Александр Шуваев - Книга Предтеч

• Название: Книга Предтеч
• Автор: Александр Шуваев
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Брешешь. - Это он ритуально, поскольку я практически никогда не вру.

-Да нет же... То есть я не пробовал, но должно получиться здорово.

Он, понятное дело, разгорелся:

-Давай рванем!

Я, понятное дело, отнекиваться начал, - да разве отделаешься? Особенно если и самого черт в бок подталкивал. После школы мы - прямым ходом на пустырь, где лет шесть тому назад начали строить что-то грандиозное, забор, значит, котлованчик глубиной метров восемь, бетонные конструкции там и сям свалены, - да и отступились почему-то. Я кристалл пристроил на полузабитую сваю в противоположном углу котлована, ламповый генератор включил и давай кубик ловить антенной. Валет магнето крутит, старается... И тут ка-ак оно полыхнет! Такого эффекта даже я не ждал: вспышка была какого-то мрачно-голубого цвета с лиловым отливом, шарообразная, получился целый шар раскаленного газа, который, правда, тут же померк. В этом месте склон котлована съехал вниз, а пенек от сваи, что над землей торчал - так наполовину в пыль. Звук - как доской сразу по двум ушам, потом до-олго звенело. Понятное дело, - никакого дыма, кристалл и должен был разлететься на ионы... А хорош бы я был со штучкой на литр! Нас и на таком расстоянии совершенно свободно могло поубивать. Подумал: а нельзя ли сделать что-нибудь подобное, но чтобы не сразу, а равномерно с одной стороны, как горит самое обыкновенное полено или свечка. И, сразу же, заодно (у меня всегда так, одно тянет за собой другое) - а нельзя ли точно так же заложить не энергию, а более общий аспект этого понятия, метаэнергию? Первое приблизительно догадываюсь, как осуществить, второе не догадываюсь почти никак, но тем приятнее будет поломать на досуге голову. Но, к черту все, испытывать буду только на пустыре, даже идею номер два, если она вообще осуществима и что бы она из себя не представляла. Осуществима - а зачем? Что мне нужно от этих еще несуществующих кристаллов? Что мне вообще нужно? И это все о том же, о смысле жизни, только, на этот раз, несколько с другой стороны. Что я-то стал бы считать собственным моим счастьем? Ум лукав, нужно осведомиться у чувства, а оно говорит, что это беззаботность, разнообразие и почему-то потеря веса. Потому что не бывает человек счастлив так, как во сне, в котором он летает. Откуда эти полеты? Только взгляд, обращенный в прошлое, к ленивым рыбам, сонно висевшим в воде, только чуть пошевеливая плавниками? Не думаю, потому что море, морская глубина и плавание тоже очень приятные, но все-таки совсем другие сны. Полеты во сне, наверное, - тоже блик, отражение людских потенций и стремлений на другие измерения, не тоска по прошлому, а аванс и призыв к будущему, которое далеко не обязательно даже еще будет. Нужна, нужна сила, нужна для того, чтобы расправить крылья самому и увести за собой тех, кто без тебя вечно был бы прижат к земле.

VII

Власоглав сегодня долго ходил кругами с гордо поднятой головой, как будто всем, без исключения, не было еще ясно, что он до смерти боится "министерской" контрольной, а я - его единственная надежда. Гляжу я на него и никак не могу взять в толк: как это при всей своей власоглавости, как это со своими ушами, как это со своей абсолютной неспособностью решить систему уравнений первой степени с двумя неизвестными он все-таки гордится собой, и абсолютно естественно, как само собой разумеющееся, считает себя выше других. Это вовсе даже не поза, это естественное ощущение себя Пупом Вселенной, - я же вижу. Дам я ему списать, попросту не умею отказывать, особливо людям несчастным и богом обиженным. Кстати: может ли считаться несчастным человек, который себя несчастным вовсе не считает? Чужие, совершенно чужие люди, ничего не понимающие люди любят, глядя на Танюшу или даже просто вспоминая ее между делом, цокать языками и качать головами, - мол, вот-де какая несчастная. А на самом деле? Она же не осознает своего положения, значит и несчастной быть не может. Мы? Да только умри она, кто бы, интересно, радовался? Обо мне речи вообще нет: не дай, как говорится, бог. Мать? Нет. Насчет отца, врать не буду, - не знаю. Но думаю, что тоже - нет. Но самое страшное даже не в этом, страшен вывод который из этих рассуждений получается просто сам собой: выходит, что чем умнее человек, тем больше и страшнее приходится ему страдать. И, следовательно, всяческие попытки "развития" людей принципиально, просто-таки по определению не ведут к их счастью. Таким образом получается, что человек самим фактом своего появления обрел и умножил свое горе. Таким образом я, значит, зря жалею Власоглава. Другое дело, что я все равно не сумею ему отказать... А хороший у меня получается дневник: каждый божий день, начав с чего-нибудь чрезвычайно простого и привычного, я при помощи этой своей затеи неукоснительно и успешно загоняю себя в угол. Интересно также, как это при таком количестве неразрешимых вопросов, лишающих жизнь всяческого смысла, все-таки умудряется существовать человечество целиком и каждый человек в отдельности? Знаю и предвижу возражение: а ты, мол, не думай, оно голова-то и не будет болеть. Живи себе. Но сам по себе ответ на вопрос есть доказательство, что нечто существует, потому что математическая задача, не имеющая даже никакого вопроса, не имеет не только решения, но и смысла, не существует как задача вообще. Что же касается вопросов, замкнутых на себя вопросов, которыми извожу себя я, то можно сказать так: если на них нет ответа, то не имеет смысла в нашем понимании и соответствующее им в жизни. По сегодняшнему - не имеет смысла, не ведет человека к счастью разум человека. Неужели же счастье в бездумии? В том, например, чтобы вечно резвиться и ласкаться с какой-нибудь никогда не надоедающей Мушкой (тьфу!!!!!!) ? Можно ли считать, что если у человека есть все, чего он только пожелает, и гарантии, что все это навсегда, - то и разум ему вовсе ни к чему? А с другой стороны - скука. С ней-то как быть? И, - как с вариантом, - с пресловутой "тэдиум витэ" пресыщенных? А значит, если еще и не скучать, то мозги вроде бы как и вовсе ни к чему. Но если ничего не нужно (может быть лучшей, более изящной формулировкой было бы: "нужно ничего") камню, то почему из "камней" появилась жизнь? Я далеконько ушел от темы соотношения счастья и ума, а начало это наводит на печальные выводы: если считать умом свойство находить множество оттенков там, где другие видят один, то меня ждет страшная судьба. Мудрый - это тот, чей мощный ум уравновешен столь же могучим смирением. Умением отличать то, в чем ты принципиально бессилен, и уживаться с этим. Оставлять вне себя. Этой второй стороны мудрости я лишен напрочь, и просветленная жизнь на счастье себе и окружающим мне не грозит. Если у меня хватит сил, я постараюсь выбрать для себя Разнообразие, если уж мне не дано понять, чего я хочу от Счастья.

Ритусину книгу с этим Манновским кошмаром я одолел за какой-нибудь час. Стремительно заболел (в психическом плане) и часа полтора был между жизнью и смертью. Или, говоря Джиованьолиевски-Чеховским штилем, - в нервической горячке. Ничего более страшного и, в то же время, более узнаваемого я никогда не читал. Особенно сильное, возможно - по молодости, впечатление произвел разговор с Самаилом - или Сэмиэлем. Вот так вот и скажи, что реальнее - галлюцинация или реальность... Только, ради бога, не говорите мне, что реально то, что видит большинство; тысячи людей видели падающие яблоки, но один только Ньютон увидел в этом падении беспощадную реальность Всемирного Тяготения. С одной стороны, - одержимый Самаилом мозг - это мозг с измененной конструкцией, но с другой - это мозг, очень по-своему интерпретирующий реальность, и, может быть, она страшна, непонятна и гибельна только потому, что непривычна человеку... А иначе бы он привык. Медленно действующий яд, Самаил, делает человека чем-то другим, и при этом не во всех аспектах меньшим. А вот концепция Ада в этом разговоре хоть и впечатляет, но лично мне не понравилась; нижний круг Ада требует ясного понимания и всей остроты ощущения неизбывного кошмара среди неизбывного кошмара. Самаил разрушает мозг и, как это ни жаль, Путь Яда совершенно для меня неприемлем. Но при этом, исходя из того, что концепция Разнообразия для меня - абсолютна, хотелось бы все-таки найти своего Вергилия и пройти все круги в том числе и Ада, чтобы потом вернуться, и Самаил не будет в числе моих провожатых. Цель существования для меня - состоит в том, чтобы пройти Ад, Чистилище и Рай, успокоившись напоследок в Шамбале. Но главное для меня, что еще выше Разнообразия - это подарить Разнообразие людям.

Рай... О чем я буду говорить с Мушкой, даже если Тот Самый будет тащить нас друг к другу со всей своей страшной силой? Я до поту боюсь, что она никогда в жизни не поймет меня, и это не хвастовство, потому что я тоже никогда в жизни не пойму ни чего она хочет, ни о чем она думает. Тот Самый инструктор может оказаться поумнее меня, - хотя бы в силу своей опытности, и следующий его воле может оказаться глубже погруженным в настоящую жизнь. Сегодня мы-таки гуляли вместе, обсуждали ближних и ни о чем не думали. Угуляли довольно далеко, и погода стояла такая, что я, откровенно говоря, не знаю, на что больше обращал внимания - на Мушку или на окружающее нас потрясающее великолепие. Каждому - свое, но я - бо-ольшой любитель таких вот последних теплых дней в году. Тихо, тепло, и холод только намеком таится в тени домов и под кустами. Небо такого сильного глубоко-синего цвета, который больше никогда и не увидишь. Вот, пришло в голову слово "царственный", и лучше не скажешь, - по этому царственно-синему фону с неописуемой четкостью, с выписанными до тонкости краешками ветки деревьев, горящие под солнцем золотым, красным, лиловым пламенем листьев. Мы забрели в чуть заброшенный парк, как раз такой, в котором некому с идиотским усердием выметать палую листву, и она тихо укладывается в рыхлый, яркий и в то же время благородно-сдержанных тонов ковер под нашими ногами, чуть-чуть перелетает, отправляясь друг к другу в гости, и пахнет... Пахнет, навевая знакомые всем но непередаваемые чувства грустной и светлой чистоты. Те листья, что упали уже несколько дней тому назад, уже сморщились, высохли, приобрели коричневатый оттенок, у них есть свое дело - перелетать с места на место под почти незаметным ветром и тихо шуршать. Ничто на свете не шуршит так, как сухой лист под ветром; мне иногда кажется, что любой, даже самый нервный человек успокоится, расслабится и даже немножко выздоровеет, если хотя бы полчаса послушает шорох палой листвы. В небе медленно-медленно, словно парусники в океане - между материками, тянулись одинокие паутинки. И - как последний, мастерский, завершающий всю потрясающую картину этого дня мазок - белый штрих самолетного следа в синем небе глубоком и плотном. Мы шли, ни о чем не думая ничего не говоря, никуда не торопясь среди подоблетевших уже, но все равно пламенеющих кленов. Ивы сыпали в холодную воду неработающего фонтана узкие лодочки своих листьев, причем доставалось и нам; можно часами с идиотским глубокомыслием следить, как они штопором скользят к земле да еще и бешено вращаются при этом вокруг собственной оси. А меж тем по плитам, по швам между плитами - сухой шорох листьев с едва уловимым намеком на дребезжанье. Весна - смутное, обманчивое обещание полета и какого-то совершенно неопределенного счастья. Осень напоминание о неизбежном конце, и это другой, помимо неземной красоты, лик рыцаря в густосинем плаще и пламенеющих златочеканных доспехах Ангела Осени. И лик этот невозможно скрыть за ласковой улыбкой, с которой он стоит над землей вот в такие дни, потому что доброта добротой, но долг - долгом. Потому что кажется мне, что Ангел Поздней Осени - младший брат Ангела Смерти. Он добр и ни в чем не виноват, просто должен же быть кто-то, кто закрывает двери и прекращает пиры... Мы взялись за руки, сплели пальцы с пальцами. Это - необыкновенное ощущение, когда кто-то вдруг доверил тебе свои тонкие-тонкие пальцы. Всегда нужно идти средним путем, но тут, - честное слово! - я послушался сердца, когда мы взялись за руки и, незаметно уравняв шаги, одной лодкой заскользили, поплыли невесомо над огнем и шелестом под нашими ногами: осторожно, как вор я приблизил лицо к ее волосам под беретом и втянул украдкой воздух. Волосы ее пахли холодом и ясной осенней горечью.