Виктор Андриянов - Полынь чужбины

• Название: Полынь чужбины
• Автор: Виктор Андриянов
• Издательство: Правда
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1987

Авторы романа — известные советские публицисты — на широком историческом материале, который охватывает события после 1917 года, прослеживают судьбы эмигрантов, в свое время выехавших из нашей страны; разоблачают попытки западных спецслужб использовать их в подрывной деятельности против СССР. События происходят в Советском Союзе, США и Канаде, в Чехословакии и Болгарии, во Франции и других странах Европы; в произведении впервые широко использованы документы и дневниковые материалы из советских и зарубежных архивов.

---

4. VIII По газетным сведениям на Дальнем Востоке происходит что-то странное: там также по-видимому не пришли еще к выводу, что наша сладость в отсутствии полного единства между армией и общественностью. Люди не могут понять, что есть только два выхода: смерть или победа! Победит тот, у кого нервы окажутся крепче, кто сильнее любит свою родину, свой народ, для кого они —все!

5. VIII Подполковник Степанов и подполковник Зварич принесли двух огромных крабов и сейчас их истязают. Зварич бьет их карандашом по глазам, крабы в бессильной злобе подпрыгивают, впиваются в дерево и вновь беспомощно распластываются на столе, пытаясь удрать. Вокруг враги... Мой голос против жестокосердия — капля в море. В Галлиполи рассказывают, как группа инспектирующих офицеров ловит кошек и, перебив им ноги, пускает. Полное озверение людей, притупление «буржуазных чувств»!

6. VIII Живешь ощущениями, вызывающими воспоминания: в затяжках дыма вдруг переносишься в далекие годы студенчества, в смолистом запахе вдруг почудится сосновый бор в Черемушной на берегу Донца, в запахе мыла вдруг увидишь себя ребенком в ванне... Везде и всюду обонятельные и вкусовые галлюцинации. Во сне, вернее перед сном, в полузабытьи— зрительные... Ушел весь в прошлое, им живу... Пачка писем, локон волос и тьма воспоминаний — все, что осталось от жизни!

Утром по нашему лагерю разнеслась весть о побеге нескольких солдат из учебной команды, где людям прививают патриотизм постановкой под ружье на полуденном солнцепеке.

Приходили в роты полковые дети — продукт гражданской войны, выкидыши родины, они приходят, как домой, ближе роты у них никого нет.

9.VIII После обеда лег спать, и приснился удивительный сон. Я попал будто бы в огромный дом-сундук без окон: темно-коричневого дерева стены, потолок, полы, двери... Стоит полутьма, бродят в темно-коричневых костюмах люди, хлопают двери... Я обратился к «заведующему» зданием, который сообщил, что здесь «тюрьма духа». Вокруг нее, дескать, безграничная пустота, голое, бесцветное, ровное пространство, все пусто, плоско, беспредельно... Здесь все живут сами в себе, и только! Выхода к спасению отсюда нет — это смерть духа, плоть же бессмертна и обречена на вечное существование! В ужасе я проснулся...

10.VIII Вчера долго не спали, говорили об общем обнищании, истощении, слабости и апатии к жизни. Вспомнили случай с одним из солдат марковского дивизиона, покушавшимся на самоубийство топором. Как он говорил: «Дошел до точки, жить нет смысла, нет цели». Здоровый, рослый молодой человек, нанесший себе четыре раны в голову, все же выжил и... не теряет надежды покончить с собою. Смерть у него —цель жизни!

Рано утром зашел поручик Захаров, один из многих «бывших людей», когда-то земский деятель: «Теперь Захарычем стал, не теряю надежды дойти до Захарки... Из Николая Николаевича и барина... да! Такова судьба —одни из Ванек выходят в Иваны и дальше в Иваны Батьковичи, а мы превращаемся в Захарок... Жить страшно —от семьи и состояния ничего не осталось, тело и дух обнищали, единственная заветная мечта—уйти, уединиться, стать бродягой...» А раньше была же-на-врач, у самого кабинет, теперь же — глаза мигают, трясется голова, изо рта вылетают хрипы.

Все мы «бывшие люди», все с более или менее ярким про* шлым... Будущее же наше, по крайней мере, ближайшее,— неприглядно... Тяжело и обидно за море пролитой впустую крови, за неисчислимое количество жертв, принесенных во имя лжи!

12. VIII. Снилась Н. Мое счастье, надежда, мое будущее как никогда, печальная, с выражением страдания на лице, с какой-то неизвестной мне в ней тоскою в глазах. «Скоро ли все это кончится, скоро ли мы будем жить вместе, сил уже нет томиться и ждать»,—сказала она то, что вчера читал в ее письме и долго по этому поводу размышлял... Это было в конце 1919 г. Теперь подходит к концу 21-й. А «скоро ли» — кто скажет, кто знает... Годы уходят, идет осень жизни, не за горами и зима, а личного счастья еще не было... Вспоминает ли хоть изредка? А может, забыла? Нет в живых? Вспоминается «пытка надеждой», а здесь все виды пыток, самых ужасных, каких и не выдумать! Голод, холера, смерть витает над родиной, а мы в бездействии, у надежды перебиты крылья...

Кричит Бурцев о спасении гибнущей России и великого народа, взывает к народам мира Национальный комитет, холодно отсчитывает биение жизненного пульса историк Милюков, грызутся газеты, партии, клеймят и поносят друг друга... Мы же в стороне от жизни, мы «выкидыши».

14.VIII Газеты пишут о голоде в России... Советская власть агонизирует — голод ее убьет, и она это знает. Теперь об этом только и разговоров в лагерях — о родных, о близких, о радостном часе возвращения домой, о спасении гибнущей страны... Носятся слухи о падении советского строя, об образовании Временного правительства во главе с бывшим председателем 2-й Государственной думы Головиным...

В Галлиполи ходит уже контрслух о предложении Великому князю Николаю Николаевичу занять пост Верховного Правителя и Главнокомандующего. Кандидатура выставляется якобы Францией на условиях самостоятельности Польши, созыва Учредительного собрания и т. д. Кружится голова от этих пьянящих слухов!

18.VIII Из полкового театра доносится душу раздирающий визг — ставят сценку «Инквизиция в XIV»... Припомнились случаи, леденящие душу своей ординарностью и простотой.

Село Проходное. Захвачено много пленных. Группа перепившихся офицеров решила учинить над красными расправу. Вызвали 13 чел. красных с простыми, открытыми русскими лицами — «мобилизованных» крестьян, вывели за околицу деревни, раздели догола, выстроили в одну шеренгу и, угрожая револьверами, заставляли говорить, кто коммунист. Обезумевшие спросонья тыкали на первого стоящего в строю, думая, что сами будут помилованы. Подполковник Арин или прапорщик Кавуновский приказывали стать бедняге на колени и читать молитву «Отче наш». При словах «Да будет воля твоя» эти господа всаживали пулю в упор в голову. Хрип, стон, хлюпанье крови... Зловещая тишина ночи. Спасся один из шеренги, рискнув бежать. Поднялась беспорядочная стрельба, человек был спасен.

Те же «офицеры», с позволения сказать, задержали перебежчика в селе Самойловка. Истязали его всю ночь, избивая чем попало, пытая всеми способами,—это при попытке перейти в армию, шедшую спасать родину! Закопали, окончательно не добив...

Полковник Рябухин, командир запасного батальона, помешанный на коммунизме, всюду искал сторонников этого учения среди вверенных ему солдат. «За что воюет Добрармия?» — спрашивал он солдат, и тот, кто отвечал: «За Учредительное собрание», уже считался коммунистом.

23.VIII Зашел член исторической комиссии полка кап. Рейнгард по вопросу составления военного календаря марковских частей — новой затеи для отвлечения умов. Я высказал свой взгляд: календарь марковцев — это сплошной позор, одна из темных страниц истории уничтожения русской интеллигенции, гибель честного русского офицерства — пасынков армии и родины.

Вспомнили яркую страницу — момент боев за овладение Курском, лихое дело штабс-капитана Смирнова. Он нарвался на проволоку противника, потерял 7э боевого состава и поднял белый платок с криком: «Сдаемся. Проводите, товарищи, к себе за проволоку!» «Товарищи» показали проход, и добровольцы ворвались в их окопы, сбили, внесли панику...

— Смирнов впоследствии убит, и большинство лучших офицеров тоже,—уныло заканчивает Рейнгард.

Вспомнили день 25 мая 20-го года — прорыв перекопского фронта красных, захват села Первоконстантиновка и гибель к северу от нее двух танков, сгоревших от ловкого, бесстрашного бросания ручных гранат красными. Сгорел танк «Генерал Врангель». Не к добру решили в солдатском вестнике, быть краху —и это в первый день безумного прорыва войск.

Подрывники, один из которых был виною гибели танка «Генерал Врангель», были взяты в плен и поражали своею храбростью.

27. VIII. Хмурое, пасмурное утро. Небо покрыто тяжелыми тучами. Дует осенний норд-ост. В воздухе парит, как перед грозой. Хмуры и люди. Замолкли грустные сверчки и крикливые цикады. Природа в каком-то столбняке.

В ротах со злобой критикуют текст «Договора с Болгарией». Оказывается, дисциплина своя, русская: разжалование, смертная казнь, бессудное содержание в тюрьме... Опять оборванная, босая жизнь, работа на лодырей и получение за нея следуемого. Беспросветное рабство хотят узаконить... Пусть попробуют, увидят...

Так называемая «Русская армия» — громадные арестантские роты.

Хочется кричать: «Спасите!» — но кто же услышит? Кажется, не будь дневника, где изливаешь все накопившееся горе, всю бездну страданий больной, исковерканной гражданской войной жизни, заболел бы разлитием желчи, утонул бы в море ея. Гибнут остатки добровольцев, проклинающих час, связавший их с этой шайкой политических шулеров.