Василий Пасецкий - В погоне за тайной века

• Название: В погоне за тайной века
• Автор: Василий Пасецкий
• Издательство: Гидрометеорологическое издательство
• Жанр: Путешествия и география
• Год: 1967

Эта книга — о событиях, имеющих порой полуторавековую давность. Она переносит нас в те далекие времена, когда путешествовали на парусных деревянных судах и собачьих упряжках, на лодках и, кожаных байдарках, когда многие ученые считали, что значительная часть Северного Ледовитого океана у полюса занята огромной сушей, и не верили в существование Северо-Западного морского пути из Тихого океана в Атлантический…

Читатель узнает о том, как русские мореплаватели и ученые более четверти века пытались раскрыть великую географическую тайну века и как им наконец это удалось.

Повествование проникнуто романтикой подвига и в то же время сирого документально. Умелое использование архивных документов придает книге особую историческую достоверность и воссоздает атмосферу тех далеких и трудных для науки времен.

---

«Наш север, от Архангельска до Новой Земли, теперь забыт, хотя там было бы что поработать для пополнения и поправок прежних работ, — жалуется Рейнеке. — Да еще просьба. Все, знающие Вас лично и по преданиям, требуют от меня подробностей о настоящем состоянии Вашего здоровья и занятиях. Простите за нескромную докучливость об этом; право, она не из одного простого любопытства, но из чистого уважения к Вам…»[323]

Рейнеке отвечает на десятки вопросов, которые задает Николай Бестужев. Они касаются создания точных часовых механизмов, способов определения расстояния, маятниковых исследований, наблюдений за уровнем Каспийского и других морей. Михаил Францевич шлет своему другу литературу, карты и даже выписки из журналов описи Балтийского моря. Он дает подробные отчеты о состоянии географических исследований и всякий раз просит Николая Александровича «не забывать преданного слугу, которого так радует беседа Ваша. Приведет ли господь увидеться на земле?».[324]

Рейнеке посылает ему в подарок «Атлас Белого моря» и два тома сопутствующего ему «Описания». Николай Александрович 8 мая 1852 года отвечает другу восторженным письмом:

«Напрасно называете себя чернорабочим тружеником (в Ваших первых письмах), скажите мне, какая работа не черная, пока не дойдет до результата? Не говоря уже о стихах, которые с чрезвычайными помарками не дешево достаются самым гениальным писателям; самые бриллианты, служащие украшением красавицам, не терпящим ни одного атома грязи ни на своей персоне, ни в своем будуаре, проходят самые грязные манипуляции, пока достигнут настоящего блеска и вида. Но стихи читает молодость, бриллианты ценятся только женщинами, цельное же и полезное остается в потомство векам. Так и Ваша книга, результат 27-летних трудов, есть монумент несокрушимый. Конечно, это не блестящий роман или поэма, но Геродот, Плиний и Страбон также не писали стихов, однако их читают и будут читать с набожностью, а что такое был их труд? Компиляция виденного и слышанного — не более, они не имели понятия о тех трудах, какие подъемлются нынешными чернорабочими тружениками для описания земли и моря. Определить полжизни, с потерею здоровья, на пользу человечества и науки — есть заслуга невознаградимая. Только уважение умной части человеческого рода и собственная совесть могут оценить и оплатить этот долг! Верьте мне, что я не только с благодарностью, но и с благоговением принял Ваш подарок».[325]

Каждое письмо друзей, как правило, занимает около десятка страниц большого формата. Это целые повествования о жизни, о флоте, общих друзьях, новостях науки, переплетающиеся с воспоминаниями далекой юности. Рейнеке подробно рассказывает о своих исследованиях в Белом море и на Балтике. Бестужев со своей стороны рассказывает о распорядке своей жизни, о работе над «часами без компенсации», так необходимыми исследователям моря, которые делают свои наблюдения с мельчайшими подробностями и большой точностью. Его интересуют научные проблемы изучения Севера России. Рейнеке живо откликается на его вопросы и предложения.

Так, 23 марта 1854 г. Рейнеке пишет из Севастополя Николаю Бестужеву:

«Только что успел я ответить Вам (22 янв.) на письмо Ваше, писанное 29 марта 18–53 (!!), мною полученное здесь в декабре, как обрадовало меня (24 февраля) опять письмо Ваше от 16 ноября 1853 г. Обрадовало, говорю это от души, а не из пустяковой вежливости. Здесь хотя и много народу, но я все-таки в одиночестве; нет друзей — собеседников, с которыми привык делить время в дружеских беседах. К светским пирам и рассчитанным для приличия только посещениям я не привык, а единственный мой здесь друг Павел Нахимов упорно сидит на своем корабле, я не могу быть у него часто, потому что боюсь помешать всегдашним служебным его занятиям…

Обращусь к вопросам Вашим, на которые спешу отвечать, хотя и не совсем скоро и, к сожалению, не удовлетворительно… потому, что не имею здесь дневников моих. Но постараюсь припомнить, что смогу, по предмету Вашего вопроса о наблюдении северных или полярных сияний. В отчетах моих занятий по Лапландии и Белому морю в Записках Гидрографического депо (часть V, стр. 70) показаны все замеченные мною явления сияний и падающих звезд. Сознаюсь, что эти показания недовольно подробны; но при большей их части указаны крайние румбы концов сияний. Из этого вижу, что средний румб, как в Лапландии, так и в Белом море, большею частью выходит север-северо-западный или северный по компасу. Следовательно, согласно Вашим предположениям, которые совершенно разделяю с Вами и много благодарен за указания на это. Конечно, мне уже едва ли придется наблюдать эти явления; однако постараюсь передать Вашу заметку молодым наблюдателям и внести ее в наставления, которые по этому предмету даются для наблюдателей погоды в наших портах. Надо бы сообщить и в Географическое общество, чтобы внести в Инструкцию экспедиции, предназначаемой для исследования Сибири и Камчатки.

Вы спрашиваете о положении Южного магнитного полюса? Не припомню теперь точной широты и долготы его, но кажется Росс (младший) открыл его на Земле Виктории, на меридиане Вандименовой Земли, в широте около 75° или 76°. Узлов или признаков другого Южного полюса (как на Севере около Колымы), кажется, в южном полушарии нет, по крайней мере, я нигде не находил намеков на это…».[326]

Николай и Михаил Бестужевы живо интересуются исследованиями полярных стран, о чем свидетельствует их переписка с Рейнеке. К сожалению, большинство писем неизвестно, а может быть, утрачено навсегда.

В бумагах Николая Бестужева сохранились лишь отрывочные черновые заметки, посвященные полярным сияниям и новым успехам физических наук.[327]

Своими мыслями о природе метеорологических и сейсмических явлений Николай Александрович неоднократно делился с Михаилом Францевичем.

Рейнеке высоко ценил научные искания Николая Бестужева.

«Все сообщенные Вами замечания, — писал Рейнеке Бестужеву, — об электричестве, метеорологии, колебаниях почвы так занимательны, что нельзя удержаться от повторения просьбы — сообщить их, хотя бы словесно, знакомым моим академикам Ленцу, Купферу, Гумбольду, Бэру».[328]

Результаты наблюдений над различными явлениями природы Сибири по совету Рейнеке Николай Бестужев направил академику Струве, который принял с «чрезвычайной признательностью… отчеты» декабриста. Он откровенно писал изгнаннику, что его исследования неоценимы для науки и что «благодарность наша еще более увеличивается»[329] от сознания, что эти исследования выполнены в условиях каторги и ссылки.

Рейнеке и Николай Бестужев оживленно обсуждают вопрос о необходимости изучения Сибири. Михаил Францевич, как заместитель начальника математического отделения Географического общества, трудился над проектом большой Сибирской экспедиции. Он считал, что исследовательские работы должны начаться с Забайкалья. Между тем в правительственных сферах решили эти работы провести за счет казны, а Географическому обществу рекомендовали заняться изучением Камчатки. Но ни одна из экспедиций не состоялась, хотя петербургскими меценатами Голубевым и Чапским было пожертвовано 55 тысяч рублей.

Рейнеке старался воспользоваться любой возможностью, чтобы довести до сведения русских моряков результаты научных исканий Николая Бестужева. Михаил Францевич просил у своего друга позволения поместить в «Морском сборнике» «некоторые заметки, „о предметах науки“».[330]

Напрасно искать в уцелевших письмах отражения политических взглядов: друзьям известно, что их переписка просматривается иркутским гражданским губернатором, да и вряд ли остается к ним равнодушной полиция Петербурга… Письма полны уверений в дружбе. Заканчивая свое послание от 8 мая 1852 года, Бестужев пишет Рейнеке:

«Еще более благодарю Вас за описание Ваших приемов при описи и промерах; катайтесь сколько угодно на Вашем коньке и приезжайте почаще ко мне в гости; у меня и Вам и ему угощение будет от чистого сердца».[331]

Для Рейнеке письма Николая Бестужева были светлыми лучами в жизни. Вот что Михаил Францевич писал своему другу 25 декабря 1854 года из Николаева:

«Вчера в сумерки ходил из угла в угол по одинокой моей каюте и грустно вспоминал былые времена моего детства и юношества, как бывало в этот вечер по немецкому обычаю (хотя я, по обруселому отцу и по матери сибирячке, в душе чисто русский) в доме родителей моих готовилась для нас, детей, елка; как, будучи молодым мичманом и лейтенантом, приятно и весело проводил я этот канун праздника в кругу родных в Риге и Питере и у знакомых в Архангельске. Все эти воспоминания, сравнив с настоящим одиночеством моим и хворостью, навели на меня тоску.

Я принялся столярничать починкою ветхого хозяйского стола, служащего мне обеденным и письменным. При этой работе прибегнул к ножу Вашей работы, который получил в 1840 или 42 году через лейтенанта Розенберга (ныне правитель Ситхи) на память о Вас. Как-то неосторожно нажал и сломал малый клинок этого двойного ножа. Это навело меня опять на думы о прошлом, и преимущественно о Вас. Я попытался одолеть свою лень и побеседовать с Вами. В это самое время приносит почтальон письма Ваши, писанные с 7 по 14 апреля и 14 июля; они получены в Питере в Гидрографическом департаменте и оттуда пересланы ко мне. Можете представить — как меня обрадовал этот подарок на елку: лучшего я не мог бы и не сумел бы пожелать. Не примите этих слов за пустой привет, — сообразите тогдашнее настроение моего духа и Вы согласитесь в искренности и справедливости моих слов».[332]