Владимир Карпенко - Щорс

• Название: Щорс
• Автор: Владимир Карпенко
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1974

Книга В. Карпенко рассказывает о жизни легендарного начдива, героя гражданской войны Н. Щорса. О том, как он со сформированным им же Богунским полком устанавливал Советскую власть в освобожденных от петлюровцев районах Украины. Автор использует в своей книге архивные материалы и воспоминания соратников Щорса. Книга рассчитана на массового читателя.

---

Собрание затянулось до полуночи. Кроме отрядников, в большую комнату в волисполкоме до отказа набилось баб и детворы. Со всего села сбежались; кто-то пустил слух: ярмарочные клоуны явились с ученым медведем. Табачный дым — дыхнуть нечем; семечки, галдеж. Не пробиться к столику у дальней стены, покрытому кумачом, оставшимся от прежних хозяев, временщиков. Бабченко нет, председателя волисполкома; за него — Константин Лугинец. Не одолевает голос политкаторжанина, теряется где-то в первых рядах, захваченных горластой детворой.

Николай припозднился. Дядя Казя слег; хвороба его известная — наглотался метельного воздуха, вспотел за долгую дорогу… Пока напоил горячим молоком, заставил принять таблетки. Хотел вовсе не идти, но он выпроводил: тебе, мол, надобно. У калитки волисполкома встретились с Яковом Зубовым. Тянул тот за собой со двора.

— Бабченко захворал, Табельчук вот… И некому в президиуме. Айда.

— Не пойду.

Молодняк, не сразу убедившись, что их крепко надули с медведем и клоунами, стайками покидали помещение; за ними исчезали и бабы. Дожидались самые стойкие, терпеливые, каких не брала зевота от хрипатого голоса «Лугинца-каторжника».

Отчетливо услыхал Николай, выкликнули его, знаками потребовали к столу. За шумом не разбирал слов младшего Лугинца, зато понял, что обозначают поднятые руки отрядников. Наверно, дядя Казя знал, иначе бы не посылал его сюда.

Глубокой ночью волисполком опустел совсем. Остались возле красного столика. Николай и наполовину еще не успел осознать случившееся. «Командир, командир, командир…» — стучало в висках. Была рота — до двух сотен крепких, затянутых солдат. Одного слова достаточно, чтобы поставить их в строй. Все предельно ясно и просто. С сего часа — отряд… Что это такое? Силился увидать. Кроме нынешнего собрания, воображение отказывалось иное представлять. Орущая, безликая, пестрая масса.

Перенял взгляд Зубова. Ошарашен он: видать, и с ним предварительно но обговаривали. Обиды во взгляде нет — неловкость, может, чуточку сожаления. Его выбрали к нему в помощники. Человек военный, он понимает, что это значит; на стуле сидит, но чувствуется, готов вскочить в любой миг. Об остальных того не скажешь — заседлали лавки прочно; разговоры, конечно, об отряде. Не находят общего языка, спорят, доказывают друг дружке. У каждого свое мнение; его, командира, не спрашивают.

— Не вешай нос, командир, — успокаивая, хлопал по плечу Константин Лугинец. — Завтра все село набатом созовем! Митинг устроим. Видал нонче? Маху дали, народ весь не поместился…

— Так он чего сбежался? — оскалился весело старший Лугинец, Петро. — На циркачей глядеть с медведем.

— Не нужен пока митинг, — запротестовал горячо Квятек. — Бабченко выздоровеет, тогда уж… По селам надо клич бросить.

— И по селам… — согласился Константин; спохватившись, бурно запротестовал: — Нет и нет! Митинг сберем на площади. Что это… Народ истосковался по свободе, по революционному слову… Ты, например, тоже скажешь. Люди пускай увидят, услышат твой голос. А то вон как нонче… Тебя выбирают, а ты где-то в толпе застрял.

— О чем… сказать? — спросил Николай, отрываясь от своих нелегких дум.

— Как о чем? — удивился Лугинец. — О революции! Об отряде… Как будем воевать.

— Воевать?

Николай поднялся. За ним вскочил Зубов, поправляя на себе ремни. Это была, наверно, последняя капля, которая привела его в трезвость; вытягивая шею из ворота шинели, он переспросил, обводя сидевших ожесточившимся взглядом:

— Вы собираетесь воева-ать? Непохоже…

Внезапная перемена в командире даже такого завзятого говоруна, как Константин Лугинец, заставила сомкнуть рот; стягивал он на колени разбросанные вольно на лавке полы желтого нагольного полушубка. В маленьких глазах — удивление и оторопь.

— Воевать некому. Нет отряда, — жестко, отрывисто говорил Николай, будто рубил проволоку. — Солдаты нужны… чтобы воевать. Таковых пока нет. Есть кучка людей с винтовками. Уверен, приказов они не понимают. Митинговать — да-а… Идут с удовольствием. Голосуют. Не удивлюсь, если каждую маломальскую операцию боевую солдаты будут принимать или отвергать голосованием. Командиру при таком войске делать нечего. Я лично на таких условиях… работать не стану.

— Такое слишком, — развел руками Квятек, с усилием подбирая слова, чтобы не обидеть. — Вы еще без году час, как в должности…

— Потому и говорю, ставлю условие… Завтра буду уже приказывать.

— Нам?

— Да. Если вы считаете себя, товарищ Квятек, солдатом отряда.

Бледнели смуглые татарские скулы у поляка. Грозу отвел Константин Лугинец; застегнув полушубок, он с мальчишеским озорством шмякнул бараньей шапкой об стол.

— Так приказуй! Для того тебя и избрали…

Выгорела лампа дотла. Крутили фитиль, чертыхались, чихали от вонючей гари. А в комнате, оказывается, давно уже светло. Окна, взятые морозцем, ало пламенели от взошедшего где-то за Десной солнца. На диво быстро сошлись все на одном: формировать отряд. Сколачивать немедля, не теряя ни часа. Оккупанты уже курсируют через станцию Сновск, Гомель — Бахмач; не сегодня-завтра немецкие бронепоезда будут утюжить их ветку: Новозыбково — Новгород-Северский. В лесах, без железной дороги, без жилья, без всякого снабжения, создавать отряд будет трудно. Константин Лугинец внес предложение сочинить обращение к населению. Подхватили единодушно. За стол усадили Зубова; диктовали все сразу, обсуждали, видоизменяли. К утру подневольный писарь, запарившись, поставил последнюю точку.

Обращение Семеновского революционного отряда к рабочим и крестьянам о порядке приема в отряд 23 марта 1918 г.

Борьба за народную власть Советов на Украине продолжается. Всякий революционер должен взять винтовку, чтобы бороться за завоевания народа с Центральной радой, продавшей украинский народ германским империалистам.

В Семеновке формируется революционный партизанский отряд, ставящий своей целью борьбу за Советскую власть на Украине.

Сознавая, что только революционная дисциплина ведет к победе, организационная группа отряда выработала известные положения, и в отряд принимаются только лица, принявшие эти положения.

Каждый солдат отряда должен:

1. Безусловно повиноваться выборному начальнику.

2. Безропотно нести наряды и службы.

3. Не предъявлять никаких требований, потому что все, что возможно сделать, будет сделано.

4. Не употреблять спиртных напитков. За пьянство виновные исключаются из отряда с отобранием обмундирования и оружия.

5. За грабежи, мародерство и насилия — расстреляние. Материальные условия — обычные для Красной Армии. Запись производится на ст. Семеновка.

Организационная группа Семеновского крестьянского революционного партизанского отряда.

То, о чем Николай смутно догадывался, наблюдая со стороны в последние трое суток, нынче встало перед ним во весь рост. Оказалось, приказывать не так просто. Проводив исполкомовцев с обращением в ближние посады, сам нагрянул на вокзал. Эшелонов за ночь скопилось. Пестрее и толпа — много черного, моряков. Конечно, анархия — мать порядка. Из Новозыбкова. Это насторожило. До вчерашнего вечера всё катили из Новгорода-Северского. Пробился под вагонами в тупик, где стоял свой эшелон.

Пожалел, что не оставил при себе Зубова: его-то уж угадали бы в лицо. Семеновцы живут по домам; в теплушках — дальние, приезжие. В штабной обычно сидит дежурный от вербовочной комиссии. Сейчас замок. Во всем составе из трех-четырех труб схватывается дымок, пахнет варевом. Есть живые. Свернул за цистерну на стук. Белобрысый обросший верзила, в шинели, распояской, старательно выколупывал ломом доски из стены годного вагона, загнанного в тупик по нерадению.

— Бог в помощь.

— Спасибо на добром слове, мил человек, — отозвался он, смазывая рукавом со лба пот.

— Трудимся?

— Дровишек вот вышли…

— На дрова можно старые шпалы. Во-он валяются.

— Не, у нас «буржуйка». Модница, стерьва, не всякие дрова потребляет. Шпала, она вонь разводит, деготью курится.

— Придется, братец, потерпеть вонь… А доски эти укрепи обратно. Вагон еще послужит нам.

Из теплушки добродушный голос:

— Митрий, а Митрий? Уходи его по котелку… Чи не видишь кто?

Не внял белобрысый совету; свирепея из-под насупленных бровей глазами, пустился в словесную перепалку.

— Как же так? Оно ить революция нонче…

— От ее имени я и приказываю.

— Не-е, топай, господин хороший, и знать тя не знаю. Тут, могет, и расположение воинское какое… И быть не следует постороннему.

— Не посторонний я… Этой ночью избран командиром Семеновского отряда.

Видать, доводы собственные у белобрысого исчерпались; кося взглядом на открытую дверь вагона, он шумнул: