Василий Осокин - В. Васнецов

• Название: В. Васнецов
• Автор: Василий Осокин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1959

Историю отечественной живописи невозможно представить себе без героически монументального полотна В. Васнецова «Богатыри» и его лирически трогательной «Аленушки». С детства любим мы и чудесные, полные таинственного очарования, бесконечно глубокой поэзии русских лесов сказочные полотна Васнецова.

---

Но одно ясно: батюшка сделал свое дело, понравилась мужику картинка, купит он ее сейчас на последний, заработанный тяжким трудом грош. И, бережно засунутая за пазуху, будет эта убогая картинка, как книжица какого-либо «милорда глупого», принесена в деревню, и понесет она не свет просвещенья, а тьму суеверия.

Перед этим полотном, богатым смыслом, отступают на второй план колоритные сами по себе фигуры двух вздыхающих и охающих под впечатлением слов попа деревенских женщин; присевших на корточки мальчуганов, пожирающих глазами картинки; спрятанного в тени навеса продавца, который спокоен и молчалив и лишь зорко оглядывает прилавок.

И сразу же после «Книжной лавочки» Васнецов завершает другую, давно задуманную и имеющую несколько ранних эскизов картину. Безусловно, полотно это, под названием «С квартиры на квартиру», — самое сильное из всех его произведений петербургского периода. В нем с редкой силой сконцентрировались все впечатления предыдущих восьми лет жизни в столице.

Картина попала на 5-ю выставку передвижников и произвела сильнейшее впечатление на публику. В «Новом времени» тотчас же появилась восторженная рецензия В. В. Стасова:

«Г. Васнецов поставил на выставку решительно лучшую до сих пор картину свою: «С квартиры на квартиру». Это петербургские Филемон и Бавкида переселяются с Петербургской на Выборгскую. Я думаю, каждый из нас таких встречал. Что за бедные люди, что за печальная порода человеческая! Два узелка да кофейник — вот все их имущество; истасканный печальный салопишко, протертое до нитки пальтишко, платочек на голове у одной, поднятая вверх ушами шапка на голове у другого — вот весь их гардероб. Но какая тоска и унылость вокруг! Они идут, согнувшись и прижавшись друг к другу, бедняги, целиком через Неву; белая степь кругом, стая галок или ворон позади их спускается с неба и собирается рассесться на снегу; но впереди у бедных стариков есть и верный друг, утеха старости: разжиревшая на объедках и обгрызках моська на низеньких ножках. Она тоже переезжает, она тоже состарилась и теперь только на секунду остановилась перед своими господами на снегу: куда же, мол, еще идти? Прекрасная картинка! И написана она прекрасно. Желтый, мутный колорит как раз в «пропорцию» пришелся по унылой теме».

Эта и многие другие шумные, справедливые похвалы не вскружили Васнецову голову. Он знал, что все эти картины — всего лишь подступы к чему-то главному.

Еще острее, чем раньше, ощущает он потребность находиться в тесном кругу друзей-художников, дышать их атмосферой напряженного творческого труда.

К 1873 году относится карандашный рисунок Васнецова, его автопортрет. Молодое худощавое лицо, с внимательно и серьезно, даже настороженно и испытующе смотрящими глазами. Светлая копна шелковистых волос. Большой ум, внутренняя собранность, сила волн — и подкупающе простые черты лица. Он чем-то напоминает молодого мастерового.

Этот человек не бросает слов на ветер, на него можно положиться.

Через год портрет Васнецова был выполнен лучшим портретистом своего времени — И. Н. Крамским. Перед нами удивительно типичный русский облик. На лице с пробивающимися усами и бородкой привлекают прежде всего глаза. Художник подчеркнул в образе Васнецова другое — его умудренность, сосредоточенность, обещающую свершение чего-то необыкновенного.

Словно вот-вот в этих внимательных серых глазах вспыхнет искорка — свидетельство напряженной внутренней жизни. Такой человек вызывает к себе невольное уважение.

Вот это сочетание душевной строгой простоты и цельности, выраженное первым портретом вместе с внутренней одухотворенностью и мудростью, что явно выступает во втором портрете, и составляли облик Васнецова. Это натура богатая, многообещающая.

Замкнутый от природы, Виктор Михайлович все же раскрывал сокровища своей души перед теми людьми, в которых чувствовал искренность и честность.

Помимо Репина и Максимова, он особенно сблизился с живописцами Куинджи и Поленовым, скульптором Антокольским. Низенький крепыш Архип Иванович Куинджи, грек по рождению, сын сапожника, происходил из такой же гущи народной, как и сын военного поселенца Репин, как и крестьянские сыновья Чистяков и Максимов, как и почтальон Васильев, да, по существу, как и он сам, сын сельского священника. Рано потерявший родителей и опьяненный красками — этим влекущим, могущественным зовом для всех художников, — Куинджи из родного Мариуполя пошел пешком к Айвазовскому на берег Черного моря. Шел босиком, в истлевшей от соленого пота рубахе, иногда приставал к чумакам и вот добрался до Феодосии, с тем чтобы узнать: певец моря и придворный художник Айвазовский отправился с царем в кругосветное плавание…

Упрямый и упорный, Куинджи дождался художника. Но слишком далеко было расстояние от придворного живописца до худо одетого смуглого мальчика. И мальчик понял это и, преклоняясь перед великим певцом моря, ушел.

Он шел и шел в Питер. Архип Иванович возбужденно рассказывал Васнецову про благородство и бескорыстие встречавшихся ему на пути людей, про свои мытарства с устройством фотографии в Мариуполе, Одессе и Петербурге, про свои злоключения с академией художеств, куда ему удалось поступить лишь двадцати пяти лет, после двух неудачных попыток сдать экзамены по рисунку.

Да что рассказывал!.. Он показывал Васнецову свои картины, которые, будучи необычайно ревнивым в творчестве, никому не давал. Подкупал его Виктор Михайлович своей какой-то затаенной, неизрасходованной, это чувствовали все, силой таланта — таланта, еще не расцветшего и даже, пожалуй, не начинавшего зацветать. Удивляли чрезвычайно меткие, оригинальные, не похожие на высказывания других, его суждения. Молчаливый Васнецов нашел ключ к еще более замкнутой и тяжелой натуре Куинджи.

— Вот здесь, Архип Иванович, закат ты пересластил, переложил красного. Васильев, бывало, говорил, что картина, верная с природой, не должна ослеплять палитрой, не должна резкими чертами разделяться на цветные лоскутья.

Покорный Куинджи тут же доставал кисти и, сопя и что-то ворча себе под нос, делал ослепительную краску более светлой, более естественной.

Зато в другой раз Васнецов не в силах был скрыть своего обжигающего Куинджи восторга:

— Это что же ты, Архип Иванович, натворил такое?.. Так ведь это же та самая «Украинская ночь», о которой Гоголь говорил! Сейчас мы видим ее. И всё благодаря тебе. Сокол мой ясный…

И долговязый Васнецов и кряжистый, низкорослый Куинджи бросались друг другу в объятья.

— Ну, будет, будет, Витя…

— Нет, уж позволь высказаться до конца, — говорил Васнецов, усаживаясь на кушетку. — Ты сам понимаешь ли, что создал? Ведь впервые на Руси выступает природа так полнозвучно, такой могучей, такой праздничной… Ведь за ней, за этой величавой природой, я вижу непреоборимо сильного, прекрасного душой человека. Такого же волевого, упорного, как ты. Спасибо, спасибо тебе…

Отношения с Поленовым были совсем другие.

Василий Дмитриевич Поленов происходил из старинного дворянского рода, в котором наследственный художественный талант сочетался с глубоким интересом к науке и военной деятельности. В своей богатой картинной галерее Поленов имел портрет деда (героя Бородинского сражения генерала Воейкова), вещи прадеда (мыслителя екатерининских времен Алексея Поленова), портрет своей бабки, написанный в XVIII столетни блистательным живописцем Левицким, и множество других изображений своих знатных предков.

Но в Поленове никогда не замечалось и тени чванства. Дружеская мягкость в обращении, а главное — проницательный ум, светившийся в его внимательных карих глазах, честность и искренность суждений привлекали к нему многих.

Поленов нашел подход к малоразговорчивому Васнецову, и тот, сам не зная почему, доверчиво относился к этому бронзоволосому, необычайно аккуратному, подтянутому человеку с тихим, глуховатым голосом.

Поленов звал Васнецова с собой за границу, куда он, как и Репин, ехал после успешного окончания академии.

— Рад бы, да денег нет, Василий Дмитриевич.

Поленов закусил губу.

Васнецов и в самом деле мечтал о поездке за границу, о сокровищах европейских музеев. Ему было немного обидно, что он, не окончив академии, лишен такой возможности. А в этом не отказывал себе почти никто из русских художников.

Он стал понемногу откладывать деньги, но их, конечно, не хватило бы, если бы Поленов не пришел на помощь — не предложил некоторую сумму.

В это время Аполлинарий, тяготившийся своим вынужденным проживанием за счет брата, решил уехать на родину в Вятку.

Тогда Виктор принял предложение Поленова, взял, кроме того, аванс у издательницы Водовозовой и выехал в Париж.

Медона, предместье Парижа

Здесь, в столице Франции, обосновалась целая колония русских художников, возглавляемая популярным в то время пейзажистом-маринистом Алексеем Петровичем Боголюбовым. Под его наблюдением воспитанники академии трудились над эскизами работ, которые должны были представить как отчет о заграничном пансионерстве.