Елена Первушина - Петербургские женщины XIX века

• Название: Петербургские женщины XIX века
• Автор: Елена Первушина
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-227-04406-8

Первая книга Елены Первушиной вышла под названием «Петербургские женщины XVIII века». Перед вами вторая книга, которая рассказывает о судьбах жительниц Северной столицы в конце XIX — начале XX века. В это время в России назрел кризис, жить по-старому было уже нельзя. В политической борьбе женщины нашли ответ на «женский вопрос» XIX века. Они завоевали права, получили возможность строить свою жизнь по собственному выбору. Но тут же перед ними встал новый вопрос: как женщины могут преобразовать общество, сделав его более справедливым и комфортным для себя и для мужчин? Искать ответ на него пришлось уже женщинам XX века…

В книге приводится множество цитат, как правило, из малоизвестных и совсем незнакомых читателю произведений. Это не только мемуары и документы, но и художественные произведения, в которых авторы (нередко авторы-женщины) выражали свое отношение к тем или иным событиям, явлениями и проблемам общественной жизни.

---

В 1832 году Александра выходит замуж за сына богатого помещика, молодого дипломата Николая Михайловича Смирнова. «В начале я была к Смирнову расположена, — будет она позже рассказывать человеку, которого полюбит. — Но отсутствие достоинства оскорбляло и огорчало меня, не говоря уже о более интимных отношениях, таких возмутительных, когда не любишь настоящей любовью».

В своем салоне она собирала литературную элиту Петербурга. Ее гостями были Пушкин, Одоевский, Вяземский, Жуковский и многие другие.

Ее первый ребенок — мальчик — оказался слишком крупным и умер во время родов.

«Семьдесят два часа во время первых родов, — рассказывает Александра Осиповна. — Весь город был в волнении. Пушкин, Вяземский, Жуковский встречались, чтобы спросить друг у друга: „Что, родила ли? Только бы не умерла, наше сокровище…“ Шольц попробовал применить то, что называется ложечкой, но ребенок лежал головой на одну сторону, и хотя ложечки нагревали, мне это причиняло очень сильную боль… Шольц пригласил старика Мудрова, Арендта и нашего петербургского доктора Персона… Императрица только что родила последнего своего сына Михаила и прислала мне Лейтона, своего акушера-англичанина. Я его знала. Он высказался за перфорацию и убедил всех… Одну минуту думали сделать мне кесарево сечение… Должны были разрезать мне бок и вынуть ребенка, но сделали перфорацию. Меня положили на край кровати, оба акушера держали мне колени, Арендт и Персон поддерживали поясницу и голову. У Лейтона в руках был инструмент, который он прятал, это был крючок. Я спросила: „А можно кричать?“ — „Сколько хотите“. Во время ложных схваток, которые хуже настоящих, я только стонала и сжимала изо всех сил ложечки и руки Шольца и акушерки. Я кричала, как орел, и только сказала Лейтону, увидя, как он поднял в руках маленькое окровавленное тельце: „Но дитя не кричит“. Он мне сказал: „Он слаб, сейчас ему будет лучше“. Дело в том, что он умер за два дня перед первыми схватками, это и сделало роды такими трудными. Так как я трое суток не ела и не спала, мне дали сильную дозу опиума, и я великолепно заснула на спине, повернув только голову. Вы ничего не знаете о той пытке, которую испытываешь во время родов. Моя спина горела, я просила то акушерку, то старую тетку моего мужа, madame Безобразову, опустить руки в холодную воду, чтобы освежить мою бедную спину, я умоляла Шольца позволить мне повернуться на бок; он мне сказал: „Подождите, я вас спеленаю“. — „Зачем это и что такое?“ — „Вы увидите“. Мне положили на живот две большие простыни и бандаж, очень туго стянутый, между тем молоко показалось на третий день; у меня так болели груди, и в них было так много молока, что можно было бы кормить всю семью. Так как тело было спеленуто, акушерка попробовала промывательное. Она испугалась раны и побежала за Шольцем, который сказал: „Связать крепко колени и, по крайней мере, две недели не поворачиваться“. Я возненавидела свою комнату и свою кровать. Я ненавидела запах пахитоски, которую мой муж курил даже в кровати. Это отвращение продолжалось и после моих родов».

Нужно добавить, что решение делать не кесарево сечение, а плодоразрушающую операцию, вероятно, спасло Александре жизнь. В то время после кесарева большинство рожениц умирало из-за послеоперационных осложнений.

Тем не менее Александре очень хотелось иметь детей, хотя врачи и не рекомендовали ей этого. «Как я люблю чувствовать, как движется маленькое существо, — писала она, — если что-то острое, говоришь себе, ножка или ручка, если круглое — головка».

Во второй раз забеременела в 1834 году. По этому поводу Пушкин пишет жене: «Отвечаю на твои запросы: Смирнова не бывает у Карамзиных, ей не встащить брюха на такую лестницу…», позже: «Смирнова на сносях. Брюхо ее ужасно; не знаю, как она разрешится…»

В дневнике же записывает: «Петербург полон вестями и толками об минувшем торжестве. Разговоры несносны. Слышишь везде одно и то же. Одна Смирнова по-прежнему мила и холодна к окружающей суете. Дай Бог ей счастливо родить, а страшно за нее».

Однако на этот раз все обошлось, хотя роды и сопровождались, по свидетельству Александры, «ужасающим кровотечением». Она благополучно родила двух дочерей Александру и Ольгу и отправилась в Баден-Баден на воды поправлять здоровье. Там она пережила, по ее словам, «роман всей своей жизни» — влюбилась в генерал-губернатора Молдавии и Валахии Николая Киселева, бывшего сослуживца мужа. «Все долгие семь месяцев я его страстно любила, — пишет Александра. — Он меня боготворил. К моему несчастью, я открыла эту тайну лишь за три дня до его отъезда». Муж вечерами играл в рулетку, а она рассказывала Киселеву о своей жизни, о замужестве и отвращении к интимным отношениям с мужем, о радостях беременности и тяготах родов, о своих детях. В то время она снова была беременна и родила несколько месяцев спустя дочь Софью.

В 1837 году она похоронила трехлетнюю Александру, позже родила дочь Надежду и долгожданного сына Михаила.

В 1838 году, на время возвратившись в Петербург, Александра познакомилась с М. Ю. Лермонтовым. Литературоведы считают, что он описал свои впечатления в неоконченной повести «Лугин»: «…Она была среднего роста, стройна, медленна и ленива в своих движениях; черные, длинные, чудесные волосы оттеняли ее молодое и правильное, но бледное лицо, и на этом лице сияла печать мысли. Лугин… часто бывал у Минской. Ее красота, редкий ум, оригинальный взгляд на вещи должны были произвести впечатление на человека с умом и воображением…»

Позже в Риме Александра сдружилась с художником Александром Ивановичем Ивановым и с Николаем Васильевичем Гоголем. Много лет Смирнова с Гоголем вели переписку. Он посвятил ей свои статьи в сборнике «Выбранные места из переписки с друзьями»: «Женщина в свете», «О помощи бедным», «Что такое губернаторша» — к этому времени муж Александры стал калужским губернатором.

Умерла Александра Осиповна в 1882 году в Париже, согласно завещанию, похоронена в Москве.

Жизнь дворянки

Происхождение

Законы

Что первым приходит в голову, когда мы говорим о XIX веке. Какой образ? Золотое шитье мундиров и белые платья с кринолинами? Пары, плывущие в вальсе? Светский раут или вечер в тихой усадьбе? В любом случае эта картинка, скорее всего, будет связана с жизнью дворянства. Только редкий оригинал-правдолюб припомнит в первую очередь, например, стихи Некрасова:

Вчерашний день, часу в шестом,
Зашел я на Сенную;
Там били женщину кнутом,
Крестьянку молодую.

Меж тем дворянство составляло всего 1,5 % от населения России. Из них ⅔ семейств являлись дворянами потомственными, а ⅓ — пожалованными за личные заслуги или в соответствии с занимаемой должностью. Так, 14-й военный класс петровской «Табели о рангах» (фендрик, с 1730 г. — прапорщик) давал право на потомственное дворянство (в гражданской службе потомственное дворянство приобреталось чином 8-го класса — коллежский асессор, а чин коллежского регистратора (14-й класс) давал право на личное дворянство). Таким коллежским регистратором и личным дворянином были хвастунишка Хлестаков и станционный смотритель Самсон Вырин. А бедолага Макар Девушкин, герой романа Достоевского «Бедные люди», дослужился к 47 годам аж до 9-го ранга (титулярный советник), но выше ему никогда не подняться, потому что следующий, 8-й ранг давал право на потомственное дворянство. Титулярными советниками были и другие герои русской классики — Акакий Акакиевич Башмачкин, Мармеладов и Карамазов-старший. Последний, впрочем, был прирожденным потомственным дворянином и не гнался за чиновничьей карьерой.

По Манифесту 11 июня 1845 г. потомственное дворянство приобреталось с производством в штаб-офицерский чин (8-й класс). Александр II указом от 9 декабря 1856 года право получения потомственного дворянства ограничил получением чина полковника (6-й класс), а по гражданскому ведомству — получением чина 4-го класса (действительный статский советник).

Особ первых пяти классов следовало именовать с отчеством на — вич; лиц, занимавших должности с 6-го класса до 8-го включительно, предписывалось именовать полуотчеством (Иван Петров — т. е. сын Петра), всех же остальных — только по именам.

До 1860-х годов дворяне являлись неподатным сословием: они освобождались от подушной подати, от рекрутской службы и от телесных наказаний. За дворянами оставались привилегии при приеме на государственную службу, также их первыми продвигали по службе и назначали пенсии. Дворянство наряду с императорской фамилией и государством могло владеть землей. И только дворянство обладало следующими полезными личными правами: свободой от постоя войск в их домах; правом выезда за границу и, при получении разрешения правительства, правом поступления на службу союзных иностранных держав. Исключить из дворянского сословия можно было только за совершение таких тяжких преступлений, как государственная измена, лжесвидетельство, разбой, воровство или изготовление подложных документов; в число полезных входило также право подавать кассационные жалобы на смертный приговор или лишение дворянского состояния в Сенат и лично императору.