Елена Морозова - Мария Антуанетта

• Название: Мария Антуанетта
• Автор: Елена Морозова
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-235-03672-7

Мария Антуанетта (1755—1793), королева Франции, гильотинированная революционным французским народом. Известная своей любовью к нарядам и легкомысленным заявлением «Если у народа нет хлеба, пусть ест пирожные», она в разное время вызывала то ненависть, то неуемные хвалы. В настоящей книге автор, не осуждая и не восхваляя свою героиню, показывает ее не с позиций политической истории, а в контексте окружавшей ее повседневности, такой, какой видели ее современники — те, кто любил ее, и те, кто старался ее использовать или погубить. Мария Антуанетта — прежде всего женщина, она живет и любит, не задумываясь о неумолимой поступи Истории, но в час испытаний проявляет истинно королевское величие и силу духа.

---

4 февраля 1790 года Людовик XVI, явившись по приглашению в Манеж, где теперь заседало Учредительное собрание, произнес короткую и на удивление вразумительную речь, призвав всех, кто, подобно ему, перенес немало страданий, утешиться надеждами на будущую конституцию, и пообещал защищать ее и воспитывать сына в уважении к ней и любви. В заключение он воззвал к миру и согласию. Речь встретили бурными аплодисментами: депутаты быстро сообразили, что король не только подал идею, но и фактически предложил текст новой присяги верности «нации, закону и королю». Королева, ожидавшая супруга вместе с дофином, отринула ставший привычным надменный вид и также произнесла небольшую речь: «Я разделяю все чувства короля. Всем сердцем, всей душой я поддерживаю его слова, продиктованные любовью к народу. Вот мой сын, я воспитываю его на примерах добродетелей лучшего из отцов; с младых ногтей я буду учить его уважать общественную свободу и соблюдать законы. Надеюсь, настанет день, когда он станет самой прочной их опорой». Полагают, речь была написана заранее одним из министров, однако толпа аплодировала королеве, в честь ее раздавались здравицы, и впервые за бесконечно долгое время Мария Антуанетта вновь почувствовала себя любимой народом. Даже реплика пылкого республиканца Камилла Демулена о «супруге монарха, которая не является королевой Франции, и ее должно называть всего лишь “Антуанеттой, женой короля французов”», не испортила ей настроения. «Это был первый счастливый день за последний год. <…> Ах, как сладостно вновь обрести надежду. Пусть она пока еще призрачна, однако я лелею ее в своем сердце, ибо она успокаивает мои тревоги за будущее детей», — писала она принцессе де Ламбаль; радость давно не посещала Марию Антуанетту… Уступки короля Собранию пришлись по нраву отнюдь не всем. «…Надеюсь, что он (демарш короля от 4 февраля. — Е. М.) не обескуражит наших союзников и они наконец сжалятся над нами», — размышляла сестра Людовика Елизавета. Чем дальше, тем отчетливее в письмах ее прослеживалась надежда на помощь заграницы и, в частности, брата Артуа, разжигавшего смуты на юге Франции.

«Не думайте, однако же, что вся нация участвовала в трагедии, которая играется ныне во Франции. Едва ли сотая часть действует, другие смотрят, судят, спорят, плачут или смеются, бьют в ладоши или освистывают, как в театре! Те, которым терять нечего, дерзки, как хищные волки; те, которые всего могут лишиться, робки, как зайцы; одни хотят все отнять, другие хотят спасти что-нибудь. Оборонительная война с наглым неприятелем редко бывает победоносной. История не кончилась, но по сие время французское дворянство и духовенство кажутся худыми защитниками трона», — писал в «Письмах русского путешественника» Н. Карамзин, весной 1790 года посетивший Париж. Во Франции происходили перемены, которые королю и королеве оставалось только принимать: их согласия никто не спрашивал. Отринув английский образец, Собрание утвердилось как однопалатное. Вместо полновесной монеты, которой становилось все меньше, стали выпускать бумажные ассигнаты; страну поделили на 83 департамента, упразднив традиционное деление на провинции; упразднили сословия, превратив всех в «граждан»; конфисковали имущество церкви, разогнали монастыри, для духовенства создали гражданскую конституцию… Те, кто заседал в Учредительном собрании («чудовища», по словам Мадам Елизаветы), не часто вспоминали о монархах; королевская семья превращалась в живой символ монархии, вокруг которого плелись интриги и заговоры. Казалось, никто, кроме короля и королевы, не стремился к компромиссам. В Собрании не было единства. За Лафайетом[24] следовали сторонники конституции, в надежде на смену династии Орлеан-Эгалите увлекал своих приверженцев за левым, якобинским крылом; монархисты отчаянно боролись с либералами. Мадам Елизавета поддерживала брата Артуа, стремившегося развязать гражданскую войну, чтобы вернуться во Францию победителем и — кто знает! — быть может, даже взойти на трон. Секретарь королевы Ожар усиленно уговаривал ее уехать в Австрию к брату, чтобы не мешать Людовику здесь, а помогать ему из-за границы. Людовику со всех сторон предлагали бежать (в том числе и Ферзен). Прованс пытался ловить рыбку в мутной воде, оказавшись причастным к заговору Фавра, предприятию малопонятному и, по словам Кампан, заключавшемуся в том, что короля хотели похитить, а в Париже устроить контрреволюцию. Историю, в которой одним из тайных моторчиков был граф Мирабо, намеревавшийся вытолкнуть Прованса на первую роль и стать его тайным советником, раздули, маркиза де Фавра, ни в чем не сознавшегося, обвинили в подготовке убийства Лафайета и Байи и повесили. А через три дня после казни маркиза его вдова и сын, в глубоком трауре, появились на приеме у королевы, в надежде публично снискать королевских милостей. Но их надежды не оправдались: королева, тайно переправившая вдове Фавра увесистый мешочек с луидорами, на людях отнеслась к ним ровно, и не более того. Когда прием закончился, королева прибежала к верной Кампан и, расплакавшись, сказала: «Роялисты будут порицать меня за то, что я равнодушно отнеслась к несчастному молодому человеку, а революционеры возненавидят за то, что я принимала его у себя».

Королева плакала все чаще. 20 февраля 1790 года после продолжительной болезни скончался ее любимый брат Иосиф. Преемником его стал Леопольд II; в последний раз Мария Антуанетта виделась с ним, когда ей было десять лет; они никогда не переписывались. «Если покойный император принимал дела сестры близко к сердцу по причине своего особого к ней отношения, то для нового монарха причин таковых очевидно не будет. Он едва знаком с королевой, и они никогда не питали особой симпатии друг к другу. Сии соображения прискорбны как для общего дела, так и для меня лично; они лишь добавляют отвращения, кое внушает пребывание в стране, ставшей театром ужасов», — писал Кауницу после смерти императора Мерси. Однако новый император сразу прислал сестре письмо, в котором заверял ее в своей искренней дружбе и симпатии. «Хотя я уверен, что утрата невосполнима… прошу вас, удостойте меня такой же дружбой и доверием, испытайте меня. <…> Располагайте мною… позвольте писать вам часто и без лишних формальностей; надеюсь, вы будете поступать так же», — написал Леопольд сестре 27 февраля. Ответ Марии Антуанетты датирован 1 мая того же года: «…Действительно, смерть императора для меня двойная утрата, ибо в его лице я потеряла и брата, и друга, но ваши заверения в дружбе явились для меня большим утешением. Поверьте, дорогой брат, мы всегда будем их достойны; я говорю мы, потому что не разделяю себя и короля. <…> Не стану говорить о нашем сегодняшнем положении, оно слишком мучительно и должно удручать любого государя, а тем более такого доброго родственника, как вы. Только время и терпение смогут успокоить умы; это война мнений, и она не окончена». Почему королева так медлила с ответом? Только ли потому, что ждала «специального курьера из Вены», или все еще пребывала в оцепенении, охватившем ее после страшных октябрьских дней? «Королева, несмотря на все удары рока, прекрасна и величественна, подобно розе, на которую веют холодные ветры, но которая сохраняет цвет и красоту свою», — писал Карамзин.

Но розе, чтобы защитить себя, нужны шипы. Когда вечером 13 апреля на террасе Тюильри раздались выстрелы и обеспокоенный король поспешил к королеве, он нашел ее в комнате сына. «Я была на своем посту», — ответила она, указав на мальчика. Постепенно оцепенение отпустило королеву, и она начала действовать, иначе говоря, вмешиваться в политику — с единственной целью: защитить себя и семью. Говорят, замкнутое существование в Тюильри и любовь к детям настолько сблизили ее с Людовиком, что у них установилось полное взаимопонимание, и она готовилась действовать за них обоих.

* * *

Одним из первых шагов королевы стало ее согласие на тайные переговоры с Мирабо, авторитетным оратором и политиком, умело маскировавшим свои монархические взгляды. Имея массу долгов, он жаждал денег, а обладая острым умом и непомерным честолюбием, хотел получить пост министра. Он сделал ставку на Месье, стремившегося выловить в мутных водах интриг должность генерального наместника, а потом, может, и корону. Но комбинация провалилась, Прованс ловко выкрутился из запутанного дела Фавра, и Мирабо снова стал искать пути к королю, а точнее к королеве. Посредником он наметил графа Мерси, встречу с которым организовал граф де Ламарк. Во время встречи Мирабо, признавая опасность сложившегося положения, стал убеждать посла, что единственный выход — увезти короля из Парижа, но не из Франции, и попросил повлиять на королеву, ибо, насколько ему известно, королева готова встретиться с кем угодно, только не с ним. «…Ужас, который внушает мне его аморальность, вместе с причинами личного характера, а также стремлением проявлять осмотрительность, все вместе является основанием, чтобы не видеть его. <…> Но если принять такого человека все же будет необходимо, я сумею пожертвовать личными антипатиями», — писала Мария Антуанетта секретному агенту барону Флахландеру. Под личной причиной королева имела в виду опасения, что Мирабо явился одним из инициаторов дней 5 и 6 октября. (При личной встрече Мирабо удалось оправдаться перед королевой.) Но так как больше никто из влиятельных членов Собрания услуг своих не предлагал, королеве пришлось согласиться встретиться с «неприятным человеком». Первая встреча состоялась в покоях мадам Тибо, первой камеристки королевы. Людовик согласился оплатить долги известного депутата, обладавшего весом и влиянием в Собрании и готового использовать эти богатства для восстановления королевской власти. С подачи Мирабо Собрание делегировало королю право войны и мира, иначе говоря, право объявлять войну.