Елена Блонди - Княжна

• Название: Княжна
• Автор: Елена Блонди
• Жанр: Ужасы и Мистика

Вы думаете, что родиться княжной это большая удача? Юная княжна Хаидэ тоже так думала. Пока в её жизнь не вошло Необъяснимое…

---

Ударяя и ударяя пяткой в землю, поворачивался, отталкиваясь ногой, а другая проминала мягкую глину и, на одном из несчитанных поворотов, Патахха провалился в нижний мир, возвышая голос, чтоб держаться им за стук бубнов, оставшихся наверху.

Он опускался все ниже и слышал, когда замолкал для вдоха, как тени бродили вокруг и, придвигаясь, пытались заглянуть в глаза шаману огненными багровыми белками. Но глаза Патаххи были закрыты, чтоб не нашли его душу мертвые чужаки и только голос его, связанный с бубнами мальчиков, чертил пустоту решеткой, не давая дотронуться до себя. Плыл вниз, танцевал, опуская вниз ступни, вытягивая вышитые носки сапог, цеплялся за мертвый воздух руками, кожа на которых стянулась от подсыхающей крови. И продолжал петь о земной любви, что дала жизнь вечерней звезде. Делал из слов и звуков лодочку для своей души, иначе мертвый мир заставит его открыть глаза и, заглянув в них, отравит быстрой смертью, заберет навсегда.

Еле слышно звучали бубны, ноги Патаххи устали, а в горле поселилась боль. Но все еще не находили дна носки вышитых сапог, а не встав, не найдет он нужного. Он рассчитывал найти его выше, на высоких стенах колодца, как раньше, когда, опускаясь, протягивал руку и брал, но сейчас рука оставалась пустой, а значит, нужно еще вниз. Куда не ходил, ни разу.

Он опустил голову, сглотнул, не переставая петь, а страх уже стоял рядом, дышал в шею, где отстал от нее воротник из меха старого лиса. Страх был сильным, летал, где хотел и сейчас болтался рядом, наполняя колодец смрадом умерших, не ведающих покоя, и ухмылялся, призывая Патахху, открыть, наконец, глаза и замолчать, покорившись.

А будет ли мне позволено отсюда взойти на снеговой перевал? Мысль готового покориться пришла, будто голова Патаххи стала чревом убитой газели, и в нее запускали головы грязные падальщики, щелкая страшными клювами.

Нет! Нет! — страх смеялся и дергал Патахху за спустившийся рукав. Останешься тут, старый бездельник, чучело, не знавшее женщин, никчема, червяк, бесполезно жрущий яблоко жизни. Захотел к учителю Беслаи? Безумец Беслаи давно мертв, а его воины вырезали друг друга в бесчестном бою, не поделив добычу в ограбленном селении. Там они убивали детей и насиловали женщин, а потом выжившие придумали сладкую сказочку, чтоб держать в плену всех, кто верит.

— Нет, — простонал Патахха и стих, чтоб не пропустить умирающего в неизмеримой выси шелеста бубнов. Но напрасно он напрягал слух, высь смолкла, уступив место звукам нижнего мира: страшным, чавкающим вздохам, надрывным ноющим стонам и гулкому смеху. Нитка, связывающая Патахху с жизнью, натянулась и задрожала, истончаясь, — вот-вот порвется. Запричитав хриплым шепотом бессвязные слова песни, шаман запрокинул залитое слезами лицо и открыл глаза, в надежде увидеть в горле колодца зеленый свет звезды. Но тут же зажмурился, спасаясь от багрового взгляда бродящих вокруг смертей. Нитка тенькнула и порвалась, отпуская дергающееся тело старика. Он полетел вниз, крича, понимая, — нет возврата, и лишь пытаясь снова поверить, что великий Беслаи не оставит его в бездне, протянет огромную руку и вознесет на сверкающие отроги далеких гор.

Хохот ударил в лицо, в уши, а по пяткам стукнуло, и шаман пал на колени, вскрикнув от боли. Опираясь о холодную землю, вскочил и, еле удерживаясь на подгибающихся ногах, огляделся, отмахиваясь от наседавших орущих улюлюкающих теней. В черном низком подземелье горели болотным светом костры из гнилых сучьев. Летали над ними огромные твари, маша перепончатыми крыльями, и ползали, отсвечивая мертвой слизью, слепые толстые змеи, толкаясь в ноги.

— Наш-ш, — шипел отравленный воздух.

— Наш, наш, наш! — дыхая смердящим холодом, разевались сотни багровых глоток, ветвились вокруг них тысячи извивающихся пальцев, подбираясь к горлу Патаххи.

Он хотел крикнуть, отрицая, но промолчал. Сделал шаг вперед и пошел, из-под черной дыры в каменном потолке, которая извергла его в подземелье. Внутри все кричало, требуя остаться, стоять на месте и ждать, когда сверху, быть может, придет спасение. Но Патахха ушел вниз, чтобы выполнить просьбу князя. С пустыми руками к чему возвращаться? Чтоб среди радостных сверкающих снегов вечно помнить о том, что сдался?

Он брел, наступая на скользкие тела, взмахивал руками, когда рядом проносились летающие твари. Обходил подальше зеленое пламя костров, в котором плясали, изгибаясь, обнаженные женщины, маня его руками, покрытыми черными язвами болотной хвори. И потеряв силы, упав ничком, полежал, выравнивая дыхание, и пополз, оскаливая зубы, шепотом припоминая все бранные слова и страшные проклятия, которые позабыл за долгую жизнь. Вытягивая перед собой дрожащую руку, вторую не смог выпростать из-под тела и замер, улыбаясь кривой улыбкой. Все? Это все?

— Нет… — звук, шедший издалека, начался тихо, еле заметно и, найдя уши Патаххи, вдруг вырос, наполнился силой, ударил бронзовым молотком по щиту. Стих, и тут же, ловя предыдущий за хвост, повторился:

— Н-нет. Н-нет-т…

Твари смолкли и шарахнулись, оставив лежащего старика. Он приподнялся на руках, медленно сел, ожидая нового удара. И тот пришел, а следом за ним, сплетаясь с мерными ударами, зашуршали бубны, сперва совсем тихо, а потом все слышнее, вышивая узоры звуков по натянутой сухой коже.

— Что? — закричал Патахха, вставая и покачиваясь. Взмахнул рукой, угрожая, и плюнул с сторону ближайшего костра. Тот зашипел и погас.

— Нате вам… яблоко! И нате вам с-с-ливу!

Костры гасли один за другим. Мелькнула рядом летучая тварь, рванула пастью рукав, вонзая в запястье мелкие острые зубы, и забилась, упала, возя по черной земле одним крылом, когда Патахха отбросил ее, схватив за второе.

— Вот вам! От с-старика! Вы…

Черная стена впереди осветилась зелеными бликами, и повеяло вокруг запахом вечерней травы и засыпающих деревьев. Патахха, замолчал, опустив руку, с пальцев которой стекали вязкие капли свежей крови. По стене там и тут загорались яркие точки, крупнели, лаская воспаленные глаза. Шлепнуло за спиной, и он оглянулся быстро. В утихающем озерце играла рыба.

Шаман сделал несколько шагов, разводя руками ветки деревьев. И вышел на небольшую поляну, на которой спал, разбросав руки и ноги, полуголый мужчина, сжимающий в руке нож.

Побелевшая луна светила на впалый живот и широкую грудь, а от зеленой звезды, застрявшей в ветвях старого дуба, тянулся еле заметный луч к плечу, очерчивая зыбкий рисунок. Патахха присел рядом на пригорке, тяжело дыша и разглядывая узкий треугольник шрамов. Перевел взгляд на растрепанные волосы, на сбившиеся пряди нечесаной короткой бороды, покрывающей широкие скулы. И перед тем, как накрыть отметину зуба иссохшей старой ладонью, выпачканной в крови, прошептал охранное заклинание и замолчал, когда под веками воина задвигались глазные яблоки.

Что снится Абиту, ушедшему, чтобы вернуться? Старик, оборванный и грязный, что появился из ниоткуда? Или ему снятся птицы? А, может быть, Ночная Красавица пришла в его сны и протягивает на узкой ладони свою драгоценность? Возьми сережку, Абит, сплетающий слова, сбереги ее. Ты ведь теперь сам по себе. Без племени, и безымянный.

Патахха накрыл рукой знак на плече, шепча нужные слова. Кровь на его лице высыхала, щекоча кожу. А рука, накрывшая плечо Абита, бледнела в лунном свете, роняя в траву подсохшие черные чешуи, пока не очистилась полностью, и только сквозь пальцы просвечивал еле заметный зеленый свет. Договорив заклинание, Патахха осторожно убрал ладонь и перевернул ее, всматриваясь. По ладони медленно ползали маленькие бледные огоньки. Такие же скучились на плече Абита, то выстраиваясь в знак, то снова растекаясь бесформенными узорами. И, оставляя плечо, по темному воздуху перетекали в ладонь шамана. Когда последний, мигнув, встал на свое место, Патахха, держа на ладони светящийся рисунок, поднялся с пригорка, обошел спящего, пересекая поляну. Встал на серебряную от луны траву.

Он не смотрел на того, над кем только что наклонялся. Подняв над головой сомкнутый кулак, подставил его под слабый дрожащий зеленью луч. И снова запел, хриплым сорванным голосом, негромко, не думая о словах, да и вообще стараясь не думать, не вспоминать дорогу сюда, чтоб суметь добраться обратно. Он пел, земля под кожаными подошвами мягчала, проминаясь все глубже. И, рассказав ярким, как осенние плоды, звездам, о слезах Ночной красавицы, надавил ногами на зыбкую землю, приседая.

Снова мелькали вокруг тени, обдавая лицо шамана душным тяжелым дыханием, снова ныли свои песни пляшущие в гнилом пламени женщины. Но бубны стучали ровно и были слышны, может быть, потому что держал их медный стук, откуда-то мерно приходящий к нему в уши — удар за ударом, так бьется сердце, ни одного удара не пропустив. Патаххе не пришлось ползти, он шел, время от времени прижимая к груди и ко лбу ту руку, что осталась в жертвенной крови и изредка осмеливаясь взглядывать сощуренными глазами. Нежить ползала и летала вокруг, тыкалась в руку безглазыми мордами, и мордами с огромными слепыми глазами, тянулись к руке, дрожа, скользкие языки. И небесный шаман, благодаря нижний мир за короткую дорогу и силы в деле, останавливался, пережидая, когда очередной язык слизнет каплю крови, очередной мерно дышащий смрадом нос втянет в себя ее запах. И, ведомый звуками сверху, держа второй кулак за пазухой, нащупал уставшими ногами место под горловиной верхнего мира. Стоял, заканчивая петь, и сдерживал желание задрать голову и зацепиться взглядом за лунный свет. Оттуда, сверху все шел и шел мерный звон меди. Патахха старался не гадать, кто вместе с бубнами мальчиков держит его, чтоб не навести на помощника мертвых взглядов.