Елена Блонди - Княжна

• Название: Княжна
• Автор: Елена Блонди
• Жанр: Ужасы и Мистика

Вы думаете, что родиться княжной это большая удача? Юная княжна Хаидэ тоже так думала. Пока в её жизнь не вошло Необъяснимое…

---

— Вот твой сын, — сказал мне Пастух, показывая голого младенца, дрыгающего ножками, — славная матерь Ахатта, вот твой сын, а наш ключ, жезл нашей воли. Ты просто женщина, глупая. Такая же, как твоя названная сестра из грубых тойров. Ты никогда не станешь матерью бога.

Его злые глаза смотрели с насмешкой, а слова жалили, как пчелы, и каждое оставляло в моем сердце ядовитое жало. Он обманул меня. Он все время обманывал меня, чтоб надсмеяться. Как же я была глупа!

— Доверие не глупость, Ахи! Ты не распознала коварства, потому что ты…

— Замолчи! — Ахатта вскочила и подбежала к Хаидэ, занесла руку для удара. И опустила ее, когда та не уклонилась.

— Не защищай меня! Имей силу признать, твоя сестра по племени, — жадная до славы, отвратительная сколопендра, недостойная даже дышать рядом с обычными людьми.

Цез хмыкнула и ловко отрезала еще один ломтик от большой груши. Протягивая, сказала:

— Съешь.

Но Ахатта закричала в ответ:

— Оставь меня! Уйди со своей грушей! Я…

— Ты упиваешься своей мерзостью, женщина, — старуха сунул ломтик себе в рот, прожевала и закончила насмешливо:

— Раз больше нечем. Посмотрите, хорошие скучные люди, какая я злая. Как целое стадо диких быков!

— Оставь ее, — на этот раз велела Хаидэ, и голос ее был налит такой ледяной яростью, что Цез перестала жевать, — дай ей договорить.

Ахатта не вернулась на место. Осталась стоять, неподвижной черной фигурой, и только хриплый голос, исполненный страдания, был жив в ней.

— Качая перед моим лицом ребенка, Пастух сказал, купель не создана, чтоб рожать бога. Она была для моего тела, чтоб наполнить его отравой, пока я рожаю и раскрыта для их целей. Я буду сожжена, сказал он, и пойду следом за Исмой, к снеговому перевалу. Я перейду его быстро, потому что мой доблестный муж любил меня больше жизни. Там, посреди ясных долин и снежных ручьев, нас встретит старый учитель Беслаи, бог Зубов Дракона. И я убью его своим телом. А чтоб не свернула с пути, казнясь и каясь, от мыслей, очищенных смолой Теки, мой сын… только рожденный мальчик, остается у них. И каждая секунда моих сомнений обернется ему тяжкими муками.

— Потому — ключ, — вопросительно и утверждающе проговорила Хаидэ, не ища взгляда старухи, — потому — жезл их воли. Он говорил тебе это в лицо, насмехаясь. Я ненавижу их, сестра.

— Не меня? — горько усмехнулась Ахатта, — а лучше бы меня. Я убила Исму.

— Мед не спас бы его. Я думаю, жрец лгал тебе и в этом.

— Но я все равно отреклась от него! Неважно, что это ложь, я даже не попыталась!

— Не казни себя сейчас. Как ты спаслась, расскажи.

Ахатта огляделась. Сказала удивленно, Верно так звучали ее мысли о том, что случилось потом.

— Кос спас меня. Это было так… так непонятно! Исма уже горел, жрецы пели страшные тягучие песни, стучали по стенам колотушками. И мой костер занимался, летели искры, я задыхалась, приготовилась умереть, уже умерев от ужаса, думая о предстоящей мне страшной дороге. И они снова ворвались, на этот раз сами, распахнули все входы. Кос лез наверх, орал, сверкая зубами. Ими он и грыз узлы на моих руках. И ногах. Грубый тойр, он укусил меня за лодыжку, теперь навечно там останется шрам — самая малая память мне о прекрасном герое-тойре. Любящем выпить и женщин. Он тащил меня, кинув на плечо, а позади бежала Тека, стукалась животом о стены и честила его на все корки, на всякий случай, чтоб не лапал меня на бегу. Это она уговорила его вытащить меня из огня. И он послушал свою умелицу!

— Пусть паучихи Арахны ткут им самые мягкие покрывала, сплошь из золота и серебра, — тихо сказала Хаидэ, захваченная картиной побега.

— Пусть, — согласилась Ахатта, — я брыкалась и проклинала его, кричала, что там остался мой сын. Но его унесли в сердце горы, в дальние подземелья, как только тойры ворвались в пещеру с пчелами. И Тека, поспешая следом, кричала на меня, обещая, они найдут мальчика, главное, чтоб я спаслась сама.

Они не могли укрывать меня долго. Их была всего крошечная горстка, Кос, его братья и кумовья — первые мужья его вторых жен, я запуталась, когда они, быстро обряжая меня в мужские одежды, называя имена и родство, совали флягу с вином и сверток с вяленой рыбой. А потом, протащив узкими переходами на дикий склон горы, вытолкнули в лес. Старший брат первого мужа второй жены Коса провел меня до чащобы, где начинался мелкий лиственный лес, а за ним — уже были степи. И исчез, напоследок облапав мою грудь, ноющую от молока. Я пошла к тебе, сестра. Думала, Нуба тут. И он даст мне свою ворожбу против ворожбы жирных жрецов. Чтобы я смогла вернуться за сыном. Но ты прогнала его…

Хаидэ встала, подошла к Ахатте, взяла за руку, привлекая к себе. И бережно гладя длинные волосы, сказала с грустью:

— Он тосковал. Нам уже нельзя было вместе. И я отпустила моего Нубу. Но мы позовем его. Знаешь, я стала видеть его во снах.

Она огляделась. Небо светлело, еле заметно, и за степью загоралась тонкая полоска утренней зари. Сонно цвикали птицы, спрашивая и отвечая, сыпали с дерева сухие веточки и обрывки листьев.

— Пойдем. Ты устала, рассказ окончен, тебе надо как следует отдохнуть.

— А как же пророчества? Мы шли сюда, чтоб она, — Ахатта повернулась к Цез, которая казалось, задремала, привалившись к каменной стенке колодца, — чтоб она рассказала нам, что будет дальше. И ты должна была… — она смущенно замялась, и Хаидэ договорила за нее:

— Я должна была открыть и свою душу. Открою. Будет еще ночь, колодец и старое дерево. Все только начинается у нас. И лето, и следующая жизнь.

Обратно шли молча, за женщинами следовал Техути, поглощенный мыслями о разговоре со своим богом. А Лоя и стражника-раба будить не стали, оставив их спать на теплой земле.

В перистиле навстречу поднялась Фития, сурово посмотрела на усмехающуюся Цез. Сказала отрывисто:

— Иди в службы, гостья. Там в каморке постелено. А вас, — обратилась к подругам, — вас все дожидается этот, с дрынчалкой. Не пойду, говорит, никуда, пока не спою светлой госпоже своих песен. Какие песни, всех кур перебудит, мало нам одного, что с гостями куролесит…

Ворча, она шла впереди, неся потрескивающий факел, и, остановясь у лестницы ткнула им вниз обличающим жестом. Там сидел большой мужчина, замотанный в старый плащ и на мгновение сердце Хаидэ зашлось от тревожной радости — вот сейчас она положит руку на широкое плечо, откинется капюшон и черное лицо, сонно моргая глазами, покажется ей. Раздвинутся в улыбке толстые губы. Нуба…

Но мужчина пошевелился, капюшон сполз со светлых, почти белых волос. Шурясь от яркого света, Убог вскочил, закланялся женщинам, бормоча приветственные слова.

— Что ты хочешь, певец? Иди спать, а утром…

— Нет-нет, госпожа, позволь мне… Я принес песню. Ей, высокой и плачущей.

Ахатта замотала головой, пряча лицо в рукав.

— Я не хочу песен, бродяга. Мне больно. Я устала.

— Моя песня для отдыха. Ты спи, я спою совсем тихо.

Он повернулся к Хаидэ, протянул ей ладонь, разжимая пальцы.

— Больше нет ничего, добрая, у меня нет денег и нет вещей. Возьми это, она красивая. И веселая. Позволь мне петь для твоей сестры.

Факел пыхнул и затрещал, полоща красные языки в розовом свете утра. И по стеклянным плавникам и чешуям прозрачной рыбы запрыгали радужные отсветы. Хаидэ, задохнувшись, протянула руку, принимая нежданный подарок. Такой же, какой принес ей Техути, в первый свой день.

— Оттуда это у тебя, певец? Кто дал?

— Добрый человек. Я не помню имени. Сказал, бери, что нравится тебе, спасибо тебе, сказал он, бери, будет твое, продашь. Но я не продал, сердце спело мне, что это — твое. Я ее сам выбрал!

— Да, это мое. Я благодарю тебя за твой дар. Иди с Фитией, она покажет, где спит моя сестра, тебе разрешено находиться у входа.

Убог ушел, кланяясь, а Хаидэ, горя щеками, сжала в кулаке рыбу и схватила Ахатту за руку, зашептала:

— Иди, поспи, Ахи, иди. Это знак. Понимаешь? Все идет туда, куда должно ему идти. Мы справимся! Ну же.

И когда Ахатта, кивнув, собралась уходить, Хаидэ снова притянула ее к себе:

— Ахи, а скажи. Кос, когда тащил через гору, все-таки лапал тебя, а?

— Хаидэ! — Ахатта оттолкнула подругу, но, не выдержав, рассмеялась.

— Да. Но я шлепнула его по щеке. Чтоб Тека видела.

49

   Кони весенние, шеи крутые
   Ты мне спляши, хей-го-о
   Дева прекрасная, волосы черные,
   Неба ты ярче, света светлее…

Фития, не отрываясь, смотрела на черные и серые клубки, сложенные в подоле. Руки лежали поверх и в разгорающемся свете утра казались птичьими лапами. Вот он спел, тихо-тихо, маленькую песенку, которой юноши Зубы Дракона приманивают будущих жен. Фития знает такие — сколько пелось их на ее памяти, когда она, чистя у ручья казан или оглаживая щеткой лошадь, хлопотала у палатки в стойбище. Песенки пелись, двое уезжали из лагеря, далеко на закат или на восход солнца, а через год в их общей палатке орал первенец, сердито расшвыривая мягкие козьи шкурки. И мать, подхватывая его на руки, смеялась — воином будет, настоящим! А те, кто только вырос, пели новые песни большой весны. Эта — новая, Фития не слыхала ее, но все равно знает — из тех, что поют Зубы Дракона.