Александр Шуваев - Книга Предтеч

• Название: Книга Предтеч
• Автор: Александр Шуваев
• Жанр: Научная Фантастика

---

-Ай-йяа-а!.. Ай-йа-а... Ай-йа-а-а...

Вдруг, словно впервые заметив его, она разом оборвала свое буйство, и сказала, оскалив в кривой усмешке белые, острые, как у зверя зубы:

-Дай мне вина!

Он поспешил подчиниться, опускаясь на колени и протягивая бокал вина. Она, с трудом удерживая себя от того, чтобы снова не вытянуться на ковре, небрежно отстранила его:

-Не так! Ты обольешь меня! Из губ...

Но, когда он приблизил наполненный вином рот к ее губам, она, резко рассмеявшись, отстранилась и с каким-то змеиным свистом оттолкнула его сразу двумя руками.

-Ты глянь на себя! Здесь ты выглядишь, как раб, и что бы я сейчас ни чувствовала, что бы я не испытывала сейчас, говорю я, это не для раба предназначено! И лучше было бы мне умереть, чем нынешнее мое бешенство отдать тебе!

Зрачки ее медовых глаз были сейчас огромными и черными, она не моргала, глядя в его лицо, и цедила слова своей тирады медленно, и только змеисто, извилисто улыбаясь с угла на угол вытянувшихся в нитку, сухих губ. И запах от нее исходил, - тонкий такой, легкий, сухой. Неуловимо знакомый, - да только никак не вспоминающийся. Потихоньку проникающий в душу, чтобы взбаламутить ее до самого дна, где лежит древний, тонкий ил. У этой пятнадцатилетней школьницы был в своем роде безошибочный вкус: из нескольких сотен ароматов она выбрала именно тот, который был запрещен к изготовлению и использованию в своем мире, а это, как известно, является очень большой редкостью (Даже Птицам известно только три примера запретной парфюмерии, чтобы запрещены были именно запахи, как таковые). И если ему тоже ударило в голову, то что же испытывала глупая девчонка, воспользовавшаяся тайной, и друг от друга скрываемой привилегией высшей аристократии Построения Дэбен с Земли Оберона? И это на фоне всего остального!!! Он встал и глянул на себя в зеркало, и то бесстрастно отразило черноволосого бледного подростка в слегка вспузырившихся на коленях брючках и тесноватой рубашке, края воротничка у которой были аккуратнейшим образом починены матерью. И, увидав эту картину, он до земли поклонился подружке, которая прямо на глазах его превратилась в нечто стихийное, и в два неуловимых шага выскользнул из комнаты. Потому что воистину преступлением показалось ему являть собой такой противный контраст победному великолепию окружающего и, особенно, этой потрясающей, невероятной красавице! Тьфу, черт, - что за слова-то тухлые, почти ничего не значащие?! Богиня, взрыв в голове, блеск меча, раскалывающего голову!!! Вихрь лихорадочных мыслей, неукротимая скачка сравнений, попытка выразить невыразимое, гул в голове, готовой взорваться, все то время, пока он шел, и тогда, когда он начал менять свою человеческую оболочку.

Это решение пришло к нему вдруг, и с этой минуты он больше не колебался, нарядившись в прямые шаровары и куртку тяжелого красного шелка. Одеяние было заткано золотыми цветами, крылатыми колесами и птицами с многоцветным оперением и женскими головами, на ногах красные сапоги мягчайшей кожи с загнутыми кверху носами, на золотом поясе - прямой тесак в красных сафьяновых ножнах. Теперь на него из благородно-приглушенного зеркала по смотрел очень еще молодой, но, видно же! - очень небезопасный владыка, рано и жестко взявший в костлявые, юношеские еще руки поводья великой власти. Всяк рад обманываться, и ему в тот момент хотелось думать, что и в день нынешний, как во все предыдущие, удастся отделаться какими-нибудь игрушками в этом роде. Как только он покинул трапезную, у жертвы женского любопытства отказали последние тормоза: она каталась по ковру, изгибаясь дугой и дотягиваясь пятками почти до шеи, терлась бедрами о ворс ковра, вскакивала, начиная трястись в хлыстовской пляске, которая сменялась медленными, волнообразными изгибами до предела напряженного, неизвестно чего жаждущего тела. И только в редкие-редкие мгновения она смутно осознавала, что шутки выходят..."

Я с первого взгляда понял, что шутки выходят скверные. У нее был мутный взгляд омерзительно-пьяного человека, волосы растрепались совершенно недопустимым образом, и сверкающая заколка торчала в них так, что должна была причинять боль, а платье было перекручено и скомкано где-то в области подмышек. Я тогда скоренько сунул в угол невысокую тиару, которую, кретин, приволок с собой, и сгреб ее поперек туловища, потому что безобразничала моя Мушка страшно, и взять ее каким-либо более удобным способом не удавалось. Потом я еле перехватил ее руки, когда она пыталась вцепиться ногтями в мою физиономию, а потом она каким-то хитрым приемом уронила меня на пол, к себе, тут ее снова перекорежило, и она без всякого перехода потянулась ко мне своим фирменным знаком. Зрелище было еще то, тем более, что бедра ее, попка и все прочее было таким розовенькимЕ разгоряченным. Я говорил, что к железным людям не отношусь, но тут, слава богу, перепугался за нее до смерти, и оттого стало мне не до зрелищ. Сразу же начал действовать по всем правилам самообороны, увернулся, подхватил ее на руки и уволок на воздух (И какого, спрашивается, черта мы не сели есть на террасе?), а она то прижималась ко мне всем, чем у нее могло получиться в такой позе, то начинала биться, как какая-нибудь здоровенная рыбина, и при этом выла несуразное, что-то вроде: "Сладил, да? А теперь - убей! Все равно не могу та-ак!! Ну съешь меня, сожри, чего ж ты?!!" - и всякое такое прочее в том же духе. На террасе я сунул ее приблизительно лицом в пруд, хорошенько умыл лицо и шею, и положил на лавочку, проветриться. Сам тоже сел рядышком, на всякий случай и чтобы тоже, заодно, поостудить свой пыл, к этому теперь была возможность, поскольку мне удалось, с третьей попытки приблизительно, пристроить на место ее подол. Я отлично знал, что проклятый Путь Ночного Солнца, строго говоря, не является наркотиком, а относится к группе так называемых "глубинных ассоциантов", т.е. к не столь уж большой группе факторов, способных вызвать развернутую цепь ассоциаций не в Неокортексе, а вовсе даже наоборот, там, где у людей они как правило, не возникают. Знал, что при неподходящей прочей обстановке действие у этого одеколончика может быть почти вовсе никаким. Знал... Только вот утешало все это очень мало! Потому что обстановка была как раз очень подходящей. Настолько подходящей, что даже без духов из Построения Дэбен могла бы довести непривычного человека до истерики. Потому что для горожаночки, вырванной из школы, из по-мартовски холодного мая и из мира такой вот день, - как хорошая, сытная похлебка из жирной баранины с бобами - двухмесячному младенцу. Время от времени она снова порывалась изобразить что-то такое, и мне приходилось со всем усердием ее удерживать от всякого рода опрометчивых поступков. Спустя приблизительно минут двадцать она, наконец, посмотрела на окружающее почти вменяемым взглядом. Поначалу Наталья Андреевна посмотрели все равно куда, и только потом увидели меня, после чего изволили встать и, закусивши губу, отправились в дом. Не оглядываясь. При этом мокрый подол из бесценной Ткани Западного Дома волочился по полу на манер этакого хвоста, и уже по ее горделивой спине я, как по обгорелой бараньей лопатке смог провидеть будущее, и видение это ни чуточки мне не понравилось. Неразличимы были некоторые подробности, но я отлично отдавал себе отчет в том, что надлежащее прояснение наступит достаточно быстро, и на подготовку времени оставалось всего ничего. Она появилась из дома еще минут через десять, переодетая в свою прежнюю одежонку и гордо, на манер шпагоглотателя, прерванного при исполнении (губа, понятное дело, по-прежнему закушена), отправилась непонятно куда, но все равно - прочь с этого места. Короче, продолжение истерики в полный рост, только в другую краску. Подождав, пока она с некоторым замедлением отойдет метров на десять, я, по-прежнему не поднимаясь, любезно осведомился:

-Ты куда это собралась?

Тут она дернулась, как будто в нее по меньшей мере выстрелили, чуть ли не прыжком обернулась назад, и вызверилась на меня, как лютая тигра (тигр женского пола в роли тигра):

-А тебе какое дело, а?! Что тебе до меня?! Ты оскорбил меня на две жизни вперед, я жить не смогу с таким позором! Не-на-вижу! Слышишь?! Ненавижу тебя так, что ты тоже не будешь жить, проклятый, потому что не может быть, чтобы ты после этого жил!!!

В тех случаях, когда нужно поступать подобающим образом, помехой бывают даже самые высокие чувства. Я был виноват, разве что, в некотором легкомыслии, и все равно у меня сердце разрывалось от идиотского чувства вины, и от жалости к ней, и не было бы ни вины, ни жалости, не люби я ее до головокружения, настолько, что и дошло-то это до меня только сейчас. Так вот, - я запрятал все это подальше и запер на замок. Вот так, глупо поддавшись эмоциям, уподобиться побитому псу и потерять единственную на всю жизнь любовь? Слуга покорный! Поэтому я поудобнее развалился в кресле и, глядя ей в глаза самым бесстыжим взглядом, на который только был способен, лениво сказал: