Александр Солженицын - Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 3

• Название: Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 3
• Автор: Александр Солженицын
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9691-1047-2

Конец династии? Великий князь Михаил не принял престола от своего отрекшегося брата. Читатель следит, как революция утверждается в Петрограде, Москве; как она приходит в Ростов, на Дон, на Тамбовщину. Повсюду распад властей. Действующую Армию сотряс разосланный Исполкомом «Приказ № 1». Во множестве воинских частей, фронтовых и тыловых, – развал и произвол. Офицерство подорвано необратимо. Бунт на кораблях Балтийского флота; убийство адмирала Непенина. Арест Государя в Ставке, в Могилёве. Заточение его с семьёй в Царском Селе.

---

А сейчас, пока он в Тифлисе? Сейчас Алексеев сам должен был решать меру против Петрограда.

Но – весь его военный опыт, все его стратегические знания не подсказывали: что же можно предпринять против этой болтливой компании? Войска – уже посылали и уже отозвали. В телеграфных переговорах его обманывали. Необычайная обстановка – и ничего не придумаешь. Только – докладывать в Тифлис, Верховному.

Но и он ничего не будет решать, пока не приедет сюда. А на это уйдёт, может, больше недели.

А рядом только – Лукомский, Клембовский, всё не то.

И вдруг так подумал Алексеев: когда вчера была нужда склонить Государя к отречению – ведь обратился же он к своим всем Главнокомандующим. И эту мысль он перенял у того же Родзянки, как тот закидывал Главнокомандующих телеграммами. И сейчас все Главнокомандующие, кроме Рузского, сидели во тьме, и запрашивали, и ждали: почему задержан Манифест? Им – всё равно что-то объяснять. Так составить честное изложение происшедшего, всё, как оно теперь понимается, ну конечно в сдержанных словах, не давая воли чувству. Составить и разослать. Это же будет – и доклад Верховному.

Не знал Алексеев такой боевой ситуации, которой нельзя было бы резюмировать, а затем и разрешить одним сжатым деловым документом. И само составление документа помогало привести мысли в ясность и успокоить собственный дух, само дисциплинировало.

И он тут же засел писать циркулярную телеграмму всем Главнокомандующим. Что это – в пояснение к их запросам о задержке Манифеста. Как сегодня утром с этой просьбой обратился в Ставку председатель Государственной Думы, но причина его настояния более ясно изложена в разговоре с главкосевом. Родзянко мечтает и старается убедить, что можно отложить воцарение императора и дождаться Учредительного Собрания с Временным Думским Комитетом и ответственным министерством. Но Манифест уже получил местами известность, и немыслимо удержать в секрете высокой важности акт. Очевидно нет единодушия в Государственной Думе и её Временном Комитете, на них оказывают мощное давление левые партии. А в сообщениях Родзянки нет откровенности и искренности. Его основные мотивы могут оказаться неверными и направлены к тому, чтобы побудить военачальников присоединиться к решению крайних элементов как неизбежному факту. Войска петроградского гарнизона окончательно распропагандированы, и вредны, и опасны для всех. Создаётся грозная опасность для всей Действующей Армии.

Всё так. Изложено было не длинно, толково – и уже с некоторыми акцентами о Родзянке. Однако: для чего это всё он писал? И – что он предполагал предпринять против опасности?

Очевидно (дождавшись указаний Верховного): потребовать от председателя Думы выполнения Манифеста!

А если не выполнит? И скорей всего не выполнит…

Бродила, пробивалась мысль: так повторить родзянковский же манёвр – собрать мнения Главнокомандующих. Вчера они оказались сильнее самого Государя.

Только Ставка может сделать это и внушительней: собрать самих Главнокомандующих! Совещание.

Да! Это теперь стало ясно Алексееву. И тогда они всё решат.

Но – без Николая Николаевича он не смел их собрать приказом и не мог приказно назначить дату. За пределами его прав.

Всё, что мог он: это – предложить Главнокомандующим такое совещание. И если великого князя в Могилёве всё не будет – то и собраться, не позже 8–9 марта.

Этим и закончил:

«Коллективный голос высших чинов армии и их условия должны стать известны всем и оказать влияние на ход событий. Прошу высказать ваше мнение, признаёте ли соответственным такой съезд в Могилёве».

Вот так соберёмся и противопоставимся шаткому непоследовательному правительству.

И что ж? Главнокомандующих тоже кучка, советоваться так советоваться, мысль Эверта ожила в нём:

«Быть может, вы сочтёте нужным запросить и командующих армиями».

Кончил – и сам своими ногами отнёс телеграмму в аппаратную.

Пока писал её – был в действии. Но когда расстался с ней, то действие прекратилось.

И он обречён был – казниться.

Что же это такое наделалось?..

376

Эверт недоумевает. – Ну, кажется, решение!

Задержать Манифест по Западному фронту – задержали, хотя где-то мог проникнуть и в войска, а это что же?

Задержали – но это не выход, так не может продолжаться.

Задержали – но больше так не попадаться. Не дёргаться больше, а вести себя с достоинством.

И – какая же причина? Что там неведомое меняется наверху?

А Ставка как задержала, так и замолкла. И велел Эверт послать им телеграмму: когда же можно объявить, задержка Манифеста крайне нежелательна! А иначе тогда: объявить войскам телеграмму наштаверха о задержке? И – какие же причины, сообщите!

Ставка в ответ: потерпите! Наштаверх составляет новую телеграмму.

Но – не слали.

А тем временем, в себе всё более удостаиваясь, заявил теперь Эверт Ставке новым тоном: что тот Манифест или какой иной, но должен быть объявлен войскам с полной торжественностью и совершением богослужения о здравии нововосшедшего монарха. И ждёт главкозап, что будут преподаны военному духовенству соответствующие указания.

Великий акт восшествия нового российского монарха нельзя сводить к трескучке юзов.

А между тем, хотя императора скрывали, – гражданские телеграфы в необычном порядке уже принесли состав нового правительства. Что ж это, правительство могло существовать без монарха? Да значит могло, раз передавали. А раз уже вчера дали прорваться петроградским новостям – то теперь оставалось и эти уже не задерживать. Примириться, пусть текут.

Да впрочем, почему боевой генерал должен так много заботиться, какое там правительство в Петрограде? Они и раньше менялись. Его дело – подчиняться Ставке. И соблюдать достоинство Главнокомандующего.

Однако поди соблюди! Кто б указал: где граница этого достоинства? По гражданским же телеграфам достигло эвертовского штаба распоряжение нового министра юстиции Керенского: о выпуске на свободу всех политических заключённых Минской губернии! И о том, что в Калугу (полоса Западного фронта) едет из Петрограда новый военный комендант с особыми полномочиями!

Вот так тáк! И что теперь делать? – сопротивляться? подчиняться? Ничего не остаётся.

Новая власть сразу трясла и брала за горло.

Смутно и гадко чувствовал себя Эверт. Он как будто утерял из рук всю мощь своего Западного фронта. Будто и стоял фронт весь на месте – и будто не стало его.

Вдруг! – радостное известие. Телеграфировал сам Алексеев: что депутации – самозваны, что это просто революционные разнузданные шайки, – и принять самые энергичные меры! – и захватывать их и судить полевым судом!

Вот это так! Вот это – по-нашему! Такой язык не вызывал сомнений! И давно бы так!

Вторые сутки из жара в лёд перепластывали Эверта – но этот возврат был радостен, силы возвращались! Бодрый Эверт приказал немедленно назначать на главные узловые станции, оставшиеся теперь без жандармов, – команды под началом твёрдых офицеров. Надо было спешить, навёрстывать двое утерянных суток.

Да всё ещё можно было наверстать! – и снова те полки обратить на Петроград, и вдвое, и втрое! – если бы повелел Его Величество Государь Михаил II!

Но почему-то он таился и разрешал таить о своём воцарении.

А тем временем лысый невозмутимый Квецинский с лохматыми бровями принёс новую длиннющую телеграмму Алексеева.

Алексеев объяснял Главнокомандующим, что петроградские деятели и Родзянко – обманывали их всех! Не объяснял и тут, зачем же до сих пор держать Манифест, – но какой-то был тут петроградский заговор. Однако Алексеев будет настаивать.

Ну, наконец-то! Не твёрдый тон, но хоть твёрдые нотки. Почему ж не вчера донеслась от Алексеева такая трезвая речь? Не было бы этого всего генеральского обморока и запамятованья – тогда, может, и отречения бы не было?!

Предлагал теперь Алексеев: для установления единства созвать в Могилёве совещание Главнокомандующих. И так показать влияние на ход событий.

Да чёрт раздери и двадцать раз по матушке – ну конечно же так! Ответ Эверта был – да! да! – естественный ответ генерала Действующей армии, если его командование не расслабло.

Но разрешали ему, как он и просил, посоветоваться с Командующими армиями. Уж теперь два-три часа не были потерей, надо и посоветоваться.

377

Совещание у великого князя Михаила продолжается. – Решил отречься.

Во всю обратную дорогу изо Пскова как-то и в голову не пришло Гучкову самое простое: а вдруг Михаил откажется? Такого он почему-то не воображал. Только когда в депо закричали и хотели его то ли стащить, то ли арестовать, то ли хуже, – пошатнулось в представлении: да уцелеть ли Михаилу царём?

Депо сотрясло Гучкова. Знал он холодную ненависть дуэлянтов против себя, – но массовая толпяная ярость оказалась – куда! И – как ей сопротивиться? Безсилен. Оглушило. Как вышел из смерти.