Владимир Мединский - О жестокости русской истории и народном долготерпении

• Название: О жестокости русской истории и народном долготерпении
• Автор: Владимир Мединский
• Издательство: ОЛМА Медиа Групп
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-373-03701-3

«Всем известно», что российская история — самая кровавая и жестокая. Представление о низкой цене человеческой жизни в России так укоренилось в нашем сознании, что уже и возражать трудно. Сказать, что это чепуха, — так просто никто не поверит на слово.

Поэтому рассмотрим нашу «страшную» и «кровавую» историю в разные ее периоды и проследим, имеет ли отношение к истине столь мрачный исторический миф. И, конечно же, сравним — только правильно, с учетом временного фактора, — положение дел в России с положением дел в Европе.

Так же поступим и с мифом о народном долготерпении. Мол, русский народ долготерпелив и «вынесет всё». Мол, долготерпение и упование на власть — исконно русская черта. «Вот приедет барин, барин нас рассудит…» Ну и накажет, конечно, строго! Тут возвращаемся к мифу о жестокости.

Читайте, думайте, спорьте.

---

И нет никаких признаков особого долготерпения киевлян. Несколько лет терпели — и восстали. Речь не шла о физической невозможности жить дальше. Скорее действия властей, повышение налоговых ставок, экономическое давление воспринимались как несправедливость. Восстановить гармонию! Вот если терпеть до последнего, то и правда может настать момент, когда нечего будет есть. И тогда мятеж сделается неизбежным, как лавина в горах, и невыносимо страшным, как французская Жакерия.

Таковы же экономические восстания в Московии. «Соляной бунт» 1648 года и называется так потому, что одной из причин выступления стала новая госпошлина на соль. Других консервантов тогда не было, поэтому вслед за солью сразу возросли цены на мясо и рыбу, которые превратились в залежалый товар — люди не могли их покупать в прежних количествах. «Дефицит платежеспособного спроса», говоря современным языком.

Э. Лисснер «Соляной бунт в Москве. 1648 г.».

Оставить москвичей без соли при Алексее Михайловиче было то же самое, как если бы их оставить без бензина при Дмитрии Анатольевиче

К тому же новые родственники царя Алексея Михайловича из рода Милославских, наживались, как могли. Один возглавил Пушкарский приказ и нагло присваивал зарплату служилых людей. По сути то же самое было в наших 1992-94 годах, когда чиновники «крутили» зарплаты в банках, получая немалый процент, а людям выплачивали жалованье с опозданием в несколько месяцев.

Другой стал главой Земского приказа и тут же наладил несложный бизнес: арестовывал и сажал в тюрьму заведомо невинных, но располагавших средствами людей, после освобождая их за немалую мзду.

Считается, царь и правда не знал о подвигах родственников своей жены. Ни одна челобитная не легла на его стол: все бумаги вовремя перехватывались временщиками. Так что представление о «добром царе и злых боярах» не так уж и далеко от истины.

Бунт начался с того, что толпа вышла навстречу царю Алексею Михайловичу, когда он возвращался из Троице-Сергиева монастыря в Москву. Народ перегородил дорогу, оттеснил свиту, кто-то схватил под уздцы лошадь монарха. Подданные требовали, чтобы царь их выслушал.

Царь и выслушал. Затем сказал, что ничего о преступлениях не знал и завтра же начнет во всем разбираться. На том бунт вполне мог и закончиться, но тут сторонники Плещеева (того самого главного «силовика» из Земского приказа) стали размахивать плетьми, наезжать конями на людей, пытаясь разогнать толпу. Народ кинулся на бояр. Конечно, никто не пытался ударить или сбросить с коня самого царя. Зато некоторым боярам пришлось туго, они в панике бежали, а их дворы в Москве разбивали и грабили.

В этой суматохе правительство даже побоялось поднимать стрельцов, решив полагаться только на отряд «служилых иноземцев», в основном немцев. Этот отряд вышел с барабанным боем и со знаменами и расположился возле дворца. Приказа стрелять в людей не было. Встали и стояли, во дворец не пускали, но никто туда и не рвался. Иноземцам же народ кланялся, в толпе говорили, что знают немцев как людей справедливых, которые неправд и обманов не одобряют.

Медный бунт. Палех.

Калька соляного по форме. По содержанию это было что-то типа дефолта и обесценивания рубля летом 1998 г.

Мог бы народ попытаться смять немцев и ворваться во дворец? Вполне… И не исключено, быстрее добился бы своего, овладел дворцом.

Мог бы царь приказать немцам ударить по толпе? Легко! И очень вероятно, подавил бы восстание.

Но ни того, ни другого сделано не было. Какой-то вегетарианский бунт, в котором счет жертв ведется на единицы, даже членов семей «врагов народа» щадят, а весь гнев направлен на конкретных лиц и на неправильные законы.

В эти дни было, конечно, много чего, особенно в провинциальных городах. Во многих местах «убивали до смерти» «злых людей», и наверняка сводились самые разнообразные личные счеты, гибли невинные и т. д. В Устюге церковный дьячок Игнатий Яхлаков носил с собой «бумагу согнутую» и «говорил во весь мир», что приказ вышел государев: «велено в Устюге 17 дворов разграбить». Точность, конечно, радует — именно 17 дворов, не больше и не меньше. Как и всегда в подобных случаях, будто из-под земли появились любители «бить и спасать». Они «перевыполнили план» по разграблению, разнесли не 17 дворов, а все 50. Бунт есть бунт, время темных страстей, насилия и преступлений.

Несколько дней народ всячески умилостивляли: кормили и поили за государственный счет, прибавили стрельцам жалованье, прирезали помещикам земли, а на места нескольких казненных бояр и их приспешников поставили других людей, «добрых».

Царь не раз выходил на площадь, кланялся народу, обещал разобраться. Он буквально вымолил у народа жизнь любимого им боярина Морозова, прямо говоря, что Морозов — его родственник, он Бориса Ивановича очень любит, пусть народ позволит сохранить боярину жизнь, а он, царь, отстранит Морозова от власти.

Бунт ускорил созыв Земского Собора 1648 года для выработки новых законов: стало очевидно, что без них — никак.

В общем, описанные события свидетельствуют о чем угодно, только не об избыточном долготерпении и ангельской кротости русских. Но не свидетельствует и о жестокости или злобности. Как раз очень рациональный, очень рассудочный бунт. Может, как раз потому, что никто не копил озлобления? Нарыв прорвался сразу, как назрел?

Потому так конструктивен народ, что не терпел десятилетия, набираясь ненависти. Потому так разумны в своих действиях верхи, что не все они разложились за века «тайяжа».

Напомним, тайяж — феодальное право в Европе. Корень слова «тайяж» означает «тесать», «огранять», «выжимать», «выколачивать». На Руси такого права не было.

В результате бунт проходил совсем не так, как в Европе — это факт. Ни патологической агрессии всех против всех, ни дикой жестокости… ни безумия доведенных до полного отчаяния низов… Ничего этого здесь нет.

Стороны с самого начала ищут пути примирения. Кучку сукиных сынов частью растерзывает народ, частью казнит сама же власть. Бунт чуть ли не в рамках закона. Бунт, результатом которого становится издание новых законов.

Таков же и «Медный бунт» 1662 года. Во время т. н. Украинской войны правительство стало «портить монету»: вводить медные деньги вместо серебряных. Не брать меди в оплату товаров и услуг было нельзя: государственное преступление.

А брать было себе дороже, потому что медь де факто ценилась в десятки раз меньше серебра.

Фактически в стране разразилась финансовая катастрофа, похлеще обесценивания рубля в начале 1990-х или дефолта 1998 года.

Все подорожало многократно. Купцы поневоле старались продавать товар за серебряные деньги, а если за медные — втридорога. «Медные ножницы» особенно давили на служилых людей: те получали жалованье медными деньгами по цене серебряных, а покупали еду и одежду уже так, будто им и правда платили серебром, по ценам рынка.

В июле 1662 года по Москве стали расклеиваться прокламации. В них перечислялись «враги народа»: те, кто виновен в росте цен, в страданиях народа. Заодно объявили «изменниками» всех, кто «стакнулся с Польшей».

Утром 25 июля раззадоренный народ начал разбивать и грабить дворы «изменников», одновременно огромная толпа двинулась в село Коломенское, где находился царь.

Опять повторился 1648 год: царь выходит в толпу. В громадную, разъяренную. Он ведь тоже сын своего века, своего общества: он знает, что царь для московитов священная особа. Ударить царя, причинить ему вред будет не только государственным преступлением, но и религиозным кощунством. Но только ли поэтому царь так бесстрашен? Может, сказывается определенное гражданское единство Руси? Государство возникло не вследствие завоеваний, не как результат покорения и захвата. Царь твердо знает, что эти взволнованные, сердитые люди перед дворцом — его люди, а он — их человек, их владыка и вместе с тем слуга.

И народ это понимает. По словам историка Соловьева, «люди хватали царя за платье, за пуговицы: „Чему де верить?!“ — и царь обещался им Богом и дал в своем слове руку, и один человек из тех людей с царем бил по рукам и пошли к Москве все».

Как и в 1648 году, всё могло бы кончиться разговором народа с царем. Но из Москвы валила другая толпа, уже разбившая дворы «изменников». Две толпы смешались. Часть уже бывших у царя все же вернулась в Москву, часть вместе с новоприбывшими снова пошла в Коломенское. Новая, разгоряченная погромами толпа стала уже не просить государя, а угрожать: от него требовали немедленно отдать на растерзание ненавистных бояр. А не отдаст, «возьмут своим обычаем».