Дмитрий Мережковский - Бремя власти: Перекрестки истории

• Название: Бремя власти: Перекрестки истории
• Автор: Дмитрий Мережковский
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-358-02632-2

Тема власти – одна из самых животрепещущих и неисчерпаемых в истории России. Слепая любовь к царю-батюшке, обожествление правителя и в то же время непрерывные народные бунты, заговоры, самозванщина – это постоянное соединение несоединимого, волнующее литераторов, историков.

В книге «Бремя власти» представлены два драматических периода русской истории: начало Смутного времени (правление Федора Ивановича, его смерть и воцарение Бориса Годунова) и период правления Павла I, его убийство и воцарение сына – Александра I.

Авторы исторических эссе «Несть бо власть аще не от Бога» и «Искушение властью» отвечают на важные вопросы: что такое бремя власти? как оно давит на человека? как честно исполнять долг перед народом, получив власть в свои руки?

Для широкого круга читателей.

В книгу вошли произведения:

А. К. Толстой. «Царь Федор Иоаннович» : трагедия.

Д. С. Мережковский. «Павел Первый» : пьеса.

Е. Г. Перова. «Несть бо власть аще не от Бога» : очерк.

И. Л. Андреев. «Искушение властью» : очерк.

---

После ужасающей жестокости Грозного кротость Федора казалась многим современникам слабостью, а недостаток государственного разумения и рвения, дополняемый глубокой религиозностью, – чуть ли не полным «слабоумием»: «На громоносном престоле свирепого мучителя Россия увидели постника и молчальника, – пишет Карамзин, – более для келии и пещеры, нежели для власти Державной рожденного»[66] [27; 6].

Царь Федор Иоаннович

Родился Федор в 1557 году от первой жены Ивана Грозного – Анастасии Романовны Захаровой-Юрьевой. Когда Федору было три года, мать его умерла. Уже в следующем году отец женился во второй раз (но отнюдь не в последний) – на Марии, дочери черкесского князя Темрюка.[67]

До четырех лет, согласно обычаям, Федор жил в материнских покоях под присмотром мамок и нянек – чтобы никто чужой не увидел и, не дай бог, порчи не навел! Отец брал Федора и старшего Ивана с собой в поездки: на богомолье в Кирилло-Белозерский монастырь, на медвежью охоту в подмосковное Черкизово, где «повеле по островом осеки осечи и медведи пущати, и тешился там не один день».[68]

С детских лет Федор отличался скромностью и робостью, обладая в то же время благородством души и искренним религиозным чувством, – «благороден был от чрева матери своей и ни о чем не имел попечения, кроме душевного спасения» [36; 10]. Он любил торжественный порядок церковной службы, звон колоколов; читал много книг, вдохновляясь житиями святых мучеников, постигая уроки мудрых правителей прежних лет; и жил, как писал Авраамий Палицын,[69] «не радея о земном царствии мимоходящем, но всегда ища непременяемого» [39;101]. Уже в раннем возрасте Федор радовал взрослых своей благовоспитанностью, приветливостью и сдержанностью, столь отличной от резкости и вспыльчивости его грозного отца.

Физически Федор был слаб, охотничьи и воинские занятия были ему не по силам. Но он любил развлечься зрелищем кулачных боев и медвежьей травли, скоморошьим действом – обычными забавами того времени, грубыми, а порой и жестокими.[70]

Когда Федору исполнилось 14 лет, отец составил новую духовную грамоту, в которой старшего сына Ивана благословил «царством Русским, шапкою Мономаховою и всем чином царским», а младшего, Федора, наделил уделом с 14 городами во главе с Суздалем. Иван Грозный оставил сыновьям наставления, следуя которым они должны были жить в любви. Детям предстояло «навыкать» в военном деле и в науке управления людьми: «Людей, которые вам прямо служат, жалуйте и любите, от всех берегите, чтоб им притеснения ни от кого не было, тогда они прямее служат; а которые лихи, и вы б на тех опалы клали не скоро, по рассуждению, не яростью» [36; 36].

Федору жилось гораздо спокойнее, чем старшему брату Ивану: отец обращал на него мало внимания и особенно не вмешивался в дела его малого двора. В конце 1570-х годов, двадцати с небольшим лет от роду, Федор женился на Ирине Годуновой, выросшей с ним вместе.[71]

Дети Ивана Грозного стали взрослыми, обзавелись своими семьями и дворами – конечно, им хотелось большей самостоятельности! К 1580 году отношения Ивана с детьми обострились – роптать стал даже кроткий Федор. Возможно, конфликт возник из-за желания отца развести младшего сына с горячо любимой им Ириной, которая никак не могла подарить наследника, – царь Иван решал семейные проблемы просто: старую жену – в монастырь, новую – к брачному ложу! Старший сын следовал отцовскому примеру, но младший – при всей своей кротости – в этом вопросе был тверд как кремень!

9 ноября 1581 года царь поссорился с наследником Иваном и смертельно ранил его, в гневе ударив в висок острым концом посоха. Через несколько дней царевич скончался. Современники увидели в этом страшном событии правосудие Божие, «наказавшее его жажду к пролитию крови убийством сына собственной его рукой и прекратившее в одно время и жизнь его, и тиранство той ужасной скорбью, которая свела его в могилу после такого несчастного и противоестественного поступка» [52; 34].

Наследником стал Федор.

Всего три года отделяли его от царского престола, к которому он никогда не стремился, надеясь на старшего брата, – три последних тяжелых года правления Ивана Грозного: царь был нерешителен и непоследователен, не занимался делами государства, но вынашивал планы очередной женитьбы, на сей раз задумав породниться с английским королевским домом. Умер Иван Грозный в 1584 году.

«Я царь или не царь?»

Федору досталось непростое наследство: Москва все еще не оправилась после пожара 1571 года – почти вполовину сократилась ее площадь, число жителей сильно уменьшилось, многие храмы стояли заколоченными. Многочисленные войны разоряли страну, содержание армии, состоявшей из большого числа наемников, тяжелым бременем ложилось на казну. Крестьяне, нещадно эксплуатируемые хозяевами, бежали на юг, пополняя ряды казаков. За пределами Русского государства также было беспокойно: волновались волжские и сибирские народы, поляки и шведы лелеяли планы нападения на Русь. Англия стремилась к монополии на морскую торговлю и добивалась льготных условий для своих купцов на внутреннем рынке Руси, но не поддерживала планы царя на завоевание Ливонии.

Кроме того, боярство после смерти Грозного решило восстановить свое былое могущество, поколебленное при прежнем царе. Дьяк Иван Тимофеев пишет, что бояре долго не могли поверить, что царя Ивана нет более в живых. Когда же они поняли, что это не во сне, а действительно случилось, «через малое время многие из первых благородных вельмож, чьи пути были сомнительны, помазав благоухающим миром свои седины, с гордостью оделись великолепно и, как молодые, начали поступать по своей воле. Как орлы, они с этим обновлением и временной переменой вновь переживали свою юность и, пренебрегая оставшимся после царя сыном Федором, считали, как будто и нет его.» [48; 178].

Новому царю предстояло, осознав отцовские ошибки, решить множество насущных задач: привнести в общество мир, порядок и благополучие, защитить границы Руси и вывести страну из кризиса.

У царя Федора были все необходимые предпосылки для выполнения своего царского долга – хорошее образование, начитанность, осознание своей главенствующей роли. Он постарался усвоить заветы отца: «Всякому делу навыкайте: естественному, судейскому, московскому пребыванию и житейскому всякому обиходу, как которые чины ведутся здесь и в иных государствах, и здешнее государство с иными государствами что имеет, то бы вы сами знали. Также во всяких обиходах, как кто живет, и как кому пригоже быть, и в какой мере кто держится – всему этому выучитесь: так вам люди и не будут указывать, вы станете людям указывать. А если сами чего не знаете, то вы не сами станете своими государствами владеть, а люди» [36; 36].

Беспокоясь о сыне, Иван Грозный, как свидетельствуют рассказы современников, перед самой смертью определил состав некоего «опекунского совета» при «малоумном» Федоре. Совет состоял из ближайших родственников Федора: это дядя по материнской линии Никита Романович Юрьев, троюродный брат князь Иван Федорович Мстиславский с сыном Федором и шурин Борис Годунов.

Энергичные действия властей начались буквально с первых часов нового царствования: продажных чиновников, судей, военачальников и наместников сменили, а вновь назначенным под страхом сурового наказания запретили брать взятки и допускать злоупотребления, для чего им увеличили годовое жалованье и добавили земельки к прежним участкам. Уменьшили подати, налоги и пошлины, собиравшиеся во времена прежнего царя, а некоторые – и совсем отменили; вернули опальных и заключенных, и впредь велено было правосудие отправлять невзирая на лица: «ни одно наказание не налагалось без доказательства вины, даже если преступление было столь серьезно, что требовало смерти <преступника>» [14; 147–148].

Перемены были разительны: «Государство и управление обновились настолько, будто это была совсем другая страна, – пишет Дж. Горсей, – новое лицо страны было резко противоположно старому; каждый человек жил мирно, уверенный в своем месте и в том, что ему принадлежит. Везде восторжествовала справедливость» [14; 90].

Федор продолжал свой привычный образ жизни: «Извне все легко могли видеть в нем царя, изнутри же подвигами иночества он оказывался монахом; видом он был венценосцем, а своими стремлениями – монах, причем второе не смешивалось (с первым) и не показывалось явно, и этого доброго стремления и любви к Богу не могли остудить ни жизнь с супругою, ни высота самого царского престола, ни великое изобилье благ, связанных с самодержавием» [48; 189].

И если русскому народу подобное религиозное пристрастие монарха не казалось чем-то необычным – более того, именно благодаря этому пристрастию страна богатела и процветала! – то для иностранных наблюдателей сугубая царская религиозность служила лишним подтверждением «слабости» ума: по словам голландского купца Исаака Массы,[72] «царь больше походил на невежественного монаха, чем на великого князя» [44; 97], а французский офицер Жак Маржерет[73] писал, что Федор – «государь весьма небольшого ума, любивший боле всего звонить на колокольне и большую часть времени проводивший в церкви» [44; 17].