Юрий Герт - Ночь предопределений

• Название: Ночь предопределений
• Автор: Юрий Герт
• Издательство: Жазушы
• Жанр: Современная проза
• Год: 1982

---

Он представил себе — не без юмора — эту картинку. Зигмунта меж камней, выступающего с нагорной — вот уж во истину! — проповедью, с Евангелием, зажатым в левой руке, посреди пустыни, перед тремя-четырьмя солдатами, силящимися понять его увлеченную, пересыпанную шипящими, сильно акцентированную речь и доверяющими более интонации, чем смыслу... Феликс уселся на камень и развернул небольшое Евангелие, довольно потрепанное, с обернутым в газету переплетом, которое привез с собой и прихватил, выходя из гостиницы. Что мог выбрать для своих «чтений» Зигмунт из Апокалипсиса?..

Многие места в тексте были отчеркнуты, он сам делал эти пометки, читая, но еще не думая при этом о Зигмунта так, для себя, про себя. Это были чаще всего самые понятные, легкие места, уж давно ставшие притчей во языцех, получившие распространение через литературу, через живопись, и оттого порядком стертые, не осознаваемые обычно в каком-то коренном, первородном смысле. Но здесь они звучали свежо, и смысл их вонзался в сознание — отточенный, резкий. Феликс наткнулся на отчеркнутые строфы:

15. Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч:

о, если бы ты был холоден, или горяч!

16. Но как ты тепл, а не горяч и не холоден,

то извергну тебя из уст моих.

«То извергну тебя из уст моих,— повторил он про себя. — То извергну...» И вдруг подумал, что весь этот розыгрыш похож на то, как если бы он пытался раздуть тлеющий в погасшем костре уголек, жалкую искорку, которая светится в разворошенной глубине, и то ли вспыхнет, займется жаром, то ли зачахнет совсем. Вера, подумал он. Чтобы идти через пески через годы... нужна вера. Наивная, слепая, присущая неразвитому, темному уму... Мы слишком развиты, слишком опытны и информированы, чтобы верить. Чтобы идти через пески... Нам нужно в точности знать, где, на какой широте и долготе находится Беловодия, и как до нее добраться, поездом или самолетом, и сколько стоит билет, и нельзя ли сразу взять — на всякий случай — в оба конца... Но это уже не вера, а знание...

«А я — я слышу глас, но не имею веры»,— подумал он словами Фауста.— Вот именно: глас — и только... Потому как — «ни холоден, ни горяч»...

В этот момент он и увидел Карцева. Тот стоял на ближнем выступе скалы и делал зарядку. На нем была белая трикотажная майка и синие тренировочные штаны, съехавшие на самый низ живота и порядком разношенные, обегавшие складками крепко упертые в каменную плиту ноги. Мускулы упругими узлами перекатывались в предплечьях, и, нагибаясь вперед и откидываясь назад, он, словно смакуя свои размашистые, сильные движения, покряхтывал, даже постанывал от удовольствия.

Впрочем, Феликс узнал его не сразу — Карцев был без очков, и это совершенно меняло его лицо. В нем теперь не было того суперменского выражения, той уверенной, рассчитанной по минутам деловитости, которая с помощью квадратных стекол как будто лишний раз стремилась подтвердить свое сходство с отлаженным, четким в работе механизмом. Теперь это было простецкое, хорошо откормленное лицо деревенского парня, щекастое, с маленькими глазками, не лицо — ряжка, здоровая, круглая и даже довольно симпатичная. Вдобавок ко всему он так явно наслаждался ощущением послушности своего крупного тела, с таким блаженством жмурился, открывая утренней прохладе заросшую светлой шерстью грудь и темное углубление пупка между майкой и штанами, что приятно было смотреть. Хотя это, по сути, значило не смотреть, а подглядывать, — Карцев, конечно же, полагал, что он в одиночестве.

Возможно, из желания нарушить невольную конспирацию, а скорее из какого-то вдруг накатившего озорства Феликс наклонился, подыскал мелкий камешек и запустил его, метя Карцеву в пупок. Описав отлогую дугу, камешек довольно точно достиг цели. Карцев от неожиданности крякнул, пощупал живот — без царапинки, наверное, не обошлось — и закрутил по сторонам головой. Феликс, распрямившись, стоял во весь рост, не думая скрываться, но Карцев обнаружил его только после того, как поднял с земли и надвинул на нос очки.

— А-а,— закричал он, размахивая загоревшей выше локтя, а дальше почти белой рукой,— это вы, сочинитель?.. Не добили вчера — хотите прикончить сегодня?..

— Вот-вот!— рассмеялся Феликс,— Берегитесь!..

— Нет, это вы берегитесь!..— крикнул Карцев и, утробно зарычав, обеими руками рванул с земли известковую глыбу. Прежде, чем швырнуть ее вниз, он вскинул камень над головой и на мгновение стал похож на разъяренного Полифема.

Глыба обрушилась в нескольких шагах от Феликса и, неуклюже переваливаясь с боку на бок, покатилась по склону. Карцев подобрал камень поменьше.

— Что же вы стоите? Защищайтесь!

— Тогда снимите очки... Я не даю гарантий!

— Как же мне справиться с вами — без очков?..

— В самом деле... Безвыходная ситуация!

 Посмеиваясь, они сошлись и поздоровались, пожали друг другу руки. Загорелая, толстая шея и плечи Карцева блестели от горячей испарины.

— Поднялись полюбоваться?— произнес он дружелюбным тоном, кивнув на городок и подтягивая повыше штаны. — Ну-ну, любуйтесь, пока его не сковырнули бульдозеры... Неужели он и вправду вас так зачаровал?— Оттянутая резинка щелкнула на его тугом животе.

Феликс не ответил, да Карцев и не ждал ответа.

— Ну и наговорили... нагородили же вы вчера!— Он посопел, хмыкнул, — А все Рагон виноват, старина Рагон... «Города будущего»... Признайтесь, вы его недавно читали? Да еще про Нимейера что-нибудь?.. Вот у вас голова и закружилась. А вы бы вместо этого хоть разок заглянули ко мне в мастерскую, скажем. И вместо высоких материй я бы пальцем вас в сметы, которые нам спускаются. А потом — в реальные возможности, которые определяются строительной базой, техникой, ресурсами. А потом — в сроки, за которые надо уложиться. Ну, а уж после всего этого, у меня дома, мы бы распили бутылочку сухого мартини — ей-богу, одна еще стоит где-то в баре, на особенный случай, но с вами бы мы ее распили, и потолковали про Миса, про Технологический институт, про Елисейские поля... Да и про литовцев наших, про армян, там тоже умеют строить, кое-чему научились... И потом, когда вы поняли бы, как и что, и откуда у быка хвост растет, вы бы сделались первым сторонником, первым энтузиастом нашего проекта, потому что, ей-же богу, это вовсе неплохой проект, его еще оценят!..

— Возможно, вы правы,— отозвался Феликс, удивляясь тому, что так легко — и почти охотно!— соглашается с Карцевым.— Возможно, вы правы,— повторил он, однако теперь уже скорее возражая.— Возможно... Только ведь жаль, согласитесь...

— Соглашаюсь,— усмехнулся Карцев.— Жаль... Хотя, признаться, не знаю, чего тут, собственно, жалеть...— Они присели как раз на том месте, где Сераковский, как представилось Феликсу, читал солдатам Евангелие.

— Ну, да,— сказал Карцев, почесывая подмышкой,— здесь, на плоскогорье, стояла крепость, солдаты выделывали ружейные артикулы, матерились, при случае фельдфебель двигал их в зубы...

— Здесь их секли, засекали насмерть... Вон там, повыше, где был плац...

— Возможно, что и засекали... Но вы-то что про них знаете, про этих солдат? Которых засекали?.. Ведь это для вас абстракция?

— Отчасти...— Феликс ответил намеренно расплывчато, то есть в сущности никак. Не объяснять Же было, зачем он приехал сюда вновь, зачем второе утро поднимался на Кургантас...

— Вот видите,— по-своему понял его Карцев.— И память, и многое другое, о чем вы вчера говорили,— вещи довольно абстрактные. Хотя, как я догадываюсь, вы тут над чем-то работаете, вошли в материал, так сказать, для вас тут каждый уголок кишит призраками... Но я-то строю не для призраков, им, простите, начхать на планировку квартир, на удобства, на отсутствие или наличие мусоропровода. А для меня в этом — главный интерес, для меня и еще для пятидесяти, а потом и ста тысяч, которые будут жить в этом городе. И это не абстрактные люди, а те самые, которые там, внизу...— Он снова оттянул резинку и звучно щелкнул ею по животу.

Вот как все просто, подумал Феликс. Вот как, оказывается, все просто...— Ему представился барашек, щиплющий травку на идиллическом лужке. И. под изумрудно-зеленой травкой — слой чернозема, а под ним — толща базальтового панциря километров на сто. А ниже — раскаленная магма, готовая хлынуть по внезапно возникшей трещине вверх... И где-то в тысячекилометровой — багряной, белой от накала глубине — земное ядро, плазма, разогретая до абстрактных миллионов градусов... Но мы по-прежнему представляем себе все того же ягненка на зеленом лужке и сами тянемся уподобиться этому ягненку... Вот и вся наша «простота»!..

— Не знаю,— сказал он.— Возможно, это так и есть... Но я думаю, что и вы в чем-то ошибаетесь. То есть и для вас эти люди, которые там, внизу... И для вас они тоже абстракция. Вам известно, что для удовлетворения потребностей современного человека требуется в сутки семьсот литров воды. Вы прибрасываете — на жару и прочие местные условия — еще сто литров, и тем самым учитываете, представляется вам, конкретные свойства конкретного человека... Но я читал, случайно попалась мне в руки одна книжка, в которой сообщался совершенно доподлинный факт. В 92 году прошлого века, то есть когда не только Запад, но и Россия покрывалась рельсовыми путями, когда по городам бегали уже не койки, а трамваи, когда уже на закат шли французские импрессионисты, и Чехов писал «Палату номер шесть», и теория Дарвина была доказана, и терроризм в России уничтожен... В это самое время в уральской станице Кирсановской на сходе казаки собрали денег, две тысячи рублей, и на них снарядили экспедицию в страну Беловодию, то есть для поисков этой страны... Это Амундсен, Пири или Скотт стремились открыть Северный или Южный полюс, а кирсановские мужички-казачки если уж загорались что-то открыть, то не иначе как Беловодию, эдакое Эльдорадо на староверческий манер, где не столько золото и серебро, сколько истина, свобода и справедливость изобилуют для каждого человека... И сели посланцы, трое казаков, на поезд, приехали в Одессу, а потом, согласно в точности указанному маршруту, отчалили в Стамбул, а из Стамбула Красным морем подались в Индийский океан, на остров Цейлон и далее. Теперь вы представьте себе тогдашних путешественников: где-нибудь на верхней палубе трости, пенсне, многоязычный говор, в котором мелькают такие слова, как «акции», «королева Виктория», «электрическая кампания», а внизу трех этих российских мужиков, по установлению станичного схода плывущих открывать страну Беловодию... Они были добросовестные и деловитые мужички, маршрут свой выполнили в точности, побывали и в Индии, и в Камбодже, и в Японии, ничего, понятно, не нашли и воротились сухим путем из Владивостока к себе на Урал. Впоследствии описание этого путешествия, произведенное самым грамотным из троих, то есть вполне малограмотным, но приметливым и памятливым казачком, было издано Русским Географическим обществом по настоянию Короленко. Сам он и предисловие написал. Так что уж где-где, а тут уральским странникам повезло. Ведь сколько подобных историй случалось в прошлом и было забыто, кто их считал?.. Когда я был в станице Кирсановской, ходил по ней, я все побаивался как бы нечаянно не наступить, не раздавить... Хотя — на что наступить, что раздавить?..