Кобо Абэ - Сожженная карта

• Название: Сожженная карта
• Автор: Кобо Абэ
• Издательство: Уссури
• Жанр: Современная проза
• Год: 1992

Роман Кобо Абэ «Сожженная карта» (1967) вышел одновременно в Японии, Соединенных Штатах и Советском Союзе. Читателям в столь разных странах оказались одинаково близки главные темы в творчестве японского писателя: беззащитность человека перед обществом, враждебность, страх и одиночество.

---

Подняв свернутую бумажку, сую ее в карман, закрываю газетную подшивку, кладу в чемодан свои записи и авторучку и как ни в чем не бывало встаю со стула. По натертому до блеска полу с быстротой, приличной для библиотеки, иду не оглядываясь к кафедре выдачи. Закончив все формальности, я лишь один раз украдкой смотрю в ту сторону, где сидит девушка. Она все еще на своем месте и, выглядывая из-за ограждающего стол барьера, следит за мной. Подняв слегка руку и сделав ей знак, я сажусь на скамейку в отведенном для курения месте, между читальным залом и выходом, и закуриваю. Не успеваю я выкурить и четверти сигареты, как студентка неуклюжей походкой приближается к столу выдачи. Она невольно выглядывает наружу, но места, где я сижу, ей скорее всего не видно. Девушка быстро сдает книги, берет в гардеробе пальто и тут же направляется к двери, но вдруг замечает меня и, точно оступившись, сбивается с шага. Я сразу же встаю и тоже направляюсь к двери. Девушка, даже не помышляя о бегстве, семенит вслед за мной.

Когда я подгоняю к входу оставленную на стоянке машину, девушка стоит на середине лестницы, уткнувшись в воротник пальто. Я подъезжаю к ней, опускаю слева от себя стекло, и девушка, перехватив поудобнее портфель, своей неуклюжей походкой спускается по лестнице прямо к машине. В стекле отражается побелевший от холода нос. Ее недовольное лицо — может быть, голова у нее кружится или из-за мороза — производит неприятное впечатление. И зеленый шарф, выглядывающий из-под воротника пальто, чересчур ярок и как бы подчеркивает, с каким трудом сдерживает девушка внутреннее напряжение.

Приоткрываю дверцу.

— Я вас подвезу. Куда вам?

— Куда? — И неожиданно спокойным, даже вызывающим тоном: — Разве это я должна решать?

Невольно усмехаюсь — она, вероятно, видит в зеркале мою улыбку и тоже ухмыляется.

— Вы проголодались?

— Слюнтяй!

Перед самым ее носом я с силой захлопываю дверцу. Даю газ — колеса взметают гравий, нос легкой машины высоко задирается, как у моторной лодки, мчащейся по волнам. Студентка застывает, безучастная, невыразительная, точно рыба в холодильнике…

Я замираю. Замираю у телефона около стойки в кафе «Камелия», хотя и теряю напрасно время.

— Умер?

— Да, кажется, убийство, — доносится из трубки необычно взволнованный голос шефа. — Что же мы будем делать? Я не допускаю мысли, что у тебя нет алиби.

— Да разве такая штука существует на свете?

— Ну ладно, давай сейчас же звони заявительнице. Она мне телефон оборвала, с утра уже три раза звонила.

— Откуда вам стало это известно?

— От заявительницы. Разве неясно? — И резко изменив тон: — А откуда еще могли поступить такие сведения?

— Я только спрашиваю. Ясно. Немедленно звоню ей.

— Как это ни неприятно, но я настаиваю, чтобы каждый сам нес ответственность за то, что он делает.

— Ясно. В общем, днем я забегу…

И я замираю. Погиб этот человек! Кладу трубку и продолжаю стоять. Наверно, сейчас полиция там уже, всех подняла на ноги. Исключена ли возможность, что в сеть их розысков попадут и сведения о моем существовании? И если попадут, то щупальца расследования дотянутся до топливной базы М… Человек в малолитражке… человек, приехавший, как он заявил, из фирмы «Дайнэн»… в «Дайнэн» направляется запрос… там тоже человек в малолитражке… и вот, как ни прискорбно, выплывает факт моего существования. Правда, это не значит, что у меня могут возникнуть неприятности. Прежде всего, у меня не было никакой необходимости убивать его. Кроме того, вокруг него крутилось сколько угодно подозрительных личностей. Но все же по возможности мне бы не хотелось оказаться замешанным в это дело…

Думаю, особенно опасаться мне нечего. Да и вообще нет оснований предполагать, что полиция свяжет самую обыкновенную на первый взгляд драку с топливной базой М. И единственное, о чем приходится теперь сожалеть, — это о том, что так и не удалось выяснить, каким образом он собирался шантажировать…

И еще одно коренным образом изменилось в связи с его смертью… иссяк источник, позволявший покрывать расходы по розыску, и, значит, вопреки желанию заявительницы они ограничатся одной этой неделей.

Но тогда почему же я чувствую себя чуть ли не обворованным? Вернувшись на свое место и помешивая остывший кофе, я впадаю в тусклую сентиментальность, от которой невозможно избавиться. Может быть, я служу панихиду по умершему? Нет, вряд ли. Сквозь черную сетчатую штору сегодня тоже видна продрогшая, будто простуженная платная стоянка автомашин. Вчера, примерно в то же время, что и сейчас, он окликнул меня как раз у того, второго столба, плотно, точно желе из агар-агара, прилипнув ко мне своим телом, пропахшим жиром… До сих пор я не излечился от нервной сыпи, появляющейся всякий раз, как я вспоминаю о нем.

Если-какая-то перемена и произошла, то, пожалуй, изменилось мое отношение к его заносчивости, граничащей с высокомерием. Заявитель действительно является нанимателем, платящие тебе деньги. Но, как правило, он либо смотрит на тебя умоляющим собачьим взглядом, либо выдавливает из себя виноватую поддельную улыбку. В этом случае, чтобы подбодрить заявителя, мы тоже подлаживаемся под него, изображая смиренную улыбку — такова, мол, жизнь, даем понять, что вместе с ним готовы ступить в дерьмо. И поскольку в глубине души мы питаем тайную уверенность, что жизнь именно такова, нам удается вернуть ему самоуважение, способность увидеть в жизни надежду и свет. А он был обломком крушения, но не хотел этого показывать. С самого начала он не скрывал, что запачкан дерьмом, — потому-то и не позволял мне притронуться к этому дерьму и даже не разрешил взглянуть на него. Он был совершенно иным, чем все предыдущие клиенты. Надо признать, он был странным типом — это уж точно, но нельзя и отрицать, что я относился к нему с предубеждением. Когда я пытаюсь вот так, по-новому, взглянуть на него, мне кажется, что как сквозь туман, начинает вырисовываться упущенная, вернее, умышленно упускаемая мной другая сторона этого человека. К примеру, возникшее на миг полусерьезное выражение лица, когда он спрашивал мое мнение о «сестре как женщине»… или его забота обо мне, когда он распорядился, чтобы хозяин микроавтобуса приготовил яйца… если бы я не был так настроен против него, если бы я с самого начала не решил, что он и есть та стена, которая скрывает нечто важное от моего взора, а старался быть с ним на равных, не исключено, что не кто иной, как он сам, нашел бы в стене дверь и впустил меня.

Сейчас, впрочем, и самой стены уже не существует. Но вместе с ее исчезновением исчезла и возможность обнаружить дверь.

Ему уже ничем не поможешь. В последний раз я видел его со спины, когда он, похожий на зонт с обломанными спицами, полз в сухой траве под насыпью, и то, что он не хотел сказать, и то, что он, возможно, хотел сказать, — всего этого уже не существует. Разорванное кольцо разума не имеет ничего общего с разумом.

Смотрю на часы… 11 часов 8 минут… если бы я и решил записать это время на бланке донесений, то больше мне нечего было бы сообщить… нет, не только в это время — и через час, и через три часа, и через десять часов у меня нет никакой надежды наткнуться на нечто такое, о чем следовало бы написать в донесении… поспешно допиваю кофе и поднимаюсь… но что же предпринять?.. должен ли я что-то делать?.. я снова замираю… замираю, так та студентка, которую я бросил у библиотеки… когда тебя, лишив свободы, не говоря, куда и зачем, волокут во тьме — это, конечно, очень обидно, но когда без всяких объяснений и извинений бросают посреди дороги — это во много раз унизительнее…

Хозяин кафе почти весь скрылся за стойкой, погрузившись в газету. Мрачная официантка, опершись локтем о кассовый аппарат и прижав к уху чуть слышно играющий транзистор, рассеянно смотрит на улицу. Не отрываясь от окна, она насмешливо улыбается — смешит ли ее то, что она слышит по радио, или она смеется надо мной, видя, как я замер, а может быть, смеется над тем, что происходит на улице?.. заинтересовавшись, я тоже смотрю в окно и вижу нечто, сильно взволновавшее меня. Мимо окна идут три человека, по виду коммивояжеры, с одинаковыми портфелями под мышкой, сердито и горячо обсуждая что-то… дальше, на мостовой беспрерывный поток автомобилей… еще дальше — автостоянка… а около нее что-то бередящее мою память, как острый обломок коренного зуба… цифры… семизначная цифра в самом низу вывески автостоянки… тот самый номер телефона!

Этикетка спичечного коробка… кафе «Камелия»… объявление в старой газете… и наконец узкая полоска бумаги, прикрепленная к краю лимонной шторы… и везде один и тот же номер телефона.

Ко мне возвращается ощущение времени, возвращаются, хоть и туманные, воспоминания о карте. Громко обращаюсь к девушке, которая, крутя ручку кассового аппарата, не отрывает от уха транзистор.