Александр Шуваев - Книга Предтеч

• Название: Книга Предтеч
• Автор: Александр Шуваев
• Жанр: Научная Фантастика

---

Исподволь я уже начал потихонечку, не вдруг, брызгать слюной, старательно изображая из себя этакого идиота - исследователя, готового сдохнуть, - но поймать бабочку-дуринку, спалить или отравить весь свет - но проверить свою гипотезу, ничего вокруг себя не видящего, когда ему что-то такое приходит в дурацкую голову.

- А вот еще на уровне "свободных генов" шестинуклеозидный вариант хорошо бы прове...

К этому моменту она уже в упор смотрела на меня, зрачки ее постепенно расширялись, аки жерла Ада, к коим, влекомая ледяным вихрем, неуклонно приближается грешная душа. А потом она медленно, как-то сразу двумя веками, мигнула. Не знаю, где она усвоила эту манеру, но выглядит это совершенно устрашающе, как нечто нечеловеческое в человеке, вроде Танюшиных движений после Включения. А она уже начала шарить глазами в поисках подручных средств, и главным теперь было не отпустить ее с пустого места у окна. И тут я получил по голове раз, а потом еще раз, а когти у нее на этот раз были из соображений удобства обрезаны чуть ли не до мяса: вот сколько раз она на меня нападала, сколько раз побить пыталась, а я до сих пор терплю. И ни разу у нее ничего толком не получалось, и каждый раз, по освещенной традиции это заканчивалось сниманием с нее каких-либо штанов. На этот раз она прекратила физическое сопротивление несколько раньше обычного, и уставилась мне в глаза сантиметров с двадцати, так уж получилось.

- Нет, ты уж погоди-ка малость. Да отс-стань ты... Погоди, у меня идея есть... Пошли за мной.

Кто ее знает, когда она успела придумать такой замысловатый путь, но успела все-таки, и когда я шел за ней по расширяющейся ложбине в обход каменного горба, с каждым нашим шагом становилось все темнее. Когда мы вышли в степь, хоронясь в зарослях почти лежачего, длинностеблистого кустарника, кругом стояла ночь, или, по крайней мере, поздний вечер. Над дремлющими пологими холмами по правую руку небо было все-таки посветлее, там еще горела стылая полоса последних остатков заката, но небо над головой было уже - как изумруд, подложенный черным бархатом, неимоверного черно-зеленого тона, без дураков ночное по здешним канонам небо. Но при том, что это была ночь, и при том, что я отлично это осознавал, я каким-то образом очень прилично все видел. Да, цвета сейчас я различал только поверху, а там, где было темнее - я видел все в разных оттенках серого цвета, как объемную черно-белую фотографию, и обернулся к Мушке, чтобы спросить ее, что это значит, и открыл уже свой рот для вопроса, но увидел ее и закрыл его. Сам все понял. Бесшумно струясь между теней, и сама - как тень, как сгусток черноты в ночи по левую руку от меня скользила высокая фигура. И во всем этом кромешном силуэте разглядеть можно было только одно: огромные, в пол-лица, отсвечивающие желтым глаза со зрачками-щелями, обращенные на меня, но я сообразил уже, что у меня если и не такие же, то уж, во всяком случае, похожие. Донеслось до меня с ее стороны едва заметное движение воздуха, и я привычно, как переводят взгляд, потянул по направлению к ней носом. Запах... Уже был, его можно было узнать, но это было покамест еще не то: скорее обещание того, во что он может превратиться, когда наступит ее пора. А вот наступит она... Послезавтра. Хотя, - это же Она! Она сильнее всех женщин, и оттого пора ее, начавшись, достигает зрелости особенно быстро... Да ведь недаром же она увела его от прочих прямо сегодня, когда еще рано, и поди попробуй только, располосует так, что до зимы не зарубцуется... Зато есть время поохотиться, и покормиться, и вздремнуть в тени с полным животом. И время от времени вежливо тянуть носом, и чуять, как запах становится все более густым, и обретает новые струи, ветвится, как дерево, обретая при этом неописуемое в своем великолепии единство... А затем наступает миг, когда запах перестает спрашивать, и уносит способность рассуждать. Сердце забилось сильнее, когда я поневоле вспомнил, ЧТО бывает тогда, но я смирил его: рано. Запах этот станет густым, как у лопнувшей от спелости дыни, сладким, и рассыпчатым, как перезимовавший, темный мед горных пчел, и неудержимо кружащим голову, как... А вот не с чем сравнить, потому что как-то можно совладать с собой, напившись хмельного, нализавшись Осеннего Корня, можно одолеть любой дурман, потому что только от тебя зависит в конце концов, насколько себя одурманить, а вот попробуй здесь, когда наступает момент, и ведешь себя вроде бы осторожно и дышишь едва-едва, самыми краешками ноздрей, чтобы, учуяв, не хватануть бы лишнего, и каждый раз оказывается, что этого дурмана не бывает в меру, и того, что чуешь этими самыми краешками ноздрей, оказывается вполне достаточно, чтобы напрочь отключить рассудок, и перестаешь видеть и слышать что-то постороннее. Опять замечтался, а когтями по роже, между прочим, за удалую охоту тоже вполне можно схлопотать, так же, как и за несвоевременную активность. Пока что - пора другим запахам.

Это был темный, скрытый от лучей только что взошедшего Белого Кролика - Лабби склон холма, и поэтому я видел тропинку по-другому, не как обычно, а вроде как едва заметно светящейся слабым серебристым светом, потому что за день тропа нагревается чуть по-другому по сравнению с окружающей ее травой, и глаза мои, давно уже ни видевшие огня различали эту разницу. В Тени, а особенно - в далекие анноуны, собственно говоря, и ходят ради этого, но проблема остается, точнее две проблемы: в самом начале, а порой и надолго сохраняется двойной стандарт восприятия, и то, что для Тени - повседневная жизнь, для ноуна - ах! И нужно воспринимать, не мешая, а для этого присутствовать на самой периферии сознания, действуя только на уровне скрытых подсказок. Мне кажется, что природа Озарения или Вдохновения именно такова, а если вмешиваться в действия анноуна непосредственно или просто неумело, то напортачишь. Тут пример был отменный: что с того, что тело мое обладает чем-то вроде инфракрасного зрения, если сознание мое, того, кто сейчас рассказывает все это, НЕ УМЕЕТ им пользоваться, как новорожденные младенцы не умеют пользоваться зрением обычным и учатся до двадцати лет, а кое-кто - и всю жизнь? Само собой, что допустимо только самое что ни на есть неназойливое присутствие, не нарушающее безукоризненной механики сознания... И вторая проблема, то, что я заповедал для себя свято - пытаться, пока на это хватит сил, описывать все это обычным языком. Чтобы подольше сохранить связь со своим прошлым "я". Я, быть может, и смог бы надолго сохранить такую консервативную схему, но это неизбежно и скоро разведет нас с Мушкой, а это я уже не могу... По слабо серебрящейся тропе, что змеей вьется по темному мохнатому боку холма - вверх. Бесшумно, но со всей возможной быстротой, чтобы разогреть и проверить все мышцы, и, заодно, испытать наслаждение от того, что они слушаются тебя идеально, что тебе попросту мудрено будет задать им такую нагрузку, чтобы они попросили отдыха, и я несся вверх, словно скользя над склоном, как будто это не я бежал, а меня волокло какое-то могучее течение, или служащий моей воле ураган. Я остановился только у верхнего среза холма и на вершину почти что вполз, потому что, хоть и не ожидал я никаких особенно неслучайных глаз в сегодняшней степи под холмом, это еще не значит, что можно поступать неправильно, а если стоять спиной к Лабби, то любой, кто стоит на холме во весь рост, виден куда лучше, чем на пресловутой ладони. У самой кромки небольшого обрыва, получившегося после оползня, торчала старая и толстая дикая яблоня (а вот попробуй объясни, как это связались в одно целое комплекс запахов, по которому я узнал дерево еще до того, как его увидел, и слово "яблоня"? Чтобы при этом не помешать?), и лучшего наблюдательного пункта просто-напросто нельзя было придумать. Ночь была почти безветренной, но движение воздуха все-таки было, в общем, со стороны степи - в ту сторону, с которой мы пришли. Когда ветер достаточно силен, запахи пролетают значительные расстояния, почти не смешиваясь, оставаясь острыми, чистыми, точно и тонко доносящими все происходящее, зато и распространяются по прямой, и приходится долго бегать поперек ветра, вдоль фронта его, если хочешь узнать о разных местах, а не много и точно - но об одном. Когда, как сегодня, ветра почти что и совсем нет, к тебе, Стоящему Неподвижно, запахи приходят одновременно с самых разных сторон и в дикой порой смеси, продвигаясь медленно и вроде бы как сами собой, и тут нужно уметь различать, где то, что осталось по сю пору, где то, от чего остался только один запах, а где вообще данные о событиях мнимых, никогда в этакой смеси в реальности не присутствовавших, обонятельные фантомы, созданные причудливым смешением неторопливых воздушных струй. Я - умел. О, как это умел мой анноун! Первые вдохи - Вдохи Добычи, потому что для того, чтобы быть охотником, прежде всего необходимо не оказаться добычей. Вот одно из преимуществ неподвижного воздуха: если бы пребывали сколько-нибудь долго, стоя в засаде, то непременно след отыскался бы; если бы враги, чужаки, конкуренты или же просто опасные животные в таком воздухе были бы близко, то никуда бы они не делись, подбираясь даже с подветренной стороны. Так что, как и положено, будем охотниками. Запах острый, огромный, опасный и остывший - далеко в степи, вместо того, чтобы спать, слоняются туда и сюда слоны, потому что у них брачный период, из-за ушей самцов пахнет пронзительно и страшно, и не дай бог никому оказаться на их пути, неукоснительном, как у лавины в горах. Табунок заночевавших диких ослов, под водительством пахучего от почтенного возраста, но еще жилистого самца, хитрого, наверное, и злого как черт... Запах... поконцентрированнее, чем положено бы по расстоянию, и это значит, что устроились они у нагретого за день откоса либо же в неглубокой ложбинке, даже знаю - где, и дотуда - около минуты хорошего бега не надрываясь (шестьсот метров, - по привычке оценило Над). Буйволы, как обычно, залегли широким кругом, головами наружу, по ту сторону от зарослей кустарника и шагах в двадцати от него. По внешнему кругу, как серые валуны, неподвижно застыли гигантские быки, и на них стоя, накрыв головы крыльями, дремлют вполглаза чуткие птички-спутники... Ради такого случая можно бы, конечно, попробовать: подать голос, пугнуть, вызвать и подогреть панику, а там, глядишь, либо мы какого телка отобьем, либо сами в сумятице сшибут и покалечат. Но сегодня не мне это решать... За полчаса ситуация приобрела достаточную ясность, и я обернулся спиной к светилу, туда, где в самой глухой тени скрылась, как средоточие мрака Она. Не знаю, как у нее получается, но она в таких случаях почти что даже и не светится. Нету - и все. Я разогрел руки и начал быстро рассказывать обо всем, что удалось выяснить, а Ночной Язык исключительно подходит для того, чтобы быстро пояснить что и сколько, с необыкновенной точностью указать где, причем именно ЭТОМУ собеседнику. Недаром говорят, что именно Ночной Язык повсеместно лег во времена оны в основу всех систем письменности, причем совершенно независимо... Но пока я еще вовсе не был уверен, что меня видят и что на меня смотрят. Не был я уверен даже в том, что там, в глухой тени, вообще кто-то есть. Мистика какая-то! И тут совершенно неожиданно, в полутора метрах от меня, но как раз в тот момент, когда я сосредоточился на несколько другой точке, она вывернулась ко мне, на холм, умудрившись не выдать своего приближения ни звуком, ни запахом, ни сколько-нибудь заметным движением. Если бы на ее месте был какой-нибудь удалец, я бы сейчас уже валялся, и добро еще, если просто без сознания. Она стала ко мне в тень: так, она поняла все, что я ей хотел сказать, но ничего этого, - она покрутила головой и, блеснув клыками, от души зевнула издав что-то вроде: "Агх-ах-ах-аа!", - ей вовсе не надо, а во-он по той балочке снизу учуяла она, здоровенного вилорога-одинца, и хочет именно его. А там ей стало скучно, и вообще захотелось промяться вверх по склону. Объясняя все это, она, кроме того виртуозного зевка не издала ни единого звука. Подобно большинству женщин, она вообще похвально-молчалива во время ночной охоты. Без рассуждений, как принцип. Чтобы не терять времени, мы бросились вниз по склону холма со скоростью большей, чем у валунов, катящихся под гору, не чувствуя своего веса, она скользила рядом, как тень, совершенно бесшумно и плавно, так, что это даже пугало (наверное - пугало это только то, что было привнесенным компонентом), но при этом продолжала свои пояснения: на этот раз, в отличие от того, как это делается обычно, нападет на зверя она... И погонит тоже она, а он будет ждать во-он там, за отрожком... И высовываться не будет, а то она его... Так будет лучше, потому что от нее уже пахнет. Ритуально мы обнюхались, хотя в этом сегодня не было особенной нужды, но все было в порядке: время, ночной воздух и холодная вода Уувуу, через которую мы переплыли по пути сюда, почти полностью стерли запахи дыма, жилья и фабричной одежды. Потом она с неуловимой глазом быстротой повернулась и вдоль кромки холма скользнула в ночную степь. Я стал на четвереньки так, чтобы плотно прижать к твердой почве голени и предплечья, приняв позу "четыре нити", чтобы приблизительно с равным успехом видеть, слышать, чуять и ощущать сотрясение почвы. То, что называется "ни туда, ни сюда". Замер так, чтобы даже дышать самыми верхушками легких, так, чтобы подпружинивать, компенсировать даже удары сердца. Сейчас Лабби светила мне в спину, и это было хорошо.