Елена Блонди - Княжна

• Название: Княжна
• Автор: Елена Блонди
• Жанр: Ужасы и Мистика

Вы думаете, что родиться княжной это большая удача? Юная княжна Хаидэ тоже так думала. Пока в её жизнь не вошло Необъяснимое…

---

— Я ухожу навсегда, передайте тому, кто был моим братом, а стал предателем и убийцей. Я не проклинаю Землю долин, она уже проклята. Мы — Зубы Дракона, и мы найдем себе новую родину, но никогда и никто не станет для нас нашим народом. Мы — племя изгнанников, всегда будем жить сами по себе.

Через всю страну прошел странник Беслаи. Ты мудр, князь, и ты не удивишься тому, что в далеких от столицы деревнях мальчики сами уходили к нему. А те, что постарше, уводили с собой молодых женщин и девушек. Так дошли они до отрогов гор и канули в снегах, оставшись в памяти Земли Долин страшной легендой. Ушли за снеговой перевал, наполняя глаза его ледяным светом. И теперь не понять, где осталась смерть и для кого она. Мы — Зубы Дракона, потомки ушедших из блаженного края. Мы мертвы для тех, кто остался там. Мы за снеговым перевалом. Но, умирая, мы уходим туда, на снеговой перевал, в отроги гор и в чистые долины, в которых текут ледяные прозрачные реки и цветут холодные цветы. И они, те, что живут еще дальше, они мертвы для нас. Возврата нет. Перевал, единожды преодоленный, не преодолим.

Абит замолчал. Опустив голову, стоял неподвижно. За спиной Торзы посвистывал в трещине валуна ветерок. Звезды висели так низко, будто они созрели на ветках колючих кустов. Молчание длилось, из-под ног князя выскочила осмелевшая мышь, мелькнула среди камней и уселась столбиком — смутная тень на светлом.

— Это все? — голос Торзы спугнул зверька, и тень исчезла.

— Да…

— Ты устал, говорун?

Абит поднял дрожащую руку, несколько раз сжал и разжал кулак, выплывая из тумана.

— Да, — согласился удивленно, — как, как после скачки, князь.

— А если бы не устал, то, может быть… Хотя нет… ты еще не дорос до себя. Это усталость не от рассказа, Абит. Ты был там. И вернулся.

— Там?

— Снова повторяешь за мной? Не зря моя дочь дала тебе прозвище Пень. Ты был за снеговым перевалом. И вернулся.

— Но это не по-настоящему!

— Но устал по-настоящему? Знаешь ли ты, Пень, почему Яс остался без языка?

— Я думал, мать родила его таким, князь, — Абит вспомнил немощного Яса, бродившего по стойбищу со связкой тростниковых дудочек и его вечную улыбку, открывающую щербатый рот.

— Нет, умник. Яс плел слова, так что люди шли за ним куда угодно. Яс ушел из племени по приказу моего отца, чтобы сопровождать богатого купца-араба. Он был его стражем, хорошим и верным. Но слова сплелись в сеть и поймали самого Яса. Он совершил глупость, говоря их тем, кто поймал и воспользовался. Потом был бит плетьми на площади города, такого далекого, что ты никогда не увидишь его своими глазами. Там же ему вырвали язык. Яс вернулся и я взял его обратно.

— Ты добр, князь.

— В нем течет кровь Зубов Дракона. А еще он делает лучшие манки на степную птицу. Ему вырвали язык, Пень, потому что он говорил раньше, чем думал.

Абит промолчал в ответ. У него пересохло в горле и устали ноги.

— Если тебе дорог язык, Пень, ты должен научиться думать. И тогда уже уходить в те места, куда нет хода другим.

— Да, князь.

— Я благодарен тебе за то, что ты взял меня за снеговой перевал и показал родину предков. Потому я забочусь о твоей судьбе. Иди, Абит. Иди из племени, не возвращаясь к младшим. Не думай, как сухой лист на ветру, будь им.

Слова князя, имевшие силу закона, ударили Абита камнем из пращи, и он покачнулся. Хотел что-то сказать, но не стал, потому что говорить не было смысла. Только оглянулся, ища глазами Серого.

— Иди без коня. Ничто и никто не должно становиться между воином и его судьбой. Я буду ждать тебя. Научишься думать — вернешься.

Князь поднялся с камня, держа в руке пустой мех. Сделал шаг и исчез за поворотом ложбины.

За курганом чирикнула птица, просвистела другая. И следом, будто проснувшись по сигналу, тихо и все громче, набирая силу, степь затрещала птичьими голосами, зазвенела первыми утренними жаворонками. Степная цятка, говорила мать, показывая маленькому Абиту на дрожащие в утреннем небе крылатые точки, видишь, степная цятка полетела ночные зернышки клевать, под крыло прятать.

— У сухого листа матери нет, — прошептал себе Пень и, отвернувшись от воспоминаний и от расщелины, куда ушел Торза, сделал первый шаг в свою собственную судьбу.

23

В стране степей зима мягка и осенние травы успевают родиться и вырасти после лета, — так и уходят под первый снег зелеными. Когда север скован стужей и только ледяные ветры свистят над белыми равнинами, в стране степей то выпадет мягкий снежок, то растопит его ласковое солнце. Жаворонки вьются в бледной синеве неба и из-под копыт коней, взрывая сухие травы, взлетают стаи перепелов, мелькнув багровыми подкрыльями. Бегут рыжие зайцы, неторопко и вольно, останавливаются на пригорке, присев и поводя длинными ушами. Крикнет всадник, смеясь. И заяц, прижав к коричневой спине уши, поскачет дальше, мелькая цветком хвоста, прижатым к светлому пятну крупа.

Но после, когда на северных равнинах тает снег и отовсюду лезет, сверкая на весеннем солнце, яркая, до слезы на глаз, молодая трава, в страну степей приходит мертвая весна. Серые дни сменяются глухими ночами, солнце бродит за облаками и вся степь лежит, будто смерть повила ее белесыми пеленами, сковала тоской. Травы не остановить, они лезут, толкая сухие стебли прошлого лета зелеными иглами, но нет в них блеска и нет радости. Будто насильно вытаскивает их неумолимое время, а само оно тянется, как сырая жила из освежеванной туши оленя, тянется без конца.

И только когда на пригорках и склонах древних курганов выбьет, на сером, тугие стрелки тюльпанов, свернутые в узкие длинные коконы, степь вздохнет, шевельнется и, замерев, ждет. Лопаясь тонкой пленкой по краям лепестков, цветы разворачиваются, загораясь алым блеском, мигают и мельтешат под холодными ветрами и, будто спохватившись, солнце рвет облака, протягивает в синие дыры горячие лучи. И степь распахивается в пришедшую, наконец, весну. Живую весну, идущую вслед за мертвой.

— За снеговым перевалом расцвели они, пока ты спишь, прилетели и опустились на стебли…

Так могла бы шептать мать маленькому Абиту, укачивая его, но не говорились эти слова, потому что все и так знали — все для них идет из-за снегового перевала. Там, в прохладной долине, по которой течет быстрый сверкающий ручей, один из тысяч, распахнулся полог палатки и седоголовый Беслаи, выбравшись, выпрямился, оглянулся после долгого сна и улыбнулся, щуря глаза. Он жив в своей смерти и кровь его горяча так, что улыбка согревает воздух. Не рвется связь, никогда.

Вот он идет к ручью, присев, черпает ладонью воду, обливая потемневшее от горного солнца лицо.

— А в стране степей ломаются на воде последние льдинки и утекают, становясь все прозрачнее.

Вот разжигает костер, подкладывая в огонь сухие ветки.

— А в стране степей брызжут по яркой траве цветы, желтые, синие, красные, лиловые.

Вот Беслаи поет охотничью песню, сзывая свой народ.

— А в стране степей рощи подергиваются плотной дымкой весенней листвы и поверх листьев лопаются цветочные почки, обещая к лету грозди плодов.

И наступает время сладкого воздуха. Степь лежит, глядя в небо прекрасным лицом, руки ее раскинуты вольно, а грудь колышется травами и дышит птичьими песнями. Лучшее время, время сока и первого меда, время, когда, кажется, можно быть сытым и пьяным только запахами новой жизни.

Пень Абит шел, приминая мягкую траву, прямо на восходящее солнце. Из-под потертых сапог прыскали в разные стороны кузнечики, раскрывая полукружия красных и лазоревых крыльев, и снова пряча их под серый доспех. Вились мелкие мотыльки, белые и желтенькие, похожие на облетающие с коня клочки линялой шерсти. Поодаль, на склоне холма, паслась стайка перепелок, время от времени птицы взлетали, мелькая в лад короткими крыльями, и снова пропадали в траве. А на вершине торчали серыми камнями большие дрофы, иногда шевелясь, чтобы перейти с места на место. Солнце лезло вверх, становилось ярче, и Абит щурил глаза, но не отворачивался, боясь оглядываться назад. В распахнутом вороте кожаной рубахи по груди ползли капли пота, и каждый шаг был посчитан сердцем, будто сапоги ступали не по радостным травам, а по самому его нутру, по середине ребер, до горла.

Приближалась по левую руку далекая рощица, — обсыпанная снегом цветов, становилась все ближе. И через стволы деревьев сверкала вода.

Абит на ходу хватал глазами пространство, выискивая силуэты всадников, фигуры пеших или коробчатый скелет повозки, и сам не замечал этого, совершая то, что привычно, что должно. А если заметил бы свои движения, то верно задумался бы, хочет ли он встретить кого, или как раньше — примечает, чтоб первым увидеть противника.

Но думать было невмоготу, хотя прощальные слова Торзы он помнил и, пока не взошло солнце, шагая, старательно пытался собрать мысли во что-то путное. Но, проснувшись с солнцем, степь закричала тысячью голосов, и мысли сбежали из головы, а Пень, махнув рукой, отпустил их, наказав вернуться попозже. Он шел и чем дальше уходил, тем лучшим воином становился, исполняя веление князя.