная в поведении, очень любящая учениц и нежно заботящаяся о них; никогда дурного слова от меня не слышавшая, напротив, всегда уважаемая и приветствуемая, всегда ставимая в пример другим и служившая предметом похвалы и доброго слова пред русскими христианами; бывшая такою смиренницею, такою благочестивою, — эта девушка — ныне точно помешавшаяся от злобы к бывшей подруге — Елене, и от упорства в своей неправде! Думал я, что это — разлад их временный, легкий, — скоро все пройдет и станет по–прежнему; Анна–старуха говорила: «Предоставьте мне, — я помирю их, — не входите сами в это дело». Оказывается, что наше с ней знание людей — гроша не стоит! Век живи, век учись. Надежда Такахаси — новый вид, о который сокрушилась наша опытность и наша самоуверенность.

Посмотрим, что дальше с нею будет. Щадить ее постараемся всячески. Быть может, Господь и изженет из нее духа злобы и гордости. — Э–эх, и женский монастырь здесь нужен! Вот таких бы под начало строгим подвижницам, чтобы умертвить их ветхого человека, их собственную греховную волю. Мы–то сделали ли это? И как могли сделать? Учения ли им мало? Куда! На память все знают, и других учат, и поют, — вечно в устах их и в головах их, но — в волю–то не перешло, в поведении не испробовано и не осуществляемо, оттого, как что–либо необычное, — какой–нибудь камешек на гладкой дотоле дороге их, — и спотыкаются, и падают, и в бессилии лежат и ноют, как теперь Надежда на своей постели.

14/26 апреля 1898. Вторник.

Начались классы у учащихся, а у нас с Накаем исправление перевода Священного Писания.

Прочитано после обеда множество писем из провинциальных Церквей.

В Хамамацу доктор Моисей Оота отдал свой дом для церковного употребления, почему о. Матфей просит написать Моисею благодарственное письмо и послать большую икону для церковного дома.

Для Ханамаки о. Борис просит опять послать скорее Петра Ока (едва ли возможно). — Лука Хироока, катихизатор в Суцу, несправедливо обвиняется Елисеем Эндо в запущении церковного дома, — пишет о. Николай Сакурай; «Эндо — плохой христианин, уже известный своею неуживчивостию и дрязгами». —

В Одавара сто пятьдесят человек было на пасхальном богослужении, в Катаока сорок, — пишет о. Петр Кано (хорошо, если правда). И прочее, и прочее.

В школах от часу не легче. Утром Сенума пришел сказать, что семинаристы не успокаиваются, и показал их писание, требующее, чтобы он подал в отставку, если не будет Женскою школою восстановлена его честь. Я его прогнал, сказав внушить ученикам, чтобы они не мешали делу, что справедливое их желание защитить своего коочёо будет вполне удовлетворено. В Женскую школу послал, чрез Сергея Нумабе, ультиматум из двух пунктов: 1. Чтобы приняли мое внушение, сделанное им касательно основания брака; 2. Чтобы написали извинительное письмо Семинарии за оскорбление коочёо и его супруги. Нумабе трактовал там все утро и пришел после обеда с длиннейшими периодами, трехсаженными словами в них и неиссякаемыми «а–а-» и молчаниями. Чрез десять минут мне надоело, — с первыхже слов понял я, что ультиматум не принят, и я молча отправился к ящику и достал месячное жалованье Надежды Такахаси.

— Так Надежда не принимает моих наставлений?

— A–а, э–э…

— Говорите одним словом — «нет»?

— Да. Но, мол, вдруг не может, нужно подумать…

— Ладно. Извинения пред Семинариею не делает?

— Но она говорит, что в статье не было имени коочёо и его жены.

— Вот жалованье ее за текущий месяц. Пусть оставит школу. Впрочем, если раскается после и сделает, что от нее требуют, может опять войти в школу.

— Но ведь нужно и жалованье Елисавете Котама, — она тоже не уступает ни в чем.

— Вот и ее жалованье. Пусть получат, дадут расписку и уйдут из школы. Трудно будет на первый раз без них, — они хорошие учительницы; но они — старые девы, — вот подняли какую сумятицу, — вперед не обещают быть лучше, — опасны для благоустройства и благоведения школы. Господь с ними! Пусть идут!

По отпуске Нумабе, мне, однако, стало жаль и их, и школы, в которой по учительству пока некому заменить их, и я, призвав опять Нумабе, смягчил ультиматум, отказавшись с своей стороны от непосредственного принятия ими объяснений (после, размягчившись, они, конечно, примут), и сказав, что для Семинарии достаточно будет, если они напишут, как уже проговорились, что «не имели в виду в статье лично Сенума и его жены, и что семинаристы ошибаются, если приняли статью на их счет». — Ложь будет самая наглая, но в чем люди не лгут, коли желают затереть свой поступок, еще более скверный, чем ложь? — Чтобы было дело верней, мы призвали Сенума и спросили у него, будет ли Семинария удовлетворена, если Надежда Такахаси откажется от смысла своей статьи, — «не имела–де в мыслях господина коочёо и его жены, а писала на воздух?» Он нашел, что этого будет достаточно; присовокупил только, что в письме должен быть помещен еще один пункт, именно что брак его не был беззаконным в том смысле, что как будто бы отбивал невесту от Григория Такахаси, о чем всем уши просвищали обитательницы Женской школы, так что и семинаристы смущены до того, что сегодня он должен был просить своих товарищей и сватов Ивасава и Исигаме объяснять семинаристам, как состоялось его сватовство. С этими условиями, — но и с жалованьем за пазухой, — пошел опять Нумабе в Женскую школу и вернулся уже в восемь часов, когда я сидел за переводом; зашедши в мою комнату, чтобы взять ключ от своей, сказал только, что «завтра будет приготовлено письмо».