Татьяна Муравьева - Иван Федоров

• Название: Иван Федоров
• Автор: Татьяна Муравьева
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-235-03357-3

В истории нашего отечества есть две великие даты — Крещение Руси Владимиром Святым и появление первой печатной книги на славянском языке во времена Ивана Грозного. Первая печатная книга «Послания и деяния Апостолов» появилась в первый день весны 1564 года в Москве на Печатном дворе усилиями великого энтузиаста своего дела Ивана Федорова. Детство и учение будущего первопечатника пришлись на времена правления Василия III, незадолго до которого Русь окончательно освободилась от многовекового татарского ига, зрелые годы проходили в тревожные и судьбоносные времена царя Ивана Грозного. Знавал Иван Федоров милость и поддержку великих князей и духовенства, но и подвергался незаслуженной опале, работал в Кракове, Львове, Вильне и всегда, где бы ни находился, выступал великим просветителем и тружеником.

Перед читателями — наиболее полная биография Ивана Федорова, она построена не вполне обычно. Своеобразную оправу строго документированного исторического изложения составляет художественная повесть, которая удачно дорисовывает неизвестные черты облика первопечатника.

---

Захарьины пустили слух, что Сильвестр и Адашев извели царицу колдовством или отравой. Царь, может быть, в такой навет и не поверил, но воспользовался предлогом, чтобы избавиться от своих советников. Адашев был отправлен воеводой на границу с Ливонией, Сильвестр заключен в далекий Кирилло-Белозерский монастырь. Удалив Сильвестра и Адашева из Москвы, царь созвал Собор для суда над ними. Сильвестр и Адашев обратились к царю с просьбой дать им возможность встретиться с обвинителями лицом к лицу и оправдаться, но их послания были перехвачены Захарьиными и не дошли до царя. Митрополит Макарий тщетно пытался убедить царя, что такой заочный суд несправедлив, митрополита поддержали многие бояре, но все было тщетно. Собор осудил Сильвестра и Адашева как «ведомых злодеев» и «чаровников».

Адашев, находившийся в пограничном городе Юрьеве, был взят под стражу и вскоре умер, Сильвестр переведен в Соловецкий монастырь и приговорен к вечному заточению. Их сторонников заставили принести присягу прервать всякие сношения с недавно всесильными советниками царя.

* * *

Вечерело. Темно-багровая полоса заката тускло мерцала из-под косматых фиолетовых туч. Кремль высился темным силуэтом.

Иван Федоров с утра сказался больным, попросил дьячка заменить его сегодня в церкви и отправился бродить по подмосковным лугам, пытаясь успокоить мысли и чувства.

Великая несправедливость совершилась у него на глазах. Как мог государь, дарованный самим Богом, так жестоко покарать безвинных, не дав им даже оправдаться? Как мог в одночасье забыть все благое и полезное, что совершили Сильвестр и Адашев, и лишить отечество того, что они могли бы еще совершить?

Когда он последний раз видел Сильвестра в печатне, тот постоял возле печатного станка и сказал: «Я вот думаю, отец дьякон, без меня печатня будет работать или все пойдет прахом?» Но Иван Федоров был тогда увлечен работой — нужно было с филигранной точностью вложить в верстатку литеры перекрещенных строк, слушал вполуха и рассеянно спросил: «Как это без тебя?», а что ответил Сильвестр, и ответил ли что-нибудь — не расслышал.

А на другой день узнал, что Сильвестра увезли в Белозерск. Потом был суд, теперь Сильвестр в Соловках, и Бог весть, жив ли?

Иван Федоров корил себя, что ничем не помог своему другу и покровителю, хотя чем он мог помочь? Раз уж всесильному Макарию не удалось склонить царское сердце к милости и справедливости, где уж ему? Но он мог хотя бы проститься с Сильвестром, сказать ему спасибо, пообещать, что дело его не пойдет прахом! Хотя как можно это обещать? Кто знает, что теперь будет?

В полном смятении бродил он целый день, сам не зная где, и вот теперь возвращался домой.

Торг уже опустел. Последние торговцы запирали свои лавки и расходились по домам. Сторожевые собаки, перелаиваясь и гремя цепями, закрепленными на длинной проволоке, бегали вдоль рядов.

Пройдя Фроловскими воротами, Иван Федоров направился к своему дому.

Сумерки все больше сгущались, в окнах загорались желтые огоньки. Вот засветились окошки его избы, затем отворилась дверь, жена вышла на крыльцо и с тревогой стала вглядываться в наступающую темноту.

Иван Федоров ускорил шаги.

За ужином жена рассказывала ему последние новости. Благовещенским попом теперь вместо Сильвестра будет Леонтий, но дом Сильвестра пока остается за его сыном Анфимом.

Закончив ужин, Иван Федоров перекрестился на икону, поблагодарил жену и, отводя глаза, сказал:

— Я уйду ненадолго.

— Куда это ты собрался на ночь глядя? — вскинулась жена, но тут же осеклась: — Неужто к Анфиму?

— К нему.

— Ох, наживешь ты себе беды!

Иван Федоров развел руками:

— Может, и наживу, но как его не проведать? Ведь такая у парня беда.

Сильвестрова изба светилась всеми окнами. То ли Анфим пытался светом разогнать темные думы, то ли разбирал отцовские бумаги.

Иван Федоров поднялся на крыльцо и хотел постучать.

Вдруг кто-то его окликнул:

— Эй, отец дьякон!

Иван Федоров обернулся. К нему спешил тощий монах в обвисшей рясе. Иван Федоров хорошо его знал — это был дьяк Мисаил Сукин, который проводил следствие по делу Сильвестра.

— К кому это ты, отец дьякон, в гости идешь? К сыну колдуна и отравителя?

— Сильвестра оболгали, — хмуро сказал Иван Федоров. — И кому как не тебе это знать. Ты против него на суде выступал, а отцу митрополиту не дал и слова сказать в его защиту.

— Я — человек маленький. Что мне велели говорить, то я и говорил.

— И зачем же ты теперь сюда пожаловал?

Дьяк усмехнулся.

— Сильвестру теперь ничего из его добра не нужно, а новому попу Леонтию, может, что из книг или утвари и пригодится. И я внакладе не останусь. Давай, отец дьякон, стучи в дверь. Вместе пойдем в гости к Анфиму Сильвестровичу.

Иван Федоров расправил плечи. Скинуть тощего дьяка с крыльца не составило бы труда, но он сдержался. Дьяк потом по судам затаскает.

Анфим, вероятно, услышав их голоса, подошел к двери и настороженно спросил:

— Кто там?

— Мы с отцом дьяконом, — ответил Сукин. — Отворяй!

Загремели засовы. Верно, Анфим сидел, крепко запершись.

Иван Федоров заметил, как побледнел и осунулся сын Сильвестра. Увидев гостей, он растерялся. Странным и опасным показалось ему, что они пришли вместе.

— Мы только что встретились, — угадав его мысли, поспешил сказать Иван Федоров.

Анфим спохватился, пригласил гостей в горницу. Везде были видны следы поспешного отъезда. Хозяин и Иван Федоров присели на лавку, Сукин стал расхаживать по горнице, беря в руки и рассматривая то одну, то другую вещь.

— Эй, что это ты здесь расхозяйничался! — укорил его Иван Федоров.

Анфим махнул рукой:

— Пусть его! Теперь все равно.

— А что будет с печатней?

— Не знаю. — Анфим тоскливо смотрел перед собой. — Ничего теперь не знаю.

Мисаил Сукин с довольным видом сунул за пазуху большую книгу.

Украденную книгу — среднешрифтное Четвероевангелие, отпечатанное в типографии Сильвестра, Мисаил Сукин — «прелукавый мних», «издавна преславный в злостях», как писал о нем современник, в 1561 году продал новому благовещенскому попу Леонтию Устинову. Эта книга с надписью «Лета 7070-го месяца сентября 1 купил сие Евангелие тетро благовещенский поп Леонтий Устинов сын устюжанин у старца у Мисаила у Сукина» — сохранилась до наших дней.

ПЕЧАТНЫЙ ДВОР. «АПОСТОЛ»

Пошло дело, как по бархату.

Поговорка

Иван Грозный почему-то не приказал разгромить типографию сразу после ссылки Сильвестра. То ли забыл, то ли был отвлечен другими делами. Какое-то время она еще продолжала работать, выпустив две книги под руководством Сильвестрова сына — Анфима. Но Иван Грозный уже не интересовался ее делами и не оказывал ей былого покровительства.

Царь решил взять печатное дело в свои руки, для чего отдал распоряжение о создании нового государственного учреждения — Московского печатного двора. Место для Печатного двора было отведено на Никольской улице, напротив церкви Жен-Мироносиц, к названию которой с тех пор, по московскому обычаю, стали прибавлять — «что у Печатного двора».

Никольская улица, расположенная вдоль дороги, ведущей от Кремля на Ростов Великий, Владимир и Суздаль, свое название получила от древнего Никольского монастыря, который москвичи называли «Николой Старым» или «Николой Большие главы». Печатный двор занимал обширную территорию со множеством разнообразных строений, не сохранившихся до наших дней. Однако в XIX веке было обнаружено основание одной из первоначальных построек Печатного двора — глубокий кирпичный подвал, который датируется концом XV — началом XVI века. Верхняя часть этой постройки поначалу была деревянной, во второй половине XVII века ее заменили каменной. Известно, что в XVII веке и позже здесь располагалась «правильная палата», то есть кабинет редактора и корректорская, где выверяли и правили тексты. Вряд ли это помещение получило свое назначение лишь после перестройки, скорее всего, правильная палата находилась здесь с самого начала. А поскольку доподлинно известно, что Иван Федоров сам редактировал выпускаемые им книги и сам держал корректуру, можно с достаточной долей уверенности утверждать, что единственный подлинный кусочек первоначального Печатного двора, сохранившийся до наших дней — обнаруженный археологами подвал — является частью именно той постройки, в которой непосредственно работал Иван Федоров.